"Кавказский пленник" Л Н Толстой
-----------------------------------------------------------
В этой книге вы прочитаете о приключениях храброго и умного
русского офицера Жилина, попавшего в плен к горцам и сумевшего
бежать из плена.
Рассказ этот так замечательно написан, что каждый, прочитав
его в детстве, запоминает на всю жизнь его героев.
-----------------------------------------------------------
Лев Николаевич Толстой (1872)
КАВКАЗСКИЙ ПЛЕННИК
I
Служил на Кавказе офицером один барин. Звали
его Жилин.
Пришло ему раз письмо из дома. Пишет ему ста-
руха мать: "Стара я уж стала, и хочется перед смер-
тью повидать любимого сынка. Приезжай со мной
проститься, похорони, а там и с богом поезжай опять
на службу. А я тебе и невесту приискала: и умная, и
хорошая, и именье есть. Полюбится тебе — может и
женишься и совсем останешься".
Жилин и раздумался: "И в самом деле: плоха уж
старуха стала; может и не придётся увидать. По-
ехать; а если невеста хороша — и жениться можно".
Пошёл он к полковнику, выправил отпуск, про-
стился с товарищами, поставил своим солдатам четы-
ре ведра водки на прощанье и собрался ехать.
На Кавказе тогда война была. По дорогам ни
днём, ни ночью не было проезда. Чуть кто из русских
отъедет или отойдёт от крепости — татары1 или
убьют, или уведут в горы. И было заведено, что два
раза в неделю из крепости в крепость ходили прово-
жатые солдаты. Спереди и сзади идут солдаты, а в
средине едет народ.
1 Татарами в те времена называли горцев Северного
Кавказа, которые подчинялись законам мусульманской веры.
Дело было летом. Собрались на зорьке обозы за
крепость, вышли провожатые солдаты и тронулись
по дороге. Жилин ехал верхом, и телега его с веща-
ми шла в обозе.
Ехать было двадцать пять вёрст. Обоз шёл тихо;
то солдаты остановятся, то в обозе колесо у кого со-
скочит или лошадь станет, и все стоят—дожидаются.
Солнце уже и за полдни перешло, а обоз только
половину дороги прошёл. Пыль, жара, солнце так и
печёт, и укрыться негде. Голая степь; ни деревца, ни
кустика по дороге.
Выехал Жилин вперёд, остановился и ждёт, пока
подойдёт к нему обоз. Слышит, сзади на рожке заиг-
рали,— опять стоять. Жилин и подумал: "А не уехать
ли одному, без солдат? Лошадь подо мной добрая, ес-
ли и нападусь на татар — ускачу. Или не ездить?.."
Остановился, раздумывает. И подъезжает к нему
на лошади другой офицер — Костылин, с ружьём, и
говорит:
— Поедем, Жилин, одни. Мочи нет, есть хочется,
да и жара. На мне рубаху хоть выжми. — А Косты-
лин — мужчина грузный, толстый, весь красный, а
пот с него так и льёт. Подумал Жилин и говорит:
— А ружьё заряжено?
— Заряжено.
— Ну, так поедем. Только уговор — не разъез-
жаться.
И поехали они вперёд по дороге. Едут степью,
разговаривают да поглядывают по сторонам. Кругом
далеко видно.
Только кончилась степь, пошла дорога промеж
двух гор в ущелье. Жилин и говорит:
— Надо выехать на гору поглядеть, а то тут, по-
жалуй, выскочат из горы и не увидишь.
А Костылин говорит:
— Что смотреть? Поедем вперёд.
Жилин не послушал его.
— Нет, — говорит, — ты подожди внизу, а я
только взгляну.
И пустил лошадь налево, на гору. Лошадь под
Жилиным была охотницкая (он за неё сто рублей за-
платил в табуне жеребёнком и сам выездил); как на
крыльях, взнесла его на кручь. Только выскакал —
глядь, а перед самым им, на десятину1 места, стоят
татары верхами. Человек тридцать. Он увидал, стал
назад поворачивать; и татары его увидали, пусти-
лись к нему, сами на скаку выхватывают ружья из
чехлов. Припустил Жилин под кручь во все лошади-
ные ноги, кричит Костылину:
1 Десятина - мера земли: немного более гектара.
— Вынимай ружьё! — а сам думает на лошадь
свою: "Матушка, вынеси, не зацепись ногой, спотык-
нёшься — пропал. Доберусь до ружья, я и сам не
дамся".
А Костылин, заместо того чтобы подождать, толь-
ко увидал татар, — закатился, что есть духу, к крепо-
сти. Плетью ожаривает лошадь то с того бока, то с
другого. Только в пыли видно, как лошадь хвостом
вертит.
Жилин видит—дело плохо. Ружьё уехало, с од-
ной шашкой ничего не сделаешь. Пустил он лошадь
назад, к солдатам — думал уйти. Видит, ему напере-
рез катят шестеро. Под ним лошадь добрая, а под
теми ещё добрее, да и наперерез скачут. Стал он око-
рачивать, хотел назад поворотить, да уж разнеслась
лошадь — не удержит, прямо на них летит. Видит_
близится к нему с красной бородой татарин на сером
коне. Визжит, зубы оскалил, ружьё наготове.
"Ну, — думает Жилин, — знаю вас, чертей, если
живого возьмут, посадят в яму, будут плетью по-
роть. Не дамся же живой..."
А Жилин хоть не велик ростом, а удал был. Вы-
хватил шашку, пустил лошадь прямо на красного та-
тарина, думает: "Либо лошадью сомну, либо сруб-
лю шашкой".
На лошадь места не доскакал Жилин — выстре-
лили по нём сзади из ружей и попали в лошадь. Уда-
рилась лошадь оземь со всего маху, — навалилась
Жилину на ногу.
Хотел он подняться, а уж на нём два татарина
вонючие сидят, крутят ему назад руки. Рванулся он,
скинул с себя татар, да ещё соскакали с коней трое
на него, начали бить прикладами по голове. Помути-
лось у него в глазах, и зашатался. Схватили его тата-
ры, сняли с сёдел подпруги запасные, закрутили ему
руки за спину, завязали татарским узлом, поволокли
к седлу. Шапку с него сбили, сапоги стащили, всё
обшарили — деньги, часы вынули, платье все изо-
рвали. Оглянулся Жилин на свою лошадь. Она, сер-
дечная, как упала на бок, так и лежит, только бьётся
ногами — до земли не достаёт; в голове дыра, и из
дыры так и свищет кровь чёрная — на аршин кругом
пыль смочила.
Один татарин подошёл к лошади, стал седло сни-
мать, — она всё бьётся; он вынул кинжал, прорезал
ей глотку. Засвистело из горла, трепенулась — и пар
вон.
Сняли татары седло, сбрую. Сел татарин с крас-
ной бородой на лошадь, а другие подсадили Жилина
к нему на седло, а чтобы не упал, притянули его рем-
нём за пояс к татарину и повезли в горы.
Сидит Жилин за татарином, покачивается, тычет-
ся лицом в вонючую татарскую спину. Только и ви-
дит перед собой здоровенную татарскую спину да
шею жилистую, да бритый затылок из-под шапки си-
неется. Голова у Жилина разбита, кровь запеклась
над глазами. И нельзя ему ни поправиться на лоша-
ди, ни кровь обтереть. Руки так закручены, что в
ключице ломит.
Ехали они долго с горы на гору, переехали вброд
реку, выехали на дорогу и поехали лощиной.
Хотел Жилин примечать дорогу, куда его везут,
да глаза замазаны кровью, а повернуться нельзя.
Стало смеркаться; переехали ещё речку, стали
подниматься по каменной горе, запахло дымом, за-
брехали собаки.
Приехали в аул1. Послезли с лошадей татары,
собрались ребята татарские, окружили Жилина, пи-
щат, радуются, стали камнями пулять в него.
Татарин отогнал ребят, снял Жилина с лошади и
кликнул работника. Пришёл ногаец2, скуластый, в
одной рубахе. Рубаха оборванная, вся грудь голая.
Приказал что-то ему татарин. Принёс работник ко-
лодку: два чурбака дубовых на железные кольца на-
сажены, и в одном кольце пробойчик и замок.
1 Аул - татарская деревня. (Примеч. Л. Н. Толстого.)
2 Ногаец - горец, житель Дагестана.
Развязали Жилину руки, надели колодку и пове-
ли в сарай; толкнули его туда и заперли дверь. Жи-
лин упал на навоз. Полежал, ощупал в темноте, где
помягче, и лёг.
II
Почти всю эту ночь не спал Жилин. Ночи корот-
кие были. Видит—в щёлке светиться стало. Встал
Жилин, раскопал щёлку побольше, стал смотреть.
Видна ему из щёлки дорога—под гору идёт, на-
право сакля1 татарская, два дерева подле ней. Соба-
ка чёрная лежит на пороге, коза с козлятами ходит—
хвостиками подёргивают. Видит — из-под горы идёт
татарка молоденькая, в рубахе цветной, распояской,
в штанах и сапогах, голова кафтаном покрыта, а на
голове большой кувшин жестяной с водой. Идёт, в
спине подрагивает, перегибается, а за руку татарчон-
ка ведёт бритого, в одной рубашонке. Прошла татар-
ка в саклю с водой, вышел татарин вчерашний с
красной бородой, в бешмете2 в шёлковом, на ремне
кинжал серебряный, в башмаках на босу ногу. На го-
лове шапка высокая, баранья, чёрная, назад залом-
лена. Вышел, потягивается, бородку красную сам по-
глаживает. Постоял, велел что-то работнику и пошёл
куда-то.
1 Сакля - жилище кавказских горцев.
2 Бешмет - верхняя одежда.
Проехали потом на лошадях двое ребят к водо-
пою. У лошадей храп1 мокрый. Выбежали ещё маль-
чишки бритые в одних рубашках, без порток, собра-
лись кучкой, подошли к сараю, взяли хворостину и
суют в щёлку. Жилин как ухнет на них: завизжали
ребята, закатились бежать прочь — только коленки
голые блестят.
А Жилину пить хочется, в горле пересохло; дума-
ет: "Хоть бы пришли проведать". Слышит—отпира-
ют сарай. Пришёл красный татарин, а с ним другой,
поменьше ростом, черноватенький. Глаза чёрные,
светлые, румяный, бородка маленькая, подстрижена;
лицо весёлое, всё смеётся. Одет черноватый ещё луч-
ше: бешмет шёлковый синий, галунчиком2 обшит.
Кинжал на поясе большой, серебряный; башмачки
красные, сафьянные, тоже серебром обшиты. А на
тонких башмачках другие, толстые башмаки. Шап-
ка высокая белого барашка.
1 Храп - здесь: нижняя часть морды у лошади.
2 Галунчик, галун - тесьма, нашивка золотого и серебряного
цвета
Красный татарин вошёл, проговорил что-то, точно
ругается, и стал; облокотился на притолку, кинжа-
лом пошевеливает, как волк исподлобья косится на
Жилина. А черноватый, - быстрый, живой, так весь
на пружинах и ходит — подошёл прямо к Жилину,
сел на корточки, оскаливается, потрепал его по пле-
чу, что-то начал часто-часто по-своему лопотать, гла-
зами подмигивает, языком прищёлкивает, всё приго-
варивает:
— Корошо урус! корошо урус!
Ничего не понял Жилин и говорит:
— Пить, воды пить дайте.
Чёрный смеётся.
— Корош урус, — всё по-своему лопочет.
Жилин губами и руками показал, чтоб пить ему
дали.
Чёрный понял, засмеялся, выглянул в дверь, клик-
нул кого-то:
— Дина!
Прибежала девочка, тоненькая, худенькая, лет
тринадцати и лицом на чёрного похожа. Видно, что
дочь. Тоже глаза чёрные, светлые и лицом краси-
вая. Одета в рубаху длинную, синюю, с широкими
рукавами и без пояса. На полах, на груди и на рука-
вах оторочено красным. На ногах штаны и башмач-
ки, а на башмачках другие, с высокими каблуками,
на шее монисто1, всё из русских полтинников. Голо-
ва непокрытая, коса чёрная, и в косе лента, а на лен-
те привешены бляхи и рубль серебряный.
1 Монисто ожерелье из бус, монет или цветных камней.
Велел ей что-то отец. Убежала и опять пришла,
принесла кувшинчик жестяной. Подала воду, сама
села на корточки, вся изогнулась так, что плечи ни-
же колен ушли. Сидит, глаза раскрыла, глядит на
Жилина, как он пьёт, — как на зверя какого.
Подал ей Жилин назад кувшин. Как она прыгнет
прочь, как коза дикая. Даже отец засмеялся. Послал
её ещё куда-то. Она взяла кувшин, побежала, при-
несла хлеба пресного на дощечке круглой, и опять
села, изогнулась, глаз не спускает—смотрит.
Ушли татары, заперли опять дверь.
Погодя немного приходит к Жилину ногаец и го-
ворит:
— Аида,хозяин, айда!
Тоже не знает по-русски. Только понял Жилин,
что велит идти куда-то.
Пошёл Жилин с колодкой, хромает, ступить нель-
зя, так и воротит ногу в сторону. Вышел Жилин за
ногайцем. Видит — деревня татарская, домов десять,
и церковь ихняя, с башенкой. У одного дома стоят три
лошади в сёдлах. Мальчишки держат в поводу. Вы-
скочил из этого дома черноватый татарин, замахал
рукой, чтоб к нему шёл Жилин. Сам смеётся, всё го-
ворит что-то по-своему, и ушёл в дверь. Пришёл Жи-
лин в дом. Горница хорошая, стены глиной гладко
вымазаны. В передней стене пуховики пёстрые уло-
жены, по бокам висят ковры дорогие; на коврах
ружья, пистолеты, шашки — всё в серебре. В одной
стене печка маленькая вровень с полом. Пол земля-
ной, чистый, как ток, и весь передний угол устлан
войлоками; на войлоках ковры, а на коврах пуховые
подушки. И на коврах в одних башмаках сидят та-
тары: чёрный, красный и трое гостей. За спинами у
всех пуховые подушки подложены, а перед ними на
круглой дощечке блины просяные, и масло коровье
распущено в чашке, и пиво татарское — буза, в кув-
шинчике. Едят руками, и руки все в масле.
Вскочил чёрный, велел посадить Жилина к сто-
ронке, не на ковёр, а на голый пол; залез опять на
ковёр, угощает гостей блинами и бузой. Посадил ра-
ботник Жилина на место, сам снял верхние башма-
ки, поставил у двери рядком, где и другие башмаки
стояли, и сел на войлок поближе к хозяевам, смот-
рит, как они едят, слюни утирает.
Поели татары блины, пришла татарка в рубахе
такой же, как и девка, и в штанах; голова платком
покрыта. Унесла масло, блины, подала лоханку хо-
рошую и кувшин с узким носком. Стали мыть руки
татары, потом сложили руки, сели на коленки, поду-
ли во все стороны и молитвы прочли. Поговорили по-
своему. Потом один из гостей - татар повернулся к
Жилину, стал говорить по-русски.
— Тебя, говорит, взял Кази-Мугамед, — сам
показывает на красного татарина, — и отдал тебя
Абдул-Мурату, — показывает на черноватого. —
Абдул-Мурат теперь твой хозяин.
Жилин молчит. Заговорил Абдул-Мурат и всё по-
казывает на Жилина, и смеётся, и приговаривает:
— Солдат, урус, корошо, урус.
Переводчик говорит:
— Он тебе велит домой письмо писать, чтоб за
тебя выкуп прислали. Как пришлют деньги, он тебя
пустит.
Жилин подумал и говорит:
— А много ли он хочет выкупа?
Поговорили татары, переводчик и говорит:
— Три тысячи монет.
— Нет, — говорит Жилин, — я этого заплатить
не могу.
Вскочил Абдул, начал руками махать, что-то го-
ворит Жилину — всё думает, что он поймёт. Пере-
вёл переводчик,говорит:
— Сколько же ты дашь?
Жилин подумал и говорит:
— Пятьсот рублей.
Тут татары заговорили часто, все вдруг. Начал
Абдул кричать на красного, залопотал так, что слю-
ни изо рта брызжут.
А красный только жмурится да языком пощёл-
кивает.
Замолчали они, переводчик говорит:
— Хозяину выкупу мало пятьсот рублей. Он сам
за тебя двести рублей заплатил. Ему Кази-Мугамед
был должен. Он тебя за долг взял. Три тысячи руб-
лей, меньше нельзя пустить. А не напишешь, в яму
посадят, наказывать будут плетью.
"Эх, — думает Жилин, — с ними что робеть, то
хуже".
Вскочил на ноги и говорит:
— А ты ему, собаке, скажи, что если он меня пу-
гать хочет, так ни копейки ж не дам, да и писать не
стану. Не боялся, да и не буду бояться вас, собак!
Пересказал переводчик, опять заговорили все
вдруг.
Долго лопотали, вскочил чёрный, подошёл к Жи-
лину.
— Урус, — говорит, — джигит, джигит урус!
Джигит по-ихнему значит "молодец". И сам
смеётся; сказал что-то переводчику, а переводчик
говорит:
— Тысячу рублей дай.
Жилин стал на своём:
— Больше пятисот рублей не дам. А убьёте, —
ничего не возьмёте.
Поговорили татары, послали куда-то работника, а
сами то на Жилина, то на дверь поглядывают. При-
шёл работник, и идёт за ним человек какой-то, тол-
стый, босиком и ободранный; на ноге тоже колодка.
Так и ахнул Жилин — узнал Костылина. И его
поймали. Посадили их рядом; стали они рассказы-
вать друг другу, а татары молчат, смотрят. Расска-
зал Жилин, как с ним дело было; Костылин расска-
зал, что лошадь под ним стала и ружьё осеклось и
что этот самый Абдул нагнал его и взял.
Вскочил Абдул, показывает на Костылина, что-то
говорит. Перевёл переводчик, что они теперь оба од-
ного хозяина и кто прежде деньги даст, того прежде
отпустят.
— Вот, — говорит Жилину, — ты всё серчаешь, а
товарищ твой смирный; он написал письмо домой,
пять тысяч монет пришлют. Вот его и кормить будут
хорошо и обижать не будут.
Жилин и говорит:
— Товарищ как хочет, он, может, богат, а я не
богат. Я, — говорит, — как сказал, так и будет. Хоти-
те — убивайте, пользы вам не будет, а больше пяти-
сот рублей не напишу.
Помолчали. Вдруг как вскочит Абдул, достал
сундучок, вынул перо, бумаги лоскут и чернила, су-
нул Жилину, хлопнул по плечу, показывает: "Пиши".
Согласился на пятьсот рублей.
— Погоди ещё, — говорит Жилин переводчику, —
скажи ты ему, чтоб он нас кормил хорошо, одел,
обул, как следует, чтоб держал вместе, нам веселее
будет, и чтобы колодку снял.
Сам смотрит на хозяина и смеётся. Смеётся и хо-
зяин. Выслушал и говорит:
— Одёжу самую лучшую дам: и черкеску, и са-
поги, хоть жениться. Кормить буду, как князей. А ко-
ли хотят жить вместе, пускай живут в сарае. А ко-
лодку нельзя снять — уйдут. На ночь только сни-
мать буду. — Подскочил, треплет по плечу. — Твоя
хорош, моя хорош!
Написал Жилин письмо, а на письме не так напи-
сал, чтобы не дошло. Сам думает: "Я уйду".
Отвели Жилина с Костылиным в сарай, принесли
им туда соломы кукурузной, воды в кувшине, хлеба,
две черкески старые и сапоги истрепанные, солдат-
ские. Видно — с убитых солдат стащили. На ночь
сняли с них колодки и заперли в сарай.
III
Жил так Жилин с товарищем месяц целый. Хозя-
ин всё смеётся: "Твоя, Иван, хорош—моя, Абдул, хо-
рош". А кормил плохо — только и давал, что хлеб
пресный из просяной муки, лепёшками печёный, а то
и вовсе тесто непечёное.
Костылин ещё раз писал домой, всё ждал присыл-
ки денег и скучал. По целым дням сидит в сарае
и считает дни, когда письмо придёт; или спит. А Жи-
лин знал, что его письмо не дойдёт, а другого не
писал.
"Где, — думает, — матери столько денег взять, за
меня заплатить. И то она тем больше жила, что я по-
сылал ей. Если ей пятьсот рублей собрать, надо ра-
зорйться вконец, бог даст — и сам выберусь".
А сам всё высматривает, выпытывает, как ему бе-
жать.
Ходит по аулу, насвистывает, а то сидит, что-ни-
будь рукодельничает, или из глины кукол лепит, или
плетёт плетёнки из прутьев. А Жилин на всякое ру-
коделье мастер был.
Слепил он раз куклу, с носом, с руками, с ногами
и в татарской рубахе, и поставил куклу на крышу.
Пошли татарки за водой. Хозяйская дочь Динка
увидала куклу, позвала татарок. Составили кувши-
ны, смотрят, смеются. Жилин снял куклу, подаёт им.
Они смеются, а не смеют взять. Оставил он куклу,
ушёл в сарай и смотрит, что будет?
Подбежала Дина, оглянулась, схватила куклу и
убежала.
Наутро смотрит, на зорьке Дина вышла на порог
с куклой. А куклу уж лоскутками красными убрала
и качает как ребёнка, сама по-своему прибаюки-
вает. Вышла старуха, забранилась на неё, выхвати-
ла куклу, разбила её, услала куда-то Дину на ра-
боту.
Сделал Жилин другую куклу, ещё лучше, — от-
дал Дине. Принесла раз Дина кувшинчик, постави-
ла, села и смотрит на него, сама смеётся, показыва-
ет на кувшин.
"Чего она радуется?" — думает Жилин. Взял
кувшин, стал пить. Думает, вода, а там молоко. Вы-
пил он молоко.
— Хорошо, — говорит.
Как взрадуется Дина!
— Хорошо, Иван, хорошо! — и вскочила, забила
в ладоши, вырвала кувшинчик и убежала.
И с тех пор стала она ему каждый день крадучи
молока носить. А то делают татары из козьего моло-
ка лепёшки сырные и сушат их на крышах. Так она
эти лепёшки ему тайком принашивала. А то раз ре-
зал хозяин барана, — так она ему кусок баранины
принесла в рукаве. Бросит и убежит.
Была раз гроза сильная, и дождь час целый как
из ведра лил. И помутились все речки, где брод был,
там на три аршина вода пошла, камни ворочает. По-
всюду ручьи текут, гул стоит по горам. Вот как про-
шла гроза, везде по деревне ручьи бегут. Жилин вы-
просил у хозяина ножик, вырезал валик, дощечки
колесо оперил, а к колесу на двух концах кукол пои-
делал.
Принесли ему девчонки лоскутков, одел он кукол-
одна — мужик, другая — баба; утвердил их, поста-
вил колесо на ручей. Колесо вертится, а куколки
прыгают.
Собралась вся деревня: мальчишки, девчонки, ба-
бы; и татары пришли, языком щёлкают:
— Ай, урус! Ай, Иван!
Были у Абдула часы русские, сломанные. Позвал
он Жилина, показывает, языком щёлкает. Жилин го-
ворит:
— Давай, починю.
Взял, разобрал ножичком, разложил; опять сла-
дил, отдал. Идут часы.
Обрадовался хозяин, принёс ему бешмет свой
старый, весь в лохмотьях, подарил. Нечего делать—
взял: и то годится покрыться ночью.
С тех пор прошла про Жилина слава, что он ма-
стер. Стали к нему из дальних деревень приезжать;
кто замок на ружьё или пистолет починить принесёт,
кто часы. Привёз ему хозяин снасть: и щипчики, и
буравчики, и подпилочек.
Заболел раз татарин, пришли к Жилину:
— Поди, полечи.
Жилин ничего не знает, как лечить. Пошёл, по-
смотрел, думает: "Авось поздоровеет сам". Ушёл в
сарай, взял воды, песку помешал. При татарах на-
шептал на воду, дал выпить. Выздоровел на его сча-
стье татарин. Стал Жилин немножко понимать по-
ихнему. И которые татары привыкли к нему, когда
нужно, кличут: «Иван, Иван»; а которые всё как на
зверя косятся.
Красный татарин не любил Жилина. Как увидит,
нахмурится и прочь отвернётся, либо обругает. Был
ещё у них старик. Жил он не в ауле, а приходил из-
под горы. Видал его Жилин, только когда он в ме-
четь1 приходил богу молиться. Он был ростом ма-
ленький, на шапке у него белое полотенце обмотано2,
бородка и усы подстрижены, белые, как пух; а ли-
цо сморщенное и красное, как кирпич; нос крючком,
как у ястреба, а глаза серые, злые, и зубов нет —
только два клыка. Идёт, бывало, в чалме своей, ко-
стылём подпирается, как волк озирается. Как уви-
дит Жилина, так захрапит и отвернётся.
1 Мечеть - мусульманский храм, церковь.
2 Обмотанная белым полотенцем или куском ткани шап-
ка - почётный головной убор, чалма, у мусульман.
Пошёл раз Жилин под гору посмотреть, где жи-
вёт старик. Сошёл по дорожке, видит садик, ограда
каменная; из-за ограды черешни, шепталы и избуш-
ка с плоской крышкой. Подошёл он поближе, ви-
дит — ульи стоят плетённые из соломы, и пчёлы
летают, гудят. И старик стоит на коленочках, что-то
хлопочет у улья. Поднялся Жилин повыше по-
смотреть и загремел колодкой. Старик оглянулся —
как визгнет, выхватил из-за пояса пистолет,
в Жилина выпалил. Чуть успел он за камень приту-
литься.
Пришёл старик к хозяину жаловаться. Позвал
хозяин Жилина, сам смеётся и спрашивает:
— Зачем ты к старику ходил?
— Я, — говорит, — ему худого не сделал. Я хо-
тел посмотреть, как он живёт.
Передал хозяин. А старик злится, шипит, что-то
лопочет, клыки свои выставил, махает руками на
Жилина.
Жилин не понял всего, но понял, что старик велит
хозяину убить русских, а не держать их в ауле.
Ушёл старик.
Стал Жилин спрашивать хозяина, что это за ста-
рик? Хозяин и говорит:
— Это большой человек! Он первый джигит был,
он много русских побил, богатый был. У него было
три жены и восемь сынов. Все жили в одной деревне.
Пришли русские, разорили деревню и семь сыновей
убили. Один сын остался и передался русским. Ста-
рик поехал и сам передался русским. Пожил у них
три месяца, нашёл там своего сына, сам убил его и
бежал. С тех пор он бросил воевать, пошёл в Мек-
ку1 богу молиться, от этого у него чалма. Кто в Мек-
ке был, тот называется хаджи и чалму надевает. Не
любит он вашего брата. Он велит тебя убить; да мне
нельзя убить — я за тебя деньги заплатил; да я те-
бя, Иван, полюбил; я тебя не то что убить, я бы тебя
и выпускать не стал, кабы слова не дал. — Смеёт-
ся, сам приговаривает по-русски: — Твоя, Иван, хо-
рош, — моя, Абдул, хорош!
1 Мекка — священный город у мусульман.
IV
Прожил так Жилин месяц. Днём ходит по аулу
или рукодельничает, а как ночь придёт, затихнет в
ауле, так он у себя в сарае копает. Трудно было ко-
пать от камней, да он подпилком камни тёр, и проко-
пал он под стеной дыру, что впору пролезть. "Только
бы, — думает, — мне место хорошенько узнать, в ка-
кую сторону идти. Да не сказывают никто татары".
Вот он выбрал время, как хозяин уехал; пошёл
после обеда за аул, на гору — хотел оттуда место по-
смотреть. А когда хозяин уезжал, он приказал мало-
му за Жилиным ходить, с глаз его не опускать. Бе-
жит малый за Жилиным, кричит:
— Не ходи! Отец не велел. Сейчас народ позову!
Стал его Жилин уговаривать.
— Я, — говорит, — далеко не уйду—только на ту
гору поднимусь; мне траву нужно найти—ваш на-
род лечить. Пойдём со мной; я с колодкой не убегу.
А тебе завтра лук сделаю и стрелы.
Уговорил малого, пошли. Смотреть на гору — не-
далеко, а с колодкой трудно; шёл, шёл, насилу взо-
брался. Сел Жилин, стал место разглядывать. На пол-
дни1 за сарай лощина, табун ходит, и аул другой в
низочке виден. От аула другая гора, ещё круче; а за
той горой ещё гора. Промеж гор лес синеется, а там
ещё горы — всё выше и выше поднимаются. А выше
всех, белые, как сахар, горы стоят под снегом. И од-
на снеговая гора выше других шапкой стоит. На вос-
ход и на закат — всё такие же горы, кое-где аулы ды-
мятся в ущельях. "Ну, — думает, — это всё ихняя
сторона". Стал смотреть в русскую сторону: под но-
гами речка, аул свой, садики кругом. На речке, как
куклы маленькие, видно, — бабы сидят, полоскают.
За аулом пониже гора и через неё ещё две горы, по
ним лес; а промеж двух гор синеется ровное место, и
на ровном месте, далеко-далеко, точно дым стелется.
Стал Жилин вспоминать, когда он в крепости дома
жил, где солнце всходило и где заходило. Видит—
там точно, в этой долине, должна быть наша кре-
пость. Туда, промеж этих двух гор, и бежать надо.
Стало солнышко закатываться. Стали снеговые
горы из белых — алые; в чёрных горах потемнело; из
лощин пар поднялся, и самая та долина, где кре-
пость наша должна быть, как в огне загорелась от
заката. Стал Жилин вглядываться — маячит что-то
в долине, точно дым из труб. И так и думается ему,
что это самое—крепость русская.
Уж поздно стало. Слышно — мулла прокричал2.
Стадо гонят, — коровы ревут. Малый всё зовёт:
"Пойдём", а Жилину и уходить не хочется.
1 На полдни — на юг, на восход — на восток, на
закат — на запад.
2 Мулла прокричал. — Утром, в полдень и вечером
мулла — мусульманский священник — громкими возгласа-
ми призывает к молитве всех мусульман.
Вернулись они домой. "Ну, — думает Жилин, —
теперь место знаю, надо бежать". Хотел он бежать в
ту же ночь. Ночи были тёмные — ущерб месяца. На
беду, к вечеру вернулись татары. Бывало, приезжают
они — гонят с собой скотину и приезжают весёлые.
А на этот раз ничего не пригнали и привезли на сед-
ле своего убитого татарина, брата рыжего. Приехали
сердитые, собрались все хоронить. Вышел и Жилин
посмотреть. Завернули мёртвого в полотно, без гро-
ба, вынесли под чинары за деревню, сложили на тра-
ву. Пришёл мулла, собрались старики, полотенцами
повязали шапки, разулись, сели рядком на пятки пе-
ред мёртвым.
Спереди мулла, сзади три старика в чалмах, ряд-
ком, а сзади их ещё татары. Сели, потупились и
молчат. Долго молчали. Поднял голову мулла и го-
ворит:
— Алла! (значит бог). — Сказал это одно слово,
и опять потупились и долго молчали; сидят, не шеве-
лятся. Опять поднял голову мулла:
— Алла! — и все проговорили: —Алла! — и опять
замолчали. Мёртвый лежит на траве — не шелохнёт-
ся, и они сидят как мёртвые. Не шевельнётся ни один.
Только слышно на чинаре листочки от ветерка пово-
рачиваются. Потом прочёл мулла молитву, все вста-
ли, подняли мёртвого на руки, понесли. Принесли к
яме; яма вырыта не простая, а подкапана под землю,
как подвал. Взяли мёртвого под мышки да под лыт-
ки, перегнули, опустили полегонечку, подсунули
сидьмя под землю, заправили ему руки на живот.
1 Под лытки - под коленки.
Притащил ногаец камышу зелёного, заклали ка-
мышом яму, живо засыпали землёй, сровняли, а в го-
ловы к мертвецу камень стоймя поставили. Утоптали
землю, сели опять рядком перед могилкой. Долго
молчали.
— Алла! Алла! Алла! — Вздохнули и встали.
Роздал рыжий денег старикам, потом встал, взял
плеть, ударил себя три раза по лбу и пошёл домой.
Наутро видит Жилин — ведёт красный кобылу за
деревню, и за ним трое татар идут. Вышли за дерев-
ню, снял рыжий бешмет, засучил рукава, — ручищи
здоровые, — вынул кинжал, поточил на бруске.
Задрали татары кобыле голову кверху, подошёл ры-
жий, перерезал глотку, повалил кобылу и начал све-
жевать, кулачищами шкуру подпарывает. Пришли
бабы, девки, стали мыть кишки и нутро. Разрубили
потом кобылу, стащили в избу. И вся деревня собра-
лась к рыжему поминать покойника.
Три дня ели кобылу, бузу пили, покойника поми-
нали. Все татары дома были. На четвёртый день, ви-
дит Жилин — в обед куда-то собираются. Привели
лошадей, убрались и поехали человек десять, и крас-
ный поехал; только Абдул дома остался. Месяц толь-
ко народился — ночи ещё тёмные были.
"Ну, — думает Жилин, — нынче бежать надо", и
говорит Костылину. А Костылин заробел.
— Да как же бежать? Мы и дороги не знаем.
— Я знаю дорогу.
— Да и не дойдём в ночь.
— А не дойдём — в лесу переднюем. Я вот лепё-
шек набрал. Что ж ты будешь сидеть? Хорошо — при-
шлют денег, а то ведь и не соберут. А татары теперь
злые — за то, что ихнего русские убили. Поговарива-
ют — нас убить хотят.
Подумал, подумал Костылин.
— Ну, пойдём!
V
Полез Жилин в дыру, раскопал пошире, чтоб и
Костылину пролезть, и сидят они — ждут, чтобы за-
тихло в ауле.
Только затих народ в ауле, Жилин полез под сте-
ну, выбрался. Шепчет Костылину:
— Полезай.
Полез и Костылин, да зацепил камень ногой, за-
гремел. А у хозяина сторожка была — пёстрая соба-
ка. И злая-презлая; звали её Уляшин. Жилин уже
наперёд прикормил её. Услыхал Уляшин, забрехал и
кинулся, а за ним другие собаки. Жилин чуть свист-
нул, кинул лепёшки кусок — Уляшин узнал, замахал
хвостом и перестал брехать.
Хозяин услыхал, загайкал из сакли:
— Гайть! Гайть, Уляшин!
А Жилин за ушами почёсывает Уляшина. Молчит
собака, трётся ему об ноги, хвостом махает.
Посидели они за углом. Затихло всё, только
слышно, — овца перхает в закуте да низом вода по
камушкам шумит. Темно; звёзды высоко стоят на не-
бе; над горой молодой месяц закраснелся, кверху
рожками заходит. В лощинах туман, как молоко, бе-
леется.
Поднялся Жилин, говорит товарищу:
— Ну, брат, айда!
Тронулись, только отошли, слышат—запел мулла
на крыше: "Алла, Бесмилла! Ильрахман!" Значит—
пойдёт народ в мечеть. Сели опять, притаившись под
стенкой. Долго сидели, дожидались, пока народ
пройдёт. Опять затихло.
— Ну, с богом! — Перекрестились, пошли. Про-
шли через двор под кручь к речке, перешли речку,
пошли лощиной. Туман густой да низом стоит, а над
головой звёзды виднёшеньки. Жилин по звёздам при-
мечает, в какую сторону идти. В тумане свежо, идти
легко, только сапоги неловки, стоптались. Жилин
снял свои, бросил, пошёл босиком. Попрыгивает с
камушка на камушек да на звёзды поглядывает.
Стал Костылин отставать.
— Тише, — говорит, — иди; сапоги проклятые —
все ноги стёрли.
— Да ты сними, легче будет.
Пошёл Костылин босиком — ещё того хуже: из-
резал все ноги по камням и всё отстаёт. Жилин ему
говорит:
— Ноги обдерёшь — заживут, а догонят —
убьют, хуже.
Костылин ничего не говорит, идёт покряхтывает.
Шли они низом долго. Слышат — вправо собаки за-
брехали. Жилин остановился, осмотрелся, полез на
гору, руками ощупал.
— Эх, — говорит, — ошиблись мы — вправо за-
брали. Тут аул чужой, я его с горы видел; назад на-
до да влево, в гору. Тут лес должен быть.
А Костылин говорит:
— Подожди хоть немножко, дай вздохнуть, — у
меня ноги в крови все.
— Э, брат, заживут; ты легче прыгай. Вот как!
И побежал Жилин назад, и влево в гору, в лес.
Костылин всё отстаёт и охает. Жилин шикнет-
шикнет на него, а сам всё идёт.
Поднялись на гору. Так и есть — лес. Вошли в
лес, — по колючкам изодрали всё платье последнее.
Напали на дорожку в лесу. Идут.
— Стой! — Затопало копытами по дороге. Оста-
новились, слушают. Потопало, как лошадь, и остано-
вилось. Тронулись они — опять затопало. Они остано-
вятся — и оно остановится. Подполз Жилин, смотрит
на свет по дороге — стоит что-то: лошадь не лошадь,
и на лошади что-то чудное, на человека не похоже.
Фыркнуло — слышит. "Что за чудо!" Свистнул
Жилин потихоньку, — как шаркнет с дороги в лес
и затрещало по лесу, точно буря летит, сучья ло-
мает.
Костылин так и упал со страху. А Жилин смеёт-
ся, говорит:
— Это олень. Слышишь — как рогами лес ло-
мит? Мы его боимся, а он нас боится.
Пошли дальше. Уж высожары1 спускаться стали,
до утра недалеко. А туда ли идут, нет ли — не зна-
ют. Думается так Жилину, что по этой самой дороге
его везли и что до своих вёрст десять ещё будет, а
приметы верной нет, да и ночью не разберёшь. Вы -
шли на полянку. Костылин сел и говорит:
— Как хочешь, а я не дойду: у меня ноги не
идут.
Стал его Жилин уговаривать.
— Нет, — говорит, — не дойду, не могу.
Рассердился Жилин, плюнул, обругал его.
— Так я же один уйду, — прощай!
1 Высожары, то есть Стожары, - название созвез-
дия.
Костылин вскочил, пошёл. Прошли они версты
четыре. Туман в лесу ещё гуще сел, ничего не ви-
дать перед собой, и звёзды уж чуть видны.
Вдруг слышат — впереди топает лошадь. Слыш-
до — подковами за камни цепляется. Лёг Жилин на
брюхо, стал по земле слушать.
— Так и есть, — сюда, к нам конный едет!
Сбежали они с дороги, сели в кусты и ждут. Жи-
лин подполз к дороге, смотрит — верховой татарин
едет, корову гонит, сам себе под нос мурлычет что-
то. Проехал татарин. Жилин вернулся к Косты-
лину. ..
— Ну, пронёс бог; вставай, пойдём.
Стал Костылин вставать и упал.
— Не могу, ей-богу, не могу, сил моих нет.
Мужчина грузный, пухлый, запотел; да как об-
хватило его в лесу туманом холодным, да ноги обо-
драны — он и рассолодел. Стал его Жилин силой
поднимать. Как закричит Костылин:
— Ой, больно!
Жилин так и обмер.
— Что кричишь? Ведь татарин близко — услы-
шит. — А сам думает: "Он и вправду расслаб, что
мне с ним делать? Бросить товарища не годится".
— Ну, — говорит, — вставай, садись на закор-
ки — снесу, коли уж идти не можешь.
Подсадил на себя Костылина, подхватил руками
под ляжки, вышел на дорогу, поволок.
— Только, — говорит, — не дави ты меня рука-
ми за глотку, ради Христа. За плечи держись.
Тяжело Жилину, — ноги тоже в крови и уморил-
ся. Нагнётся, подправит, подкинет, чтоб повыше си-
дел на нём Костылин, тащит его по дороге.
Видно, услыхал татарин, как Костылин закричал.
Слышит Жилин, едет кто-то сзади, кличет по-своему.
Бросился Жилин в кусты. Татарин выхватил ружьё,
выпалил, — не попал, завизжал по-своему и поскакал
прочь по дороге.
— Ну, — говорит Жилин, — пропали, брат! Он,
собака, сейчас соберёт татар за нами в погоню. Коли
не уйдём версты три, — пропали. — А сам думает на
Костылина: "И чёрт меня дёрнул колоду эту с собой
брать. Один я бы давно ушёл".
Костылин говорит:
— Иди один, за что тебе из-за меня пропадать.
— Нет, не пойду: не годится товарища бросать.
Подхватил опять на плечи, попёр. Прошёл он
так с версту. Всё лес идёт, и не видать выхода. А ту-
ман уж расходиться стал, и как будто тучки захо-
дить стали. Не видать уж звёзд. Измучился Жи-
лин.
Пришёл, у дороги родничок, камнем обделан.
Остановился, ссадил Костылина.
— Дай, — говорит, — отдохну, напьюсь. Лепё-
шек поедим. Должно быть, недалеко.
Только прилёг он пить, слышит — затопало сза-
ди. Опять кинулись вправо, в кусты, под кручь, и
легли.
Слышат голоса татарские; остановились татары
на том самом месте, где они с дороги свернули. По-
говорили, потом заусыкали, как собак притравли-
вают. Слышат — трещит что-то по кустам, прямо
к ним собака чужая чья-то. Остановилась, забре-
хала.
Лезут и татары — тоже чужие; схватили их, по-
связали, посадили на лошадей, повезли.
Проехали версты три, — встречает их Абдул-хозя-
ин с двумя татарами. Поговорил что-то с татара-
ми, пересадили на своих лошадей, повезли назад в
аул.
Абдул уж не смеётся и ни слова не говорит с
ними.
Привезли на рассвете в аул, посадили на улице.
Сбежались ребята. Камнями, плётками бьют их, виз-
жат.
Собрались татары в кружок, и старик из-под горы
пришёл. Стали говорить. Слышит Жилин, что судят
про них, что с ними делать. Одни говорят: надо их
дальше в горы услать, а старик говорит: "Надо
убить". Абдул спорит, говорит: "Я за них деньги от-
дал; я за них выкуп возьму". А старик говорит: "Ни-
чего они не заплатят, только беды наделают. И грех
русских кормить. Убить — и кончено".
Разошлись. Подошёл хозяин к Жилину, стал ему
говорить:
— Если, — говорит, — мне не пришлют за вас
выкуп, я через две недели вас запорю. А если зате-
ешь опять бежать, — я тебя как собаку убью. Пиши
письмо, хорошенько пиши!
Принесли им бумаги, написали они письма. На-
били на них колодки, отвели за мечеть. Там яма была
аршин пяти, и спустили их в эту яму.
VI
Житьё им стало совсем дурное. Колодки не сни-
мали и не выпускали на вольный свет. Кидали им
туда тесто непечёное, как собакам, да в кувшине воду
спускали. Вонь в яме, духота, мокрота. Костылин со-
всем разболелся, распух, и ломота во всём теле ста-
ла; и всё стонет или спит. И Жилин приуныл: ви-
дит — дело плохо. И не знает, как выдраться.
Начал он было подкапываться, да землю некуда
кидать; увидал хозяин, пригрозил убить.
Сидит он раз в яме на корточках, думает об воль-
ном житье, и скучно ему. Вдруг прямо ему на колен-
ки лепёшка упала, другая, и черешни посыпались.
Поглядел кверху, а там Дина. Поглядела на него,
посмеялась и убежала. Жилин и думает: "Не помо-
жет ли Дина?"
Расчистил он в яме местечко, наковырял глины,
стал лепить кукол. Наделал людей, лошадей, собак;
думает: "Как придёт Дина, брошу ей".
Только на другой день нет Дины. А слышит Жи-
лин — затопали лошади, проехали какие-то, и собра-
лись татары у мечети, cпорят, кричат и поминают
про русских. И слышит голос старика. Хорошенько
не разобрал он, а догадывается, что русские близко
подошли, и боятся татары, как бы в аул не зашли,
и не знают, что с пленными делать.
Поговорили и ушли. Вдруг слышит — зашуршало
что-то наверху. Видит — Дина присела на корточки,
коленки выше головы торчат, свесилась, монисты ви-
сят, болтаются над ямой. Глазенки так и блестят,
как звездочки. Вынула из рукава две сырные лепёш-
ки, бросила ему. Жилин взял и говорит:
— Что давно не бывала? А я тебе игрушек наде-
лал. На, вот! — Стал ей швырять по одной, а она го-
ловой мотает, не смотрит.
— Не надо, — говорит. Помолчала, посидела и
говорит: — Иван, тебя убить хотят. — Сама себе ру-
кой на шею показывает.
— Кто убить хочет?
— Отец, ему старики велят. А мне тебя жалко.
Жилин и говорит:
— А коли тебе меня жалко, так ты мне палку
длинную принеси.
Она головой мотает, что «нельзя». Он сложил
руки, молится ей.
— Дина, пожалуйста. Динушка, принеси!
— Нельзя, — говорит, — увидят, все дома. —
И ушла.
Вот сидит вечером Жилин и думает: "Что будет?"
Всё поглядывает вверх. Звёзды видны, а месяц ещё
не всходил. Мулла прокричал, затихло всё. Стал уже
Жилин дремать, думает: "Побоится девка".
Вдруг на голову ему глина посыпалась, глянул
кверху — шест длинный в тот край ямы тыкается.
Потыкался, спускаться стал, ползёт в яму. Обрадо-
вался Жилин, схватил рукой, спустил; шест здоро-
вый. Он ещё прежде этот шест на хозяйской крыше
видел.
Поглядел вверх: звёзды высоко в небе блестят; и
над самой ямой, как у кошки, у Дины глаза в тем-
ноте светятся. Нагнулась она лицом на край ямы и
шепчет:
— Иван, Иван! — А сама руками у лица всё ма-
шет, что "тише, - мол".
— Что? — говорит Жилин.
— Уехали все, только двое дома.
Жилин и говорит:
— Ну, Костылин, пойдём, попытаемся последний
раз; я тебя подсажу.
Костылин и слышать не хочет.
— Нет, — говорит, — уж мне, видно, отсюда не
выйти. Куда я пойду, когда и поворотиться сил нет?
— Ну, так прощай, не поминай лихом. — Поце-
ловался с Костылиным.
Ухватился за шест, велел Дине держать и полез.
Раза два он обрывался — колодка мешала. Поддер-
жал его Костылин — выбрался кое-как наверх. Дина
его тянет ручонками за рубаху изо всех сил, сама
смеётся.
Взял Жилин шест и говорит:
— Снеси на место, Дина, а то хватятся — при-
бьют тебя.
Потащила она шест, а Жилин под гору пошёл.
Слез под кручь, взял камень вострый, стал замок с
колодки выворачивать. А замок крепкий, — никак
не собьёт, да и неловко. Слышит, бежит кто-то с го-
ры, легко попрыгивает. Думает: "Верно, опять Ди-
на". Прибежала Дина, взяла камень и говорит:
— Дай, я.
Села на коленочки, начала выворачивать. Да ру-
чонки тонкие, как прутики, ничего силы нет. Броси-
ла камень, заплакала. Принялся опять Жилин за за-
мок, а Дина села подле него на корточках, за плечо
его держит. Оглянулся Жилин, видит — налево за
горой зарево красное загорелось. Месяц встаёт.
"Ну, — думает, — до месяца надо лощину пройти,
до лесу добраться". Поднялся, бросил камень. Хоть
в колодке, да надо идти.
— Прощай, — говорит, — Динушка. Век тебя
помнить буду.
Ухватилась за него Дина, шарит по нём руками,
ищет, куда бы лепёшки ему засунуть. Взял он ле-
пёшки.
— Спасибо, — говорит, — умница. Кто тебе без
меня кукол делать будет? — И погладил её по го-
лове.
Как заплачет Дина, закрылась руками, побежала
на гору, как козочка прыгает. Только в темноте
слышно — монисты в косе по спине побрякивают.
Перекрестился Жилин, подхватил рукой замок на
колодке, чтобы не бренчал, пошёл по дороге, ногу
волочит, а сам всё на зарево поглядывает, где месяц
встаёт. Дорогу он узнал. Прямиком идти вёрст во-
семь. Только бы до лесу дойти, прежде чем месяц со-
всем выйдет. Перешёл он речку; побелел уже свет
за горой. Пошёл лощиной, идёт, сам поглядывает: не
видать ещё месяца. Уж зарево посветлело и с одной
стороны лощины всё светлее, светлее становится.
Ползёт под гору тень, всё к нему приближается.
Идёт Жилин, всё тени держится. Он спешит, а ме-
сяц ещё скорее выбирается; уж и направо засвети-
лись макушки; Стал подходить к лесу, выбрался
месяц из-за гор — бело, светло, совсем как днём.
На деревах все листочки видны. Тихо, светло по го-
рам; как вымерло всё. Только слышно — внизу речка
журчит.
Дошёл до лесу — никто не попался. Выбрал Жи-
лин местечко в лесу потемнее, сел отдыхать.
Отдохнул, лепёшку съел. Нашёл камень, принял-
ся опять колодку обивать. Все руки избил, а не сбил.
Поднялся, пошёл по дороге. Прошёл с версту, выбил-
ся из сил — ноги ломит. Ступит шагов десять и оста-
новится. "Нечего делать, — думает, — буду тащиться,
пока сила есть. А если сесть, так и не встану. До кре-
пости мне не дойти, а как рассветёт, — лягу в лесу,
переднюю, и ночью опять пойду".
Всю ночь шёл. Только попались два татарина вер-
хами, да Жилин издалека их услыхал, схоронился за
дерево.
Уж стал месяц бледнеть, роса пала, близко к све-
ту, а Жилин до края леса не дошёл. "Ну, — думает,—
ещё тридцать шагов пройду, сверну в лес и сяду".
Прошёл тридцать шагов, видит — лес кончается. Вы-
шел на край—совсем светло; как на ладонке перед
ним степь и крепость, и налево, близёхонько под го-
рой, огни горят, тухнут, дым стелется, и люди у
костров.
Вгляделся, видит, — ружья блестят, — казаки,
солдаты.
Обрадовался Жилин, собрался с последними си-
лами, пошёл под гору. А сам думает: "Избави бог—
тут, в чистом поле, увидит конный татарин: хоть близ-
ко, а не уйдёшь".
Только подумал — глядь: налево, на бугре, стоят
трое татар, десятины на две. Увидали его, пусти-
лись к нему. Так сердце у него и оборвалось. Замахал
руками, закричал что было духу своим:
— Братцы! выручай! братцы!
Услыхали наши. Выскочили казаки верховые, пу-
стились к нему — наперерез татарам.
Казакам далеко, а татарам близко. Да уж и Жи-
лин собрался с последней силой, подхватил рукой ко-
лодку, бежит к казакам, а сам себя не помнит, кре-
стится и кричит:
— Братцы! братцы! братцы!
Казаков человек пятнадцать было.
Испугались татары — не доезжаючи стали оста-
навливаться. И подбежал Жилин к казакам.
Окружили его казаки, спрашивают: кто он, что за
человек, откуда? А Жилин сам себя не помнит, пла-
чет и приговаривает:
— Братцы! братцы!
Выбежали солдаты, обступили Жилина; кто ему
хлеба, кто каши, кто водки; кто шинелью прикрыва-
ет, кто колодку разбивает.
Узнали его офицеры, повезли в крепость. Обрадо-
вались солдаты, товарищи собрались к Жилину.
Рассказал Жилин, как с ним всё дело было, и го-
ворит:
— Вот и домой съездил, женился! Нет, уж видно
не судьба моя.
И остался служить на Кавказе. А Костылина
только ещё через месяц выкупили за пять тысяч. Еле
живого привезли.
-----------------------------------------------------------
О РАССКАЗЕ "КАВКАЗСКИЙ ПЛЕННИК"
В середине прошлого столетия на Кавказе шла тяжёлая,
кровопролитная война. Царь Николай Первый послал свои
войска завоевывать кавказские земли. Жившие там горские
народы оказывали упорное сопротивление царским войскам.
На крутых горных дорогах, в лесах и ущельях, на переправах
рек горцы устраивали засады, брали русских солдат и офице-
ров в плен. Русские обозы двигались от одной крепости к дру-
гой только под усиленной охраной.
Лев Николаевич Толстой в ту пору был на военной службе
в Кавказской армии, участвовал в боевых действиях русских
войск. Однажды, далеко отъехав от своего отряда, он чуть не
попал в плен. Выручил писателя из беды его спутник и друг
чеченец Садо. Вот как это было.
Незадолго до этого случая Садо купил молодого коня,
оказавшегося хорошим скакуном. Друзья — Толстой и Садо,
по кавказскому обычаю, поменялись лошадьми. Садо подарил
Толстому своего коня, а тот отдал ему своего крепкого ино-
ходца.
И вот, когда друзей стали настигать чеченцы, Толстой лег-
ко мог уйти от них на резвом скакуне, но он ни за что на све-
те не согласился бы бросить товарища в беде. У Садо было
ружьё, но оно оказалось незаряженным. Однако Садо не
растерялся. Он грозно целился из ружья в приближавшихся
преследователей и кричал на них. А те хотели взять Садо и
Толстого в плен живыми и потому не стреляли. Особенно они
были злы на своего соплеменника Садо, дружившего с рус-
ским офицером.
Преследуемые чеченцами, Толстой и Садо приблизились к
крепости Грозной настолько, что погоню увидел часовой и
поднял тревогу. Из крепости тотчас же появились конные ка-
заки; чеченцы, гнавшиеся за Толстым и Садо, повернули об-
ратно и умчались в горы. В память об этом случае Садо по-
дарил Толстому свою саблю. Она и теперь хранится в мос-
ковском Музее Л. Н. Толстого.
Во время Кавказской войны, тянувшейся более двадцати
лет, журналы и газеты охотно помещали рассказы о русских
офицерах и солдатах, захваченных горцами, особенно если
эти рассказы были записаны со слов людей, побывавших в
плену.
Толстой встречался с такими людьми, расспрашивал о
подробностях их жизни в плену.
События Кавказской войны запечатлены Толстым в рас-
сказах "Кавказский пленник", "Набег" и "Рубка леса", на-
писанных в годы его службы в армии.
Через полвека писатель снова вернулся к кавказской те-
ме и написал замечательную повесть "Хаджи-Мурат".
В этих произведениях Толстой сурово осуждал царское
правительство за жестокость, с которой оно вело войну за
присоединение Кавказа. Царские войска разоряли и сжига-
ли аулы, вызывали к себе ненависть горских племён. В то же
время в повести "Хаджи-Мурат" и в рассказах о Кавказской
войне писатель осуждает предводителя горцев Шамиля и его
соратников, своей жестокостью не уступавших царским гене-
ралам.
Толстой выступает против национальной розни, против
тех, кто натравливает один народ на другой.
В "Кавказском пленнике" Толстой рассказывает, как храб-
рый русский офицер Жилин был взят ногайскими татарами
в плен и увезён в аул. Жители аула со страхом смотрели на
пленника. "Как на зверя косятся", — говорит Толстой.
А один старый горец, бывало, "как увидит Жилина, так за-
храпит и отвернётся". Он чуть не застрелил пленника за то,
что тот подошёл близко к его сакле. Семь сыновей этого ста-
рика погибли на войне, а восьмого он сам убил, когда сын пе-
решёл к русским. Этот старик "первый джигит был, он много
русских побил, богатый был".
Такие джигиты, как этот старик, ненавидели не только
русских, но и всех других "иноверцев", чуждых мусульман-
ской религии. Ослеплённый ненавистью, старик требовал не-
медленной расправы с пленником.
По-другому относились к Жилину простые горцы. Они
скоро привыкли к нему, стали ценить его за весёлый, общи-
тельный характер, за ум.
Героиня рассказа юная Дина тоже сначала боялась Жи-
лина. Вот как об этом рассказывает писатель.
Отец велел Дине принести воды напоить пленника. Дина
принесла жестяной кувшинчик, подала воду и "сидит, глаза
раскрыла, глядит на Жилина, как он пьёт — как на зверя ка-
кого". А когда Жилин напился и подал ей кувшин — "как
она прыгнет прочь, как коза дикая". Но с каждой новой
встречей страх Дины проходил. Добрая и отзывчивая девоч-
ка всем сердцем привязалась к пленнику, жалела его и по-
могала ему чем могла.
Дина спасла Жилина, когда ему после неудавшегося по-
бега угрожала казнь. Чувство жалости и любви к хорошему,
ни в чём не повинному человеку помогло Дине преодолеть
страх. Рискуя своей жизнью, она освободила Жилина из
неволи.
Школьники нередко называют "Кавказского пленника"
рассказом "про Жилина и Костылина". И действительно,
спутником Жилина и его товарищем по плену был офицер
Костылин. Это грузный, неповоротливый, трусливый человек,
по вине которого Жилин попал в плен. Из-за него же не
удался и первый побег пленников из аула.
Сравнивая их поступки, их поведение в трудные минуты,
их характеры и даже внешний облик одного и другого, мы
видим, что все симпатии писателя на стороне Жилина —
простого, честного, храброго и стойкого в беде человека,
смело идущего навстречу опасностям.
А на таких людей, как Костылин, ни в чём нельзя поло-
житься. Они и товарища подведут в трудную минуту и себя
погубят. На пути из плена Костылин совсем выбился из сил
и стал уговаривать Жилина: "Иди один, за что тебе из-за
меня пропадать". Нет сомнения, что на месте Жилина он так
бы и сделал. А тот, хотя и сердился на Костылина и устал
не меньше, чем он, но ответил твердо и решительно: "Нет, не
пойду, не годится товарища бросать". Подхватил обессилев-
шего Костылина на плечи и с тяжёлой ношей двинулся даль-
ше. Только так и могут поступать настоящие воины.
Рассказ "Кавказский пленник" написан с поразительным
искусством. В нём шесть небольших главок, каждая не бо-
лее десяти страничек. А как много мы из него узнаём! Перед
нашими глазами встают не только эпизоды Кавказской вой-
ны, но и жизнь горного аула. Не многие из художников сло-
ва умеют описывать природу так, как умел Толстой. В его
произведениях природа живёт одной жизнью с людьми.
Вспомните описание той ночи, когда Жилин вторично бе-
жит из плена: "Идёт Жилин, всё тени держится. Он спешит,
а месяц ещё скорее выбирается; уж и направо засветились
макушки. Стал подходить к лесу, выбрался месяц из-за
гор, — бело, светло, совсем как днём. На деревах все ли-
сточки видны. Тихо, светло по горам; как вымерло всё. Толь-
ко слышно — внизу речка журчит".
Всё движется в нарисованной Толстым картине: месяц,
свет от него, тени, бегущие по склонам гор, речка, журча-
щая под горой.
Несколькими красочными штрихами Толстой умеет соз-
дать запоминающиеся портреты своих героев. Вот Дина —
с её чёрными глазами, которые в темноте светятся, "так и
блестят, как звёздочки", с её ручонками "тоненькими, как
прутики", с её звонким, радостным смехом. Вот Жилин —
ладный, ловкий, невысокий ростом, очень живой, подвижный,
приметливый. А вот его неудачливый спутник Костылин —
"мужчина грузный, пухлый...".
Язык "Кавказского пленника" напоминает язык народ-
ных сказок и былей. Фразы здесь нередко начинаются с гла-
гола, со сказуемого, за которым идёт существительное, под-
лежащее: "Выехал Жилин вперёд...", "Хотел он поднять-
ся...", "Прибежала девочка — тоненькая, худенькая..." и т. д.
Так строя фразы, писатель не только достигает стремитель-
ности в передаче событий, но и делает язык рассказа близ-
ким к разговорному.
"Кавказский пленник" написан Толстым для "Азбуки" —
учебной книги для детей, которую он выпустил в свет в
1872 году. "Я хочу образования для народа", — говорил
Толстой. В 1859 году он открыл в своей усадьбе Ясная По-
ляна школу для крестьянских детей. Тогда же с его помощью
были открыты ещё двадцать три начальные школы в дерев-
нях Тульской губернии, окружающих Ясную Поляну.
Став учителем, Толстой понял, что для народных сель-
ских школ нужны хорошие учебные книги и пособия.
"Азбука" Толстого и явилась хорошей учебной книгой, по
которой учились грамоте - несколько поколений русских де-
тей. "Азбука" состоит из четырёх книг. Каждая из них со-
держит басни, сказки, увлекательные рассказы. Толстой
включил в "Азбуку" много загадок, пословиц, поговорок.
Писатель стремился к тому, чтобы в ней было как можно
больше интересного и поучительного материала. Для этого
он много занимался физикой, математикой, астрономией и
другими науками, знакомился с греческой, индийской, араб-
ской литературами, изучал сказки, были, исторические пре-
дания многих народов.
Толстой заботился о том, чтобы в его "Азбуке", как он
говорил, "всё было красиво, коротко, просто и, главное,
ясно". "Кавказский пленник" вполне отвечал этим требова-
ниям, и писатель был им очень доволен. Рассказ написан с
таким художественным совершенством, что с первых же
строк безраздельно завладевает вниманием читателя. Позна-
комившись в школьные годы с героями этого рассказа, мы
запоминаем их на всю жизнь. Такова сила настоящего, боль-
шого искусства.
К Ломунов
-----------------------------------------------------------
31.12.2003