"Вторая Чеченская" А Политковская (изд-во Захаров 2002г)
-----------------------------------------------------------
                                   Анна Политковская (2002)


"...Природа дышала примирительной красотой и силой.

Неужели тесно жить людям на этом прекрасном свете, под
этим неизмеримым звездным небом? Неужели может среди
этой обаятельной природы удержаться в душе человека
чувство злобы, мщения и страсти истребления себе
подобных? Всё недоброе в сердце человека должно бы,
кажется, исчезнуть в прикосновении с природой - этим
непосредствениейшим выражением красоты и добра.

Война? Какое непонятное явление! Когда рассудок задает
себе вопрос: справедливо ли, необходимо ли оно? -
внутренний голос всегда отвечает: нет. Одно постоянство
этого неестественного явления делает его естественным,
а чувство самосохранения - справедливым.

Кто станет сомневаться, что в войне русских с горцами
справедливость, вытекающая из чувства самосохранения,
на нашей стороне? Если бы не было этой войны, что бы
обеспечивало все смежные богатые и просвещенные русские
владения от грабежей, убийств и набегов народов диких
и воинственных? Но возьмем два частных лица. На чьей
стороне чувство самосохранения и, следовательно,
справедливость: на стороне ли того оборванца,
какого-нибудь Джеми, который, услыхав о приближении
русских, с проклятием снимет со стены старую винтовку
и с тремя-четырьмя зарядами в заправах, которые он
выпустит не даром, побежит навстречу гяурам и, увидав,
что русские все-таки идут вперед, подвигаются к его
засеянному полю, которое они вытопчут, к его сакле,
которую сожгут, и к тому оврагу, в котором, дрожа от
испуга, спрятались его мать, жена и дети, подумает,
что всё, что только может составить его счастье, всё
отнимут у него, - в бессильной злобе, с криком отчаяния
сорвет с себя оборванный зипунишко, бросит винтовку на
землю и, надвинув на глаза папаху, запоет предсмертную
песню и с одним кинжалом в руках очертя голову бросится
на штыки русских?

На его ли стороне справедливость, или на стороне того
офицера, состоящего в свите генерала, который так хорошо
напевает французские песенки именно в то время, как
проезжает мимо нас? Он имеет в России семью, родных,
друзей, крестьян и обязанности в отношении их, не имеет
никакого повода и желания враждовать с горцами, а приехал
на Кавказ... так, чтобы показать свою храбрость. Или на
стороне моего знакомого адъютанта, который желает только
получить поскорее чин капитана и тепленькое местечко и
по этому случаю сделался врагом горцев?"

                           "Набег. Рассказ волонтера".
         Его написал ровно 150 лет назад, в 1852 году,
                       24-летний русский боевой офицер
                           граф Лев Николаевич Толстой



                 ВТОРАЯ
        ЧЕЧЕНСКАЯ


Предисловие

Кто я такая? И почему пишу о второй чеченской войне?

Я журналистка. Работаю спецкором столичной "Новой
газеты", и это единственная причина, почему я увидела
войну, - меня послали ее освещать. Но не потому, что я -
военный корреспондент и хорошо знаю этот предмет. На-
оборот: потому, что сугубо гражданский человек. Идея глав-
ного редактора была проста: именно мне, сугубо граждан-
скому человеку, куда понятнее переживания других сугубо
гражданских людей - жителей чеченских сел и городов, на
головы которых свалилась война.

Вот и все.

Поэтому езжу в Чечню каждый месяц, начиная с июля
1999 года (с событий так называемого "рейда Басаева на
Дагестан", спровоцировавшего потоки беженцев из горных
сел и всю последующую вторую чеченскую). Естественно,
исходила всю Чечню вдоль и поперек. Видела много горя.
Главное из которого - то, что многие мои герои, о кото-
рых писала за эти два с половиной года, - теперь мертвы.
Такая страшная война случилась...

Средневековая.

Даром что на стыке 20-го и 21-го веков и в Европе.


ЛОНДОН. МАЙ 2002. ВСТРЕЧА

Канун лета 2002 года, 33-й месяц второй чеченской
войны. Беспросветность и непроглядность - во всем, что
касается ее финала. "Зачистки" не прекращаются и похо-
жи на массовые аутодафе. Пытки - норма. Бессудные
казни - рутина. Мародерство - обыденность. Похище-
ния людей силами федеральных военнослужащих с це-
лью последующей рабо- (живыми) и трупо- (мертвы-
ми) торговли - тривиальный чеченский быт.

Ритуал a la "37-й год" - бесследные ночные исчезно-
вения "человеческого материала".

По утрам - раскромсанные, изуродованные тела на
окраинах, подброшенные в комендантский час.

И в сотый, тысячный проклятый раз - слышу, как
дети привычно обсуждают на сельских улицах, кого из
односельчан и в каком виде нашли... Сегодня... Вчера...
С отрезанными ушами, со снятым скальпом, с отруб-
ленными пальцами...

- На руках нет пальцев? - буднично переспрашива-
ет один подросток.

- Нет, у Алаудина - на ногах, - апатично отвечает
другой.

Государственный терроризм, противостоящий него-
сударственному. Ваххабитские банды, налетающие на села
и требующие "денег на джихад"... Полное моральное раз-
ложение почти 100-тысячного армейского и милицей-
ского контингента, "гуляющего" по Чечне. И ответ, ко-
торого следовало ожидать, - воспроизводство террориз-
ма и рекрутирование новых бойцов-сопротивленцев.

Кто виноват? Как в этом разобраться? И понять всё и
всех?

Как чувствуют себя главные действующие лица вто-
рой чеченской войны? Президент Масхадов? Избранный
народом и потому принявший на себя ответственность
за его судьбу?.. Масхадов - в горах... Виртуальный для
своего народа и, как правило, хранящий молчание по
любому поводу... Сподвижники Масхадова? Они разбе-
жались по свету... Басаев? Гелаев? Хаттаб?..

А Путин? Он - в Кремле, принимает почести миро-
вого сообщества как активный член международной ВИП-
"антитеррористической группировки", в смысле "коали-
ции войны против террора"... Май 2002-го. Буш - в Мос-
кве... Братание... "Исторический визит"... Про Чечню -
почти ни слова, будто нет войны...

Мельтешение мировых столиц перед глазами в поис-
ках поддержки - весной побывала в Амстердаме, Пари-
же, Женеве, Маниле, Бонне, Гамбурге... Везде зовут "ска-
зать речь о ситуации в Чечне" - и... нулевой результат.
Только вежливые "западные" аплодисменты в ответ на
слова: "Помните, в Чечне каждый день продолжают гиб-
нуть люди. Сегодня - тоже".

Очевидное, хотя и невероятное общемировое преда-
тельство общечеловеческих ценностей. Уже совершенно
ясно, что Декларация прав человека, продержавшись чуть
более полувека, пала на второй чеченской войне...

Из Женевы, с вялых заседаний "официальных право-
защитников" (Комиссии по правам человека ООН) -
в командировку в Урус-Мартан, чеченский райцентр.
Там - кровавая стагнация: как и год назад, все без из-
менений. Туда-сюда по району гоняют "эскадроны смер-
ти" - федеральные спецподразделения неясной ведом-
ственной принадлежности, задача которых - уничтожать
"врагов России". Всех воевавших за Дудаева и Масхадо-
ва, сочувствующих им и просто случайно подвернувших-
ся под руку...

Май 2002-го - унылый привкус тупика.

                    ***

...Наконец, Англия. Респектабельная гостиница на до-
рогой улице. Полный достоинства пожилой швейцар-ари-
стократ в горделивой бордовой ливрее. Навстречу мед-
ленно поднимается седой человек с остановившимися
глазами. На нем мешковатый светло-серый костюм, толь-
ко подчеркивающий трагическую усталость. Расслаблен-
ные плечи опущены. Человек - чеченец, родом из Урус-
Мартана, где не был уже два года. Не мог там быть -
такая война получилась. Человек слишком часто озира-
ется - как бездомный. Ему неуютно в жизни, несмотря
на швейцара, богатую гостиницу и космополитичную
Англию вокруг. Ищу прежние черты. Мир знает "седого"
совсем другим - по фотографиям, обошедшим все эк-
раны, страницы и агентства. Бравым, рьяным и пассио-
нарным, в косынке цвета хаки, повязанной назад, все-
гда рядом с Масхадовым... Человек-легенда - Ахмед За-
каев. Бригадный генерал сил чеченского Сопротивления,
сподвижник Дудаева и Масхадова, активный участник
Хасавюртовского мирного процесса времен окончания
первой чеченской войны, командир бригады особого
назначения второй чеченской войны, раненный в марте
2000-го, вынесенный с поля боя через горы в другую
страну и больше в Чечню не вернувшийся. Сегодня За-
каев - спецпредставитель Аслана Масхадова за рубежом.
Наша встреча несколько раз переносилась - из страны в
страну. По законам конспирации - Закаев "подан" Рос-
сией в Интерпол. И живет под чужим именем.

- Я вам подарки принес, - говорит он после "здрав-
ствуйте" и показывает книжку и видеокассету.

- Спасибо.

Но Закаев оставляет меня с протянутой в простран-
стве рукой. Он медленно переворачивает книжку листка-
ми вниз и настойчиво трясет ее.

- Смотрите - ничего нет, - произносит он буднич-
но, вроде так и надо. - Никакого белого порошка. Не
бойтесь.

Я и не боюсь, но понимаю, что все-таки смотрю за
его руками - мы оба сильно испорчены последней вой-
ной. Хоть за спиной и Англия, мы ведем себя, как в
России, где очень боятся чеченцев и чеченского терро-
ризма, а чеченцы в ответ стараются сразу расставлять
точки над "i" - прежде, чем их об этом попросят. Поэто-
му Закаев и трясет книжку.

И не успокаивается на этом. Из кармана брюк он вы-
таскивает брелок с ключами и надрывает пленку запеча-
танной видеокассеты.

Лондон. Май 2002. Встреча

- Тут тоже - ничего.

- Ахмед, ну зачем уж так-то...

- Надо.

Говорит без улыбки и без злобы.

Виснет пауза.

- Вы когда были в Урус-Мартане? - спрашивает За-
каев, и сквозь полуопущенные веки загнанного в угол
человека, привыкшего постоянно следить, не следят ли
за ним, блестит та влажность, что предваряет слезы. Это
пока не интервью - это мы просто перекидываемся сло-
вами. Урус-Мартан - родное село Закаева, самая доро-
гая, по чеченской традиции, для него земля.

- Я?.. Дней десять назад. В конце апреля.
Глаза Закаева по-прежнему пусты, но из них вытека-
ет слеза. Надо что-то сказать...

- Показывали мне улицу, где ваш дом...

- Ну и?

- Знаете, разрушен...

- Не до конца... - Закаев оставляет себе шанс. Хотя
мы оба знаем, что разрушен - до фундамента.

- Да, конечно. Не до конца.

Пора начинать интервью. Про войну, которая за на-
шими плечами.

Интервью - длиною в войну. А может, и в жизнь. Уж
точно - длиною в нашу судьбу.

Понять, о чем мы говорим, непросто, учитывая мас-
совую провоенную и античеченскую промывку мозгов,
устроенную в нашем государстве.

Понять можно только в одном случае: когда знаешь,
что случилось на войне и вокруг войны...


Часть первая

ЖИЗНЬ НА ВОЙНЕ.
ОБЫКНОВЕННАЯ. ЧЕЧЕНСКАЯ

Макка Джабраилова, жительница села
Махкеты Веденского района Чечни, расска-
зывает: "Как Путин по телевизору сказал:
"Мочить в сортире!" - так на следующее
утро у меня обстреляли туалет в огороде.
Теперь у нас тайный, подземный туалет".
Что думает о президенте своей страны
14-летний сын Макки?


КАК ХОРОШО БЫТЬ ГЛУХИМ

Война началась тривиально: с бомбежек сел и городов. А
значит, война началась с потоков беженцев. Тысячи лю-
дей, подхватив детей и стариков, ринулись куда глаза гля-
дят, прочь... Они шли повсюду и отовсюду, многокиломет-
ровый "хвост" выстроился по главному шоссе Чечни, так
называемой "федеральной трассе Ростов-Баку". Но и
"хвост" бомбили.

Сентябрь 1999 года. Мы лежим на жухлой осенней тра-
ве. Точнее, мы хотим на ней лежать - но большинству
достается только пыльная чеченская земля. Это потому,
что нас слишком много - сотни, и на всех хорошего не
хватает.

Мы - это люди, которых настигла бомбежка. Мы ни
в чем не провинились, просто шли по направлению к
Ингушетии по бывшему шоссе, теперь распаханному и
разъезженному бронемашинами.

За нашей спиной Грозный. Мы, сбившись в стадо,
бежим от войны и боев. И когда наступает мгновение и
ты должен плюхнуться носом в землю, приняв внутри-
утробную позу, стараясь убрать под себя голову, коленки
и даже локти, - вот тут-то и подкрадывается такое лжи-
вое и липкое одиночество, и начинаешь думать: а что ты
съеживаешься? что, собственно, спасаешь? эту свою
жизнь, никому, кроме тебя, больше не нужную?..

Почему лживое? Потому что отлично знаешь - не-
правда все это: дом полон родни, и она тебя ждет, и за
тебя молится. А липкое, потому что физически-потное.
Когда очень хочется жить, слишком много пота выделя-
ется. Хотя некоторым везет: когда чувствуют смерть ря-
дом, только волосы на голове встают проволокой...

И все-таки - одиночество... Где-где, а на смертном
одре товарищей не сыщешь. Как только наверху, над
твоей свернувшейся спиной, зависают пикирующие вер-
толеты, земля становится похожей на упокойное ложе.

Вот они - вертолеты. Очередной заход. Они спусти-
лись так близко, что видны руки и лица пулеметчиков.
Некоторые уверяют, даже глаза. Но это преувеличение от
страха. Главное - их ноги, небрежно спущенные в от-
крытые люки. Будто они не убивать прилетели, а решили
охолонить их, натруженных, в прохладном воздушном
потоке. Ноги большие и страшные, подметки тычутся чуть
ли не в нас. Между ляжками зажаты дула. Страшно, но
всем хочется посмотреть, кто же твой убийца. Кажется,
они смеются над нами, над тем, как мы уморительно
ползаем внизу - старые грузные тетки, молодые девуш-
ки, дети. Нам даже слышен этот хохот, хотя это опять
вранье - слишком шумно вокруг. Автоматные очереди
высвистывают воздух вокруг наших тел, и в такт этим
посвистам кто-то обязательно начинает выть. Убили? Ра-
нили?..

- Не двигайся. И головы не поднимай. Мой совет, -
произносит мужчина рядом. Он как был, так и упал на
землю в черном костюме, белой рубашке и черном же
галстуке.

Сосед впадает в многоречивость. И спасибо ему: сей-
час лучше переговариваться, чем молчать.

Мужчина по имени Ваха - чиновник-землеустрои-
тель из Ачхой-Мартана, большого села неподалеку от Ин-
гушетии. В воюющей Чечне все боятся всего, и сегодня
утром Ваха вышел из дома, как обычно, в костюме, с
папкой, чтобы не привлекать внимания - вроде бы на
работу. А на самом деле решил бежать.

- Всякий раз, - бормочет Ваха, потому что не бор-
мотать нельзя, ведь наши губы уперты в землю, - вся-
кий раз, когда налетают вертолеты, я беру в руки папку,
достаю бумагу и делаю вид, что записываю. Мне кажет-
ся, это очень помогает.

Люди, лежащие рядом, начинают тихо посмеиваться.

- Как может помочь бумага? Что ты такое говоришь? -
шепеляво, отплевываясь пылью, громко шепчет крошеч-
ный худющий дядечка, расположившийся слева.

- Пилоты видят, что работаю, что не террорист, -
парирует землеустроитель.

- А если они подумают наоборот? Что ты записыва-
ешь их бортовые номера? - отзывается женское тело впе-
реди и очень осторожно чуть-чуть меняет положение. -
Затекло... Когда же это кончится?

- Если подумают, тогда конец, - кто это говорит,
не видно. Он сзади. И хорошо: речь жесткая и колкая, как
топор, без всякого сожаления.

- Ладно тебе. Ты за свое, - обрывает "жесткого" ста-
риковский голос. И обращается к Вахе: - Покажи свою
папку, пожалуйста. Другим расскажу.

Тела, смолкнувшие при "жестком", опять хватаются
за соломинку - кусочек вдруг подаренного веселья, для
кого-то и последнего.

- Показывай-показывай...

- Все себе заведем...

- У русских папок не останется...

- Путин подумает, что это все чеченцы ходят по вой-
не с папками? А должны бы с автоматами...

- И тогда федералам папки выдаст. Будет вся Чечня с
папками...

- Ваха, дорогой, а какого цвета надо папку?

А вертолеты никак не уймутся, выписывая разворот
за разворотом, и детский плач раздирает землю, усы-
панную людьми, и пулеметные очереди, - ну хотя бы
на минуту заткнулись! - и взрывы падающих мин квака-
ют безостановочно, внося оттенок пошлости в наше пре-
бывание на смертном одре. Этого только не хватало!
И все равно люди шутят.

- Воля Аллаха, - смиренно отбивается от публики
Ваха. - Но! Что хотите говорите, а с папкой этой меня
даже ни разу не ранило. Ни в первую войну, ни в эту.
Всегда помогало.

- Так ты и в первую?.. С папкой?.. - покатывается
кто-то со смеха - клочковатообразного и потому чрез-
мерно нервного. - Тогда сейчас почему лежишь? Эй,
парень! Встал бы!

Вахе надоело:

- Так ведь все лежат. Что же, я один встану? И пре-
вращусь в мишень?

- Но ведь с папкой... - Это уже тот самый старик,
который обрывал "жесткого", больше, кстати, не про-
изнесшего ни слова. Старик смеется где-то сзади нас.
Если вообще можно назвать смехом шевеление телом,
улавливаемое нашими ушами, в такт сиплым выхарки-
ваниям воздуха в землю. - Эх-ха-ха, парень! Не знаешь
своего счастья: "им" может показаться, будто ты нас пе-
ресчитываешь. И значит, ты на "их" стороне.

Теперь Ваха уже молчит - и правда, дурная обстано-
вочка для шуток, все хорошо в меру. И начинает сдувать
пыль с испачканных черных рукавов - дыханием отку-
да-то из-под себя. Потому что это все, что он может в
той позе эмбриона, которую нас заставили выбрать.

Ваха и его чудо-папка погибнут сутки спустя, подо-
рвавшись на мине в полутора километрах от места, где
мы сейчас лежим. Ваха шагнет на неопрятное неубран-
ное поле той первой военной осени, на каких-нибудь
пару метров в сторону от дороги. А мин было уже повсю-
ду видимо-невидимо, и все поголовно, в том числе во-
енные и боевики, - бродили по Чечне без карт минных
полей... Русская рулетка.

Ваха шагнет в сторону не по надобности, а просто
так, истомившись в ожидании: слишком длинной была
очередь к блокпосту, на паспортный контроль, и почти
вся состояла из "родственников" - тех, с кем вместе
готовился умирать накануне, лежа на другом поле, - из
нас, смешливых.

И погибший Ваха опять будет лежать на поле, но те-
перь бесстрашно - вверх израненным лицом и раскинув
руки так широко, как не бывает при жизни. Левую -
влево метров на десять от разодравшегося в клочья чер-
ного пиджака. Правую - поближе, шагах в пяти. А с но-
гами Вахи вообще получится беда: они исчезнут, навер-
ное, став пылью во время взрыва и улетев вместе с вет-
ром. Эта же участь постигнет и папку с белыми чистыми
листами бумаги. Которые спасают от вертолетов, а от мин,
получилось, - нет.

Потом к Вахе осторожно подойдут два солдата с блок-
поста, куда была длинная очередь. Один - крошечный и
юный, будто пятнадцатилетний, в каске не по размеру и
сапогах чужого номера. Второй - постарше и поосанис-
тей, ладный, руки - в пятнистые брюки. Первый тихо
заплачет, размазав грязь по лицу и отвернувшись, не в
силах смотреть. Второй даст ему подзатыльник, и тот тут
же заткнется, как будильник, по которому ударили
сверху, чтобы дал поспать утром. Чеченцы из очереди
купят у лейтенанта этих солдат большой черный пласти-
ковый мешок, "неприкосновенный запас" на случай "гру-
за 200", соберут Вахины остатки и долго будут решать,
куда везти. К матери, жене и детям - в лагерь в Ингуше-
тию? Или в Ачхой-Мартан - в пустой дом? Победит
разум: в Ачхой, конечно. Хоронить все равно там, на
родовом кладбище. Так зачем тратить деньги, тащиться
в Ингушетию? Въезд туда обернется немалыми взятка-
ми... На блокпосту "Кавказ", на границе этой войны и
остального мира, придется платить дважды - туда и об-
ратно, причем за трупы в два или три раза больше, по
настроению "старшого".

...Но пока у Вахи - еще целые сутки, он жив-здоров.
И мы, продолжая лежать на поле под Гехами, не только
надеемся удачно выбраться из-под вертолетов, но и чу-
точку верим в наше скорое счастливое будущее - ведь
еще самое начало войны, первые числа октября 99-го, и
мерещится нам, что бои предстоят не такие уж и долгие,
и беженцы вскоре вернутся по домам, и вытерпеть нам
только этот день, а потом все само собой и наладится.

И Ваха, осмелев в какой-то момент, - ведь когда
опасность слишком долгая, все притупляется и надоеда-
ет - так вот, плюнув на вертолеты, Ваха вдруг перево-
рачивается на бок. И этак нормально, по-людски, без
земли во рту, начинает рассказывать о своей семье. О
шестерых детях, которые неделю назад ушли из Ачхоя в
Ингушетию вместе с его матерью, женой и двумя неза-
мужними сестрами. Вот к ним он и пробирается.

В сторонке бомбят Гехи. Увлеченно, неистово, как,
наверное, Кенигсберг во Вторую мировую. И Ваха снова
сворачивается.

- Там беженцев из Грозного скопилось - ужас... -
говорит он, сбиваясь с семейной темы, захваченный рит-
мом этого нарастающего иррационального бомбомета-
ния своих по своим. - Тысячи беженцев, наверное. В пре-
дыдущую бомбежку, на той неделе, больницу разруши-
ли, раненых и больных позабирали... Куда сейчас новых
раненых денут?

Женщины тихо воют, цыкая на детей, чтобы не вы-
ли - будто дети не такие же люди, как они. Хлюпающие
звуки, издаваемые орудиями уничтожения, облепляют
нас со всех сторон, не давая передышки мозгу. И хотя с
момента начала вертолетной атаки прошло каких-то пол-
часа, они уже давно показались половиной суток, вме-
стивших воспоминания о большей части твоей жизни.
Люди постепенно теряют самообладание, слышны кри-
ки сумасшествия, мужчины плачут. Но не все. Среди
нас - подростки, лет по 13-14. Они возбужденно и ра-
достно обсуждают, какое же это оружие применяется в
данный момент. И демонстрируют основательные зна-
ния вопроса - как иначе? Вся их сознательная жизнь
прошла в изучении современного оружейного словаря:
войне в Чечне почти десять лет.

Между подростками и нами тихо ползает маленький
мальчик, наверное, шестилетний. Он худенький и груст-
ный. Мальчик не плачет, не кричит, не хватается за мать,
он задумчиво оглядывается вокруг и произносит: "Как
хорошо быть глухим..." С интонациями простыми, спо-
койными и даже бытовыми. Как если бы это было: "Как
хорошо сыграть в мяч..."

Тут-то нас всех и настигает "Град" - самое страш-
ное, чем на этой войне насилуют слух и жизнь человека.
"Град" - реактивная "Катюша" конца двадцатого века.
"Градовый" залп долго свистит, шипит и вертится. Одна-
ко если ты его уже слышишь, значит, мимо, и смерть
хоть и ходила близко, но сейчас выбрала другого. И ты
смеешься... "Град" превращает и тебя в бесчеловечную
тварь, научившуюся радоваться чужому горю.

Черту подводит мальчик, уютно, вопреки обстоятель-
ствам, примостив голову на кочку травяного кустика,
как на подушку:

- Глухие ничего этого не слышат. И поэтому не бо-
ятся.

Ваха тихо подтягивает его к себе, обнимает и тянет
конфету из кармана своего черного пиджака.

- Как тебя зовут? - Ваха тихо плачет.

- Шарпуддин, - отвечает мальчик, удивленно на-
блюдая слезы взрослого мужчины.

- А еще лучше было бы сейчас, Шарпуддин, стать
слепым, немым и глупым. - Глаза Вахи высохли под
взглядом мальчика. - Но мы не такие. И мы все равно
должны выжить.

Минут через пять вертолеты улетают. И "Град" мол-
чит. Налету конец. Люди начинают разом подниматься,
отряхиваться и кое-кто славить Аллаха. Поле оживает.
Женщины бегут искать машины для раненых. Мужчины
сносят убитых в одно место.

...Пройдет ночь и день, и мальчик Шарпуддин, по-
дойдя к взрослым мужчинам, собирающим Ваху в чер-
ный мешок, станет молча им помогать. На него цыкнут
сурово, как на собаку - ради него же самого, - но
поможет мать. Она скажет, что ее сын был последним
ребенком, которого Ваха приласкал в своей жизни. И
тогда Шарпуддина допустят.


ЛАГПУНКТ "ЧИРИ-ЮРТ"

Чири-Юрт - очень большое чеченское село, когда-то,
при советской власти, промышленное, с крупным цемент-
ным заводом, многотысячным населением, работавшим на
этом заводе, домами культуры, больницами, школами, би-
блиотеками, развитой инфраструктурой и высоким про-
центом образованных людей. Однако цивилизации склонны
умирать, и удобное для промышленного развития географи-
ческое положение Чири-Юрта с приходом эпохи "страте-
гических высот" и "командных пунктов" предопределило
его трагедию времен второй чеченской войны: завод теперь
вдрызг разрушен, работы у людей никакой, инфраструкту-
ра в тотальном упадке, все образованные уехали куда гла-
за глядят... Зато население Чири-Юрта увеличилось в не-
сколько раз. Все дело в том, что Чири-Юрт расположен
на выходе из Аргунского ущелья, или "Волчьих ворот", как
называют это место федералы. До Аргунского ущелья и
Чири-Юрта, если ехать из Грозного, который в двадцати
двух километрах отсюда - равнина с нефтеперегонкой и
нефтедобычей, в контроле над которой заинтересованы и
федералы, и боевики. После Чири-Юрта и Аргунского уще-
лья - горы Ножай-Юртовского, Веденского и Шатойско-
го районов - вотчин отрядов Басаева и Хаттаба. Именно
через эти места летом 1999 года на Дагестан шли отряды
Басаева и Хаттаба, с чего, собственно, и началась вторая
чеченская война. Сюда они и возвращались, отчего люди,
живущие здесь, изучали современную политграмоту не по
телевизионным новостям, а непосредственно на собствен-
ной шкуре.

Тогда, в 99-м, люди увидели, как совершается гигант-
ская по последствиям провокация и чудовищное предатель-
ство: боевики Басаева и Хаттаба возвращались из Даге-
стана в Чечню в сопровождении федеральной авиации, и
никто их не трогал, зато когда они скрылись в горных ле-
сах, сразу начались интенсивные бомбежки сел, через ко-
торые они прошествовали на свои базы. В результате Дуба-
Юрт - еще одно многотысячное село неподалеку от Чири-
Юрта, но глубже в предгорьях, - оказалось разрушено на
98 процентов, и большая часть его жителей, лишившись
крыши над головой, ушла в "наш" Чири-Юрт... Здесь же,
на пятачке между Чири-Юртом и Дуба-Юртом, совсем
не случайно произошли события, ставшие истоком и пер-
вопричиной многих других принципиальных для всей осталь-
ной России трагических коллизий. В феврале 2000 года
тут шли ожесточенные бои за те самые "Волчьи воро-
та". С федеральной стороны, среди прочих, их вел танко-
вый полк под командованием Юрия Буданова - считав-
шийся одним из лучших подразделений российских Воору-
женных сил. Того самого Буданова, полковника с двумя
орденами Мужества на груди, история которого стала
более чем показательной, продемонстрировав "новое лицо
России" - промилитаристской и неосоветской России
Путина, где цель опять вовсю оправдывает средства.
Напомню: именно на поле между Чири-Юртом и Дуба-
Юртом в феврале 2000-го Буданов потерял убитыми не-
сколько своих офицеров, в числе которых был и его лучший
друг майор Размахнин. Именно здесь Буданов дал себе клятву
во что бы то ни стало отомстить тем снайперам, кото-
рые уничтожили его боевых товарищей. Именно отсюда, в
конце февраля 2000-го, из боев, его полк перебазировали на
80 километров вглубь Чечни, на окраину селения Танги-Чу
(известного теперь всему миру в связи с проблемой так
называемых "военных преступлений федеральных военно-
служащих в Чечне"), где 26 марта 2000 года, в ночь после
выборов Путина президентом России, полковник напился
и, решив, что настал час расплаты за те бои у "Волчьих
ворот", похитил, изнасиловал и задушил 18-летнюю че-
ченскую девушку Эльзу Кунгаеву, которую он посчитал
той самой во всем виноватой "снайпершей", на основании
чего и был впоследствии оправдан как российским обще-
ственным мнением, так и российской судебно-государ-
ственной машиной, признавшей, что раз полковник совер-
шил "социально мотивированное", то, значит, и "правиль-
ное" убийство.

Впрочем, к Буданову я еще вернусь, - это было продол-
жение войны, вдрызг перепахавшей всю нашу жизнь...
А пока вернемся в Чири-Юрт. В жаркое, почти 50-градус-
ное мучительное лето на исходе первого года второй чечен-
ской войны. В толпу людей, согнанных полком Буданова с
насиженных мест и превращенных в изгоев. Бесправных,
униженных, голодных, грязных.


Хазимат

Вот и случилось: впервые не в кино увидела опухшую
от голода бабушку, и никто теперь не сотрет эту картину
из моей памяти. Это произошло почти год спустя после
начала войны, в самом центре Чири-Юрта, среди пере-
насыщенной людской массы, в бывшей школе N 3, во-
семь месяцев назад спешно, по мере приближающихся
бомбежек, прекратившей учебный процесс и превращен-
ной в один из пяти беженских лагерей, существующих
теперь только в этом населенном пункте.

Гравюра, как известно, пишется в один цвет. Такова
и Хазимат Гамбиева: высохшая статичная старуха-беженка
с раздутыми суставами, со вздутым животом - она вся
будто выписана черным по пергаменту, без полутонов.
Черный рисунок морщин на коже неестественного тона.
Обтянутый нос - еще одна линия черноты. Темные об-
воды обострившихся скул - тоже. Шея, как под верев-
ку... Блокада Ленинграда в Миллениум. И опять - в Ев-
ропе, которой сейчас куда больше дела до пышных тор-
жеств в честь наступления нового века, чем до Чечни -
одной из европейских территорий.

Хазимат очень больна. И в общем-то никакая не ста-
руха. Ее младшей дочке только 13 лет, а самой - 51. Бо-
лезнь же, превратившая Хазимат в гравюру наяву, назы-
вается просто - дистрофия. Хронический голод.

Все, что перепадает семье Гамбиевых из 11 человек,
самоотверженная Хазимат, мама и бабушка, отдает де-
тям и внукам. Яблоки - четырем маленьким внукам,
потому что от голода и холода у них открылся туберкулез.
Муку на лепешки - дочкам-невестам.

Сначала, когда только прибежали в Чири-Юрт, день-
ги у Гамбиевых были: девочки по очереди носили на ба-
зар свои сережки. Какое-то время семья держалась и на
том, что старший сын Хазимат продал маленький теле-
визор - единственную вещь, спасенную Гамбиевыми из
своего сгоревшего дома. Но с продажей телевизора день-
ги кончились.

- На что вы надеетесь дальше? - спрашиваю.

- Не надеюсь ни на что. День выжили, и слава Алла-
ху, - отвечает Хазимат, держа правую руку у шеи, будто
помогая себе продышаться. - Никакой помощи ниотку-
да. Умираем потихоньку в нашем загончике. Мой стар-
ший сын еле двигается - есть нечего. Моя младшая в
голодный обморок вчера упала. А лагерные соседи сдела-
ли вид, что не поняли, почему обморок... Хотя в этот
день у них был хлеб и чай - я чувствовала запах... Люди
одичали.

К исходу первого года войны один из главных ее ре-
зультатов скрывать дальше невозможно. Под свирепству-
ющим напором столь отчаянного голода и беспросветно-
го туберкулеза, подобных которым не было даже минув-
шей зимой в гигантских переселенческих анклавах Ингу-
шетии, чеченцы стремительно утрачивают дух своего
народа. Если еще зимой большинство беженцев твердо и
зло кидали тебе в лицо: "Мы и это от вас переживем!
Сколько бы вы на нас не давили! Потому что мы - вме-
сте, и мы - сила". Теперь же в ходу совсем другие тексты.
Где-нибудь в лагерном закоулке тебя кто-то обязательно
хватает за руку, и ты слышишь тихое и подавленное: "Мы
этого уже не вынесем. Мы - волки. Друг для друга тоже".

Дух народа не пережил учиненного над ним погрома
и унижения. И именно поэтому - в лагерях, несмотря
на лето, "блокадники"-2000. Опухшие от голода.


Симптом "Г-4"

На заднем дворе бывшего Шалинского пищекомби-
ната (райцентр Шали - в тридцати километрах от Чири-
Юрта) жестоко дерутся и исступленно костерят друг друга
сотни людей. Они пришли сюда с самого раннего утра,
чтобы в обмен на "Г-4" - специальный росчерк в доку-
ментах, свидетельствующий о том, что они - бездомные
беженцы в пределах своей земли, - получить на каж-
дую еще живую душу по три банки сгущенки и одну -
тушенки.

"Г-4" - так тут официально называется гуманитар-
ная помощь от имени российского правительства по-
страдавшим от "антитеррористической операции".

Сейчас дают "Г-4", то есть четвертый номер - зна-
чит, за год войны было четыре таких раздачи. В каждой
порции - "трехдневка", запас еды на трое суток из рас-
чета по 15 рублей в день. "Г-3" - третья раздача, имела
место пару месяцев назад. Точно такие же порции в бли-
жайшие дни привезут и чири-юртовским беженцам, се-
мье Хазимат Гамбиевой... Под вопли из Кремля, что "бе-
женцы обеспечены самым необходимым"... И гуманитар-
ной катастрофы в связи с "антитеррористической опера-
цией на Северном Кавказе", "конечно, нет"... Я стою на
заднем дворе Шалинского пищекомбината среди оголо-
давшей толпы, рвущейся к заветным контейнерам, и
вспоминаю холеную внешность Сергея Ястржембского,
президентского помощника и главного провозвестника
отсутствия "гуманитарной катастрофы".

Айшат Джунаидова, руководитель миграционной служ-
бы Шалинского района (здесь стоит на учете почти 60
тысяч беженцев), говорит так:

- Вы там доведите в Москве до сведения, что на эту
государственную подачку выжить нельзя. Ни при каких
условиях. Многие наши беженцы фактически приговоре-
ны к голодной смерти.

Я, конечно, обещаю "довести". Но очень тихо обе-
щаю. Даже совсем почти не обещаю, а просто так, ки-
ваю, что-то пришепетывая... И ничего не объясняю -
ну как можно сказать приговоренному что: во-первых,
мои объяснения Кремлю до полнейшего фонаря, во-вто-
рых, ситуация в Москве с идущей на Кавказе войной
такая запутанная, и никто почти ничего не знает, пото-
му что не хочет знать, в-третьих, даже близкие друзья не
верят моим рассказам после командировок в Чечню, и я
перестала что-либо объяснять, сижу да молчу в компа-
ниях, когда приглашают, в-четвертых и в-главных, да-
леко не всегда даже в моей газете, оппозиционной к
нынешней "линии партии и правительства" - в том, что
касается войны в Чечне, ждут моих репортажей из Чеч-
ни и хотят их публиковать, а публикуя, иногда вырезают
самые "жесткие" куски, мотивируя желанием не эпати-
ровать публику, и внутриредакционная полемика на этот
счет остра, как никогда, и приходится очень туго...

Но я молчу об этом. По одной простой причине: для
людей вокруг, так много переживших и переживающих,
я - первый гражданский человек оттуда, из другого,
не-военного мира. Никакие журналисты сюда не ездят.
Сказать о том, что творится, - некому...

Чтобы сказать про голодную смерть, Айшат перекри-
кивает вопли женщин, забывших себя от голода и с ос-
корблениями выдирающих друг у друга "трехдневку".
Вижу, как в толпе одни плюют в других. Это туберкулез-
ники. От бездонной своей озлобленности на мир они стре-
мятся заразить тех, кто еще не кашляет кровью, или на-
деются, что здоровые в страхе отпрянут в сторону и про-
пустят к ящикам с банками.

Вокруг грузовиков с "Г-4" - кордон солдат. С автома-
тами наперевес они пытаются навести хоть какой-то по-
рядок среди измученных людей. Но и на их лицах - стран-
ное выражение. Не сочувствие, но и не тупая жестокость.
Скорее, ступор от того, в какой "войне" приходится уча-
ствовать - против толпы голодных. Потом, месяц за ме-
сяцем, я увижу это очень много раз: большинство сол-
датских лиц на второй чеченской войне будут именно
такими.

А другая голодная толпа тем временем штурмует за-
пертые железные ворота пищекомбината. Они не подда-
ются, и тогда гнев выливается вовнутрь. Люди вопят друг
другу несусветное - как зарежут, вздернут, что отрубят
и кому швырнут на съедение...

Но за что "вздернут" да "отрубят"? Да только за то,
что тот, кто оказался чуть впереди, съест свою тушенку
на полчаса раньше... Полная потерянность человеческих
чувств. Сердечная разобщенность. Невозможно не заме-
тить, насколько здесь оказался разрушенным исконно
чеченский менталитет - люди растоптаны и развраще-
ны войной и голодом. Видя их и общаясь с ними, совсем
не находишь той легендарной стойкости народа, как за-
лога особой его выживаемости на исторических извили-
стых перекрестках. На горизонте - никаких чеченских
бизнесменов, не самых бедных людей на свете, стремя-
щихся отдать несчастным соплеменникам десятую часть
своего богатства. И бедные чеченцы - а в лагерях оста-
лись именно они - наедине со своей нищетой и бес-
просветностью, а также с Г-1, Г-2, Г-3, Г-4...

Монолитная нация, встающая горой за "своего" только
потому, что он "свой", - превратилась в миф?

За спинами вопящих под шалинским забором лю-
дей - пустота. Там нет ни республики, ни власти. Ни
чеченской, ни российской. Там - суррогат республики и
власти. И суррогат страны. И суррогат народа?

Как это могло случиться? На глазах у всего мира. Под
"присмотром" международных наблюдателей. Красного
Креста. Врачей без границ. Врачей мира. Армий спасения.
Правозащитников - своих и иностранных. При наличии
даже путинского президентского спецуполномоченного
по соблюдению прав человека в зоне проведения "анти-
террористической операции". Парламентариев любой ори-
ентации. Международных конвенций на все случаи жиз-
ни и смерти.

Входишь в бывшее общежитие бывшего цементного
завода в Чири-Юрте, которое теперь превратилось в ла-
герное поселение, и тут же начинается вой. Именно вой,
а не крик, не шум, не возгласы, не митинг. Полузвериный
протяжно-однотонный звук, символизирующий крайнюю
степень отчаяния. Это люди, узнав, что ты журналист,
цепляются за твою одежду, руки, ноги, будто ты вол-
шебник и от тебя зависит что-то принципиальное, вроде
многотонного грузовика с мукой, которого обязательно
хватит на всех, желающих выжить.

Кто виноват в этом национальном позоре? Ты не мо-
жешь не думать об этом, потому что ты тоже человек и
твоему сознанию тоже нужна опора в виде виноватого...

Конечно, вина N 1 - на президенте и правительстве,
ведущем войну и не желающем помнить, что неизбеж-
ным ее итогом являются толпы голодных, больных и без-
домных людей.

А вина N 2? Тут все наоборот: невероятное преврати-
лось в очевидное. Осенью 99-го и зимой 2000-го, несмот-
ря на тяжелейшие бои, рядом с самыми бедными и за-
битыми всегда находился добрый сосед. К лету все изме-
нилось - те люди, которые в начале войны стоически
помогали друг другу не умереть и видели смысл каждого
наступающего дня в том, чтобы разломить хлеб с ближ-
ним, которому хуже, чем тебе, - теперь поменяли свои
принципы. "Гравюра" Хазимат Гамбиева, страдающая хро-
ническим голодом, рассказывала страшные вещи об их
лагерной жизни в Чири-Юрте, о том, как по вечерам
под ногами хрустят использованные наркоманами шпри-
цы, о размахе воровства и мародерства, к примеру, ку-
хонной утвари, и без того принесенной большинством с
помоек, о растущем в геометрической прогрессии числе
чеченок-проституток, обслуживающих воинские части,
о том, как беженские семьи продают в рабство своих
подростков и тем выживают. Те из чири-юртовцев, кто
брал зимой лагерных детей в свои дома подкормить -
сейчас отказывают даже грудным младенцам и беремен-
ным-кормящим. Кто в первые месяцы исхода сочувство-
вал ни в чем не провинившимся беженцам - теперь
озлобился и считает их лишними ртами...

Так Чири-Юрт, еще совсем недавно, до войны, кра-
сивый уютный поселок в кавказских предгорьях, гор-
дость сельчан и всего Шалинского района - постепен-
но превратился в холодный и неприятный населенный
пункт, продуваемый обстрелами. Где ключевое слово -
пункт. Пункт сна и приема пищи тысяч бездомных.
Пункт круглосуточной боли... Всего, что угодно, но толь-
ко не место, где живут.

- Мы не можем принять всех, кто к нам пришел, -
как требуют наши законы. Не в состоянии, - говорит
руководитель миграционной службы Чири-Юрта Адам
Шахгириев. - Мы задыхаемся. Это - трагедия для наше-
го поселка, когда на пять тысяч своих - одиннадцать
тысяч перемещенных лиц. К нам ведь спустился весь Дуба-
Юрт - шесть тысяч!.. И все в тяжелейшем моральном
состоянии. Этих людей трудно терпеть. Они все сума-
сшедшие.


Смерть под взглядами

Между Чири-Юртом и Дуба-Юртом, селениями-со-
седями, - три километра. Если выйти на окраину Чири-
Юрта, весь Дуба-Юрт будет перед тобой. Вечерами так
все и происходит: за последними чири-юртовскими до-
мами обычно стоят женщины, будто ждут мужчин с да-
лекой и долгой войны, и смотрят туда - на то, что
осталось от их домов. Большинство громко причитает,
как по покойнику. Когда Хазимат Гамбиева бывает не
так слаба, как обычно, она - одна из них.

Дуба-Юрт похож на огромное огородное пугало. Не-
живой, драный, изрешеченный "градом", в прожжен-
ных дырах от артиллерийских снарядов. Кое-где - при-
знаки возвращения людей, завешенные одеялами окон-
ные проемы. Но их очень мало, потому что мало этих
проемов. Но что дома? Даже горы над Дуба-Юртом те-
перь общипанные, как облезлые дворовые псы. В ли-
шаях - в глубоких, до их горных "костей", до самых
мезозойских меловых скелетов, проплешинах на местах
глубинных бомбовых ударов.

Такие же и дуба-юртовцы. Потерянное племя, не ве-
дающее, как восстановить то, что разгромлено и выжже-
но на 98 процентов. Они то и дело вспоминают, как му-
чительно умирало село, через которое, сменяя друг дру-
га, проходили и "белые", и "красные": и войска, не-
сколько месяцев подряд бравшие Аргунское ущелье, и
отряды боевиков, уходившие с равнин, возвращавшие-
ся и вновь уходившие... И кошмарный по интенсивно-
сти, тотальный артобстрел 31 декабря 1999 года. Это ког-
да вся планета веселилась до упаду, встречая Миллени-
ум. И последующие за этим беспрерывные двухмесячные
артобстрелы.

Люди, маленькими группками, спасались бегством
из Дуба-Юрта в Чири-Юрт постоянно, потихоньку. Но
когда на южной окраине Дуба-Юрта боевики заняли
позиции и стали окапываться, а бессмысленные (потому
что не попадали) бомбежки их позиций с воздуха пре-
вратились в быт, 27 января 2000 года первая группа и
5-6 февраля вторая, самая выдержанная - все жители
села, спасая свои жизни, вышли из Дуба-Юрта. Летели
бомбы, метался "град", а они, без всякого "коридора",
топали длинной чередой в сторону Чири-Юрта... Одни в
череде падали, убитые, другие их поднимали и уносили с
собой, чтобы похоронить в Чири-Юрте - все равно шли...

Дуба-юртовцы хотели поблизости переждать, пока за-
кончатся бои, и тут же вернуться. Однако война не про-
сто отбросила эту идею прочь - она ее "творчески" пе-
реработала. И беженцам была предложена мучительней-
шая из пыток - ежедневное созерцание кладбища соб-
ственных судеб. С 6 февраля в Дуба-Юрте уже не было ни
одного жителя, и тогда федералы стали жечь дома - те,
которые уцелели при бомбежках. Зачем? Из чувства мес-
ти, их переполнявшего. От горечи за убитых товарищей.
И дуба-юртовцы, стоя на чири-юртовской окраине, смот-
рели, как это происходит...

"Я была одна из них, - говорит Раиса Амтаева, мать
двух детей-подростков, мальчика Ислама и девочки Ла-
рисы, онемевших во время февральского бегства из-под
бомбежек. - Мы бессильно созерцали, как уничтожали
наши судьбы. Мы стояли и смотрели: "Вот ваша сторона
улицы загорелась, вот - наша..." Это был конец всему.
Самые страшные дни моей жизни. От прошлого у меня
не осталось ни одной фотографии".

Уничтожение Дуба-Юрта повергло в шок даже бой-
цов той армейской части, которую оставили в нем стоять
после этого пожарного погрома. Заместитель командира
в/ч 69771 подполковник СЛаричев, увидев место своей
новой дислокации и осознав, что именно он теперь будет
"глаза в глаза" с обезумевшим от горя населением, по-
шел на совершенно неординарный для федералов шаг -
вместе с главой сельской администрации В.Яхъяевым и
представителем МЧС России полковником Ю.Войченко
составил акт "осмотра села Дуба-Юрт". Там значится,
что "проходящие через село колонны военной техники и
находящийся в них личный состав систематически гра-
бят и поджигают дома мирных жителей..." Под этим бес-
прецедентным для нынешней войны протоколом - пе-
чать в/ч 69771.

Но не помогло. Никто из военных прокуроров, наве-
дывавшихся в Дуба-Юрт "для проверки изложенных фак-
тов", не заговорил о главном - о компенсациях сельча-
нам за армейское мародерство. И не потребовал суда над
мародерами. Потому что русские "герои" в Чечне - вне
подозрений... Такая традиция сложилась на этой войне в
поддержку другой, давней, которая состоит в следую-
щем: мы - страна, не переносящая таких знаков препи-
нания, как "точки". Поэтому у нас никогда не получает-
ся "завершенки". И в делах - вечная беременность, а
посему беспросветность. Дуба-юртовцы очень хорошо
понимают, что никакого конца не будет, и надеяться не
на кого, но и сами они - бессильны: безденежье, не на
что вновь отстроиться... В Чири-Юрте остались только
бедные, все более-менее финансово состоятельные дав-
но уехали из Чечни. В этом еще одна причина, почему
собравшийся в Чири-Юрте народ настолько сдал мораль-
но. Ну куда теперь идти Раисе - матери немых подрост-
ков-инвалидов? А изголодавшейся Хазимат? На что на-
деяться? Где сажать тот огород, которым хотя бы следу-
ющей зимой прокормиться?

Очень трудно оставаться людьми, когда все превра-
щено в пепел, включая судьбу, когда ты знаешь, что
бандиты, из-за которых все начиналось, все равно опять
ушли в горы. А солдат, в гневе на весь чеченский народ
обливавший соляркой дом Хазимат, санитарки детской
поликлиники с двадцатилетним стажем, - просто-на-
просто упустил этих боевиков.


Послесловие два года спустя

Дуба-Юрт сегодня - все те же руины, затянутые те-
пличной пленкой. Под нею живет часть людей, вернув-
шихся из Чири-Юрта. Другая, большая, так и осталась
наверху - в поселке бывшего цементного завода.

История Чири-Юрта, поневоле приютившего Дуба-
Юрт, - типичная в нынешней Чечне. Ее последствия -
чем дальше, тем существеннее. Бродя из одного военно-
го месяца в другой по чеченским селам и городкам, я
встречала все больше людей, которые, как и чири-юр-
товские беженцы, подчиняются лишь одному закону:
биологическому закону выживания. Война прошлась не
только по чеченской земле - она выскоблила души лю-
дей. Прогнав сотни тысяч прочь из домов, в лагеря, в
поле, вообще неизвестно куда, - она заставила их при-
нять новые законы жизни - лагерные. Убийственная ра-
зобщенность - при кажущейся сплоченности. Стукаче-
ство на каждом шагу. С единственной целью: я должен
выжить, неважно, что сгинут другие. Народ может зака-
зывать по себе тризну, когда это становится очевидным.


МАХКЕТИНСКИЙ КОНЦЛАГЕРЬ
С КОММЕРЧЕСКИМ УКЛОНОМ

Мне принесли коллективное письмо 90 семей, прожива-
ющих в нескольких селениях Веденского района - Махке-
ты, Товзени, Сельментаузен, Хоттуни. Несколько сотен
человек умоляли содействовать их скорейшему перевозу за
пределы Чечни. Причины: постоянный голод, нестерпимый
холод, отсутствие врачей, какой-либо связи с миром. И осо-
бой статьей - жестокие карательные акции, совершае-
мые военнослужащими, расквартированными на окраине
селения Хоттуни. Факты казались фантастичными. Ко-
мандировка началась 18 февраля 2001 года.

Десятки жутких рассказов, измученные лица людей, ис-
пытавших на себе пытки и изощренные измывательства
военных, когда от ужаса того, что тебе надо записывать,
останавливается рука, фиксирующая все в блокноте...
И вдруг - те же самые рассказы, но только уже с тобой.
Ожившие картинки в доказательство услышанного. И это
уже тебе орут: "Стоять! Вперед!" И фээсбэшник в сопли-
вом возрасте старшего лейтенанта уже тебе - а не тво-
ему недавнему рассказчику, - улыбаясь гадливым ртом своих
профессиональных предков из 37-го года, шепчет: "Боевич-
ка... Ты пришла от Басаева... Расстрелять тебя мало...
Слишком много моргаешь, значит, врешь..."


Картинка первая: пытки током

Розита из селения Товзени еле шевелит губами. Глаза
ее, как бы преодолев естественное предназначение, ос-
тановились и глядят куда-то внутрь. Розите пока трудно
ходить - болят ноги и почки. Месяц назад Розите при-
шлось пройти через фильтрационный лагерь - она так
это называет. За то, что "приютила в доме боевиков".
Именно так ей кричали военные.

Розите уже немало лет. У нее много детей и несколько
внуков. Младшая, трехлетняя, ранее не говорившая по-
русски, но видевшая, как волокли по полу ее бабушку,
теперь постоянно кричит: "Ложись! На пол!" Розиту за-
брали из дома на рассвете, когда все спали, окружив
дом и не дав толком собраться. И бросили в яму на тер-
ритории военной части.

- Толкали? Пинали?

- Да, как обычно у нас.

Поджав ноги, Розита просидела в яме на земляном
полу 12 суток. Солдат, который охранял яму, как-то но-
чью сжалился - бросил кусок паласа.

- Я подложила под себя. Солдат - он же человек, -
шевелит губами Розита.

"Ее" яма была неглубокая. Метр двадцать, не больше.
Без крыши, но распрямиться невозможно: сверху поло-
жены бревна. Так что 12 суток - на корточках или сидя
на том паласе. И это зимой! За все это время Розите так и
не предъявили никакого обвинения, хотя трижды води-
ли на допросы. Молодые офицеры, годящиеся ей в сы-
новья и представившиеся сотрудниками ФСБ, надевали
Розите "детские варежки на резинке": на пальцы одной
руки - один конец оголенных проводов, на пальцы дру-
гой - их другой конец. А сами провода перекинуты через
шею, сзади.

- Да, я очень кричала, когда ток пускали. Но все
остальное вытерпела молча. Боялась еще больше их раз-
дразнить.

Фээсбэшники приговаривали: "Плохо танцуешь. Под-
бавить надо", - именуя "танцами" конвульсии Розити-
ного тела. И подбавляли.

- А что они хотели?

- Они ничего не спрашивали.

Тем временем родственники Розиты через посредни-
ков получили от тех же офицеров задание: искать деньги
на выкуп. Им объяснили: надо спешить - Розита плохо
переносит яму, может не выдержать. Сначала военные
запросили сумму, о которой сельчане (деньги на выкуп
тут теперь принято собирать всем миром) сказали так:
даже если продать все село, все равно не расплатиться.
Военные, на удивление, оказались сговорчивыми и сни-
зили сумму в десяток раз. Деньги привезли, и Розита,
еле переставляя ноги, грязная и немытая, вышла на сво-
боду, к полковому КПП. И упала на руки детям.

Самое время подвести промежуточную черту: на тер-
ритории военной части, расположенной на окраине се-
ления Хоттуни Веденского района, где дислоцируются
45-й воздушно-десантный и 119-й парашютно-десант-
ный полки Министерства обороны, а также подразделе-
ния МВД, Минюста и ФСБ, существует концентраци-
онный лагерь. С коммерческим уклоном.


Картинка вторая:
воспитатель хрюшек

Командир 45-го полка Алексей Романов - очень ин-
тересный и волевой человек. Полковник прошел Афга-
нистан и "первую" Чечню. Как большинство офицеров,
воюющих на "второй", он костерит войну, думает вслух
о своих детях, вечно растущих безотцовщиной, и готов
закончить "вторую чеченскую" сразу - она ему надоела
нешуточно. Ну а пока, в конце февраля 2001 года, нака-
нуне Дня защитника Отечества, мы гуляем по полку. Ко-
мандир показывает столовую - вполне симпатичную для
полевых условий. Ведет на склад, забитый тушенкой и
всякой прочей снедью, что, по его мнению, полностью
исключает стремление вверенных ему военнослужащих
воровать у жителей скот.

Так и добираемся до главного - командир показыва-
ет ямы, куда после "зачисток" швыряют чеченцев. Пол-
ковник заботлив: он придерживает под локоток, чтобы я
не свалилась по грязи на шестиметровую глубину. Яма
выглядит точно так, как ее описывали многочисленные
сидевшие в ней люди. Примерно три на три метра, в
неразличимую преисподнюю вьется веревка - по ней
положено выбираться на допросы. Несмотря на мороз,
от ямы несет специфически. Тут так заведено: чеченцы
должны оправляться себе под ноги. И продолжать круг-
лосуточно стоять на той же земле. Хочешь - сидеть.

Полковник рассказывает удивительные вещи: как-то
прилетел в полк на проверку сам командующий группи-
ровкой генерал Баранов, увидел стоявших на поле за-
держанных чеченцев и приказал держать их в ямах, пер-
воначально вырытых под бытовой мусор. С тех пор так и
повелось. Ему очень неловко за все происходящее:

- Но мы туда только боевиков сажаем.

- А зачем тогда выпускаете? Если боевики?

Полковник выдавливает:

- Ты же сама все понимаешь...

Я лично не понимаю.


Картинка третья: ожидание ареста

Крепкий 50-летний горец Ваха из селения Товзени -
сейчас общественник, а ранее работал в органах госбе-
зопасности и также учителем местной школы. Теперь он
на добровольных началах собирает сведения о зверствах
российских войск и поэтому ждет ареста и своей "ямы"
каждую ночь.

Ваха знает ответ на вопрос, не полученный у полков-
ника. И рассказывает любопытнейшие истории о крат-
ковременном пребывании в их селе Басаева с его брига-
дой. Как все жители тогда надеялись, что Басаева нако-
нец-то обязательно арестуют. Басаев был истощен, как
и все его бойцы, и надо было только захотеть... Но вой-
ска, до того стоявшие плотным кольцом вокруг села,
неожиданно отвели прочь - ровно на время пребыва-
ния Басаева.

И он ушел. Хотите - верьте, хотите - нет... Но зато,
как только бандиты ушли дальше в горы, военные стали
хватать и истязать тех сельчан, которые не имели ника-
кого отношения к бандформированиям, оставляя на сво-
боде тех, кто действительно замешан в крови... В селе-то
ведь все про всех знают.


Картинка четвертая: красивые попки

Иса живет в Сельментаузене. В начале февраля он так-
же попал в концлагерь на окраине Хоттуни. Об его тело
тушили сигареты, ему рвали ногти, его били по почкам
наполненными водой бутылками из-под пепси. Потом
скинули в яму, именуемую "ванной". Она была заполне-
на водой (зима, между прочим), и вслед сбрасываемым
туда чеченцам швыряли дымовые шашки.

Их было шестеро в яме. Не всем удалось выжить.

Офицеры в младших чинах, проводившие коллектив-
ные допросы, говорили чеченцам, что у них красивые
попки, и насиловали их. При этом добавляли, что это
потому, что "ваши бабы с нами не хотят". Выжившие
чеченцы сейчас говорят, что мстить за "красивые поп-
ки" - дело всей их оставшейся жизни.

Иса тоже так и не оправился от шока - это заметно.
Как и Розиту, его отпустили за выкуп, который собирал
весь Сельментаузен. Но сначала вволю поиздевались еще
и над родственниками, собравшимися у КПП полка в
надежде выяснить судьбу своих, уведенных в яму.

Конвейер мародерства и рэкета под маркой "выяв-
ления бандитов" - в Чечне бесперебойный. И значит,
пора подводить следующую промежуточную черту: вто-
рая война лишь поменяла исполнителей творимых тут
преступлений. То, против чего была объявлена "анти-
террористическая операция", - оголтелое заложниче-
ство, рабство и выкупы за живой товар - все это теперь
делают нынешние хозяева положения, военные, силой
оружия, физического и психического насилия. Мы си-
дим в единственной крохотной комнатке Исы, где только
нары и печка - семья очень бедная. Четырехлетняя доч-
ка Исы с ужасом, не отрываясь, смотрит на меня. Жена
Исы объясняет:

- Она видит, что вы - не наша, той же масти, как
те, которые при ней били отца. И увели его.


Картинка пятая: проверено на себе

Прошло всего две минуты после того, как мы расста-
лись с командиром 45-го десантного полка, и меня за-
держали.

Сначала больше часа велели стоять прямо посреди
разъезженного поля. Потом прикатила бронированная ма-
шина с вооруженными бойцами и старшим лейтенантом
неизвестной военной этиологии. Схватили, пхнули при-
кладами, повезли. "Документы у тебя фальшивые, твой
Ястржембский - прихвостень Басаева, а ты - боевич-
ка", - так было объявлено.

Дальше потянулись многочасовые допросы. Молодые
офицеры, сменяя друг друга, не представляясь, лишь
вкрадчиво напоминая, что они из ФСБ и командир им
только Путин, обернули дело так, что свобода закончи-
лась: звонить и ходить нельзя, вещи - на стол... Самые
омерзительные детали допросов предпочитаю опускать -
ввиду их полного неприличия. Однако именно эти детали
стали главным подтверждением того, что все сообщен-
ное о мучениях и пытках в 45-м полку - не ложь.

Периодически к рьяным молодым подключался стар-
шой - подполковник со смуглым лицом и темными ту-
поватыми глазами навыкате. Он отсылал молодняк из па-
латки, включал музыку, которую считал лирической, и
намекал на "благополучный исход" мероприятия при не-
которой сговорчивости.

В перерывах между подполковником "молодые" из-
девались, умело надавливая на самые болевые точки:
рассматривали фотографии моих детей, не забывали ска-
зать, что бы с ними стоило сотворить... Так часа три
кряду.

Наконец бывалый подполковник, периодически рвав-
ший рубаху на груди - мол, кровь тут проливаю, - ска-
зал, деловито глянув на часы: "Пойдем. Буду тебя рас-
стреливать".

Вывел из палатки, а была уже полная темень. Ни зги
в этих местах. Прошли немного, и подполковник произ-
нес: "Кто не спрятался - я не виноват". И тут рядом все
заполыхало прерывистым огнем, заскрежетало, страш-
но загремело и заухало. Подполковнику очень понрави-
лось, что я в ужасе присела. Оказалось, это он подвел
меня прямо под реактивную установку "Град" в момент
боевого залпа. "Ну, пошли дальше".

Скоро из тьмы показались ступеньки вниз. "Это баня.
Раздевайся". Поняв же, что эффекта никакого, очень ра-
зозлился, твердя, что "настоящий подполковник к тебе
всей душой, а ты, гнида боевицкая, еще..."

В баню вошел еще один офицер - из ФСБ, он сам
так представился. Подполковник подвел черту: "Мыться
не желает". Фээсбэшник брякнул на стол принесенные
бутылки и сказал: "Ну тогда я ее повел". И снова долго
водили по темному лагерю. Наконец велел спускаться по
лестнице - это был бункер, ставший мне прибежищем
до самого освобождения 22 февраля. На стене бункера
висел плакат: "119-й парашютно-десантный полк". И
объяснения: 18 его военнослужащих удостоены звания
Героя России.

Откуда-то принесли чай. Отхлебнула - и тут же по-
плыла голова, ноги стали ватными, и пришлось про-
ситься за дверь - сильно рвало. В туалет?.. Можно, но в
сопровождении. "Жучки с тела пойдешь в туалете сбра-
сывать", - так объяснили.

Требовала: предъявите наконец обвинение, составьте
протокол, этапируйте в тюрьму, родные принесут хотя
бы зубную щетку... Нельзя! Боевичка! Ты ямы смотреть?
Гнида! Гадина! Ястржембскому заплатил за тебя Басаев,
Ястржембский заплатил твоему главному редактору, и
главный редактор послал тебя сюда...

Утром 22 февраля в бункер вошел офицер и сказал,
что он - мой сопровождающий до Ханкалы и у него все
мои документы и вещи, которые "сдадут в ФСБ". У вер-
толета стоял тот самый подполковник, попрощавшийся
так: "Расстрелял бы тебя, будь моя воля".

Когда машина села в Ханкале, прямо у люка налете-
ли какие-то военные и стали меня отбивать у сопровож-
дающего. Офицеры оказались сотрудниками военной
прокуратуры Грозного, за что я им крайне признатель-
на, иначе сидеть бы мне опять под присмотром очеред-
ного фээсбэшного офицерья, подорвавшего психичес-
кое здоровье на "антитеррористической операции". В про-
куратуре дала все объяснения, сопровождающий также
был допрошен, и оказалось, что в полку у меня украли
всё, кроме аккредитационного удостоверения № 1258. У
сопровождающего ничего при себе нет. Ни вещей, ни
диктофонных кассет, ни фотопленки.

Вот так разрозненные картинки соединились в единое
целое, а потому пора подводить окончательную черту...

Это все - в нашей стране. При действующей Консти-
туции. При "волевом" президенте - ее гаранте. При Ген-
прокуратуре, правозащитниках: общественных и офици-
альных, седом красивом лорде, замучившемся гонять из
Страсбурга в Чечню и обратно... Ямы, "детские вареж-
ки", "танцуешь плохо", "кто не спрятался - я не вино-
ват"... И никто не посмеет сказать, что я этого не видела.
Проверено на себе.


БЕСПРЕДЕЛ
ВЕДЕНСКОГО РАЙОНА

Джохар

Совсем маленький ребенок, укутанный в грязное тря-
пье, успокаивается, лишь когда тыком, по-телячьи, нащу-
пывает мамину грудь. Остальное время худенькое тельце
извивается в хаотичных подергиваниях. Плачет? Дрожит?..

- Как зовут?.. Вашего?.. - И не знаешь, как спро-
сить, не обидев, - сын это или дочка...

Тоита, мать, к чьей груди ребенок просится каждые
10-15 минут, молчит, как на допросе.

- Она что, не понимает по-русски?

- Почему? Понимает... - говорят женщины и прячут
глаза. Виснет пауза: разве бывают причины, чтобы не
сказать, как зовут крошечного нездорового младенца?

- Джохар он, - наконец решительно и зло выдав-
ливает Тоита. - Я просто отвыкла произносить его имя
вслух. Вдруг солдаты услышат?.. Убьют. Или его, потому
что Джохар в честь президента Дудаева. Или меня - что
так назвала. Сынку скоро два года.

- А почему он... такой?..

- Да, совсем не развивается. Он родился как раз,
когда эта война началась.

У Тоиты и Джохара - дом дырой в небо. Год назад, в
феврале 2000-го, снаряд пробил крышу, а заделать не-
кому, и снег наметает маленькие белые сугробики. Тои-
та - вдова: муж пропал без вести, еще когда она была
беременна. И теперь мама с сыном живут в страшном
месте - там, где вряд ли кто поселится по доброй во-
ле, - в забытом миром горном селении Веденского рай-
она со странноватым для этих мест пронемецким назва-
нием Сельментаузен. Тут нет воды, света, газа, тепла,
телефонной связи, врачей... Что тут есть, так это война.
Уже 18 месяцев подряд. Тоита - одна из тех, кто не вы-
держал и подписал коллективную просьбу десятков се-
мей Веденского района вывезти их куда угодно - только
за пределы родной им Чечни. Подобного в истории ны-
нешней войны еще не было: чеченцы слишком привяза-
ны к своей земле, чтобы просить о депортации.


Зона в зоне

Даже в спецзоне под названием Чечня Веденский рай-
он - особая статья. Он все более смахивает на индей-
скую резервацию в США начала прошлого века, разви-
тие которой идет в направлении дальнейшей изоляции
от внешнего мира. Сюда не ездят проверяющие комис-
сии из чеченской столицы, от правительства и от главы
администрации. Тут не показываются важные птицы из
Москвы - очень боятся. Сюда не заглядывает и Влади-
мир Каламанов - спецпредставитель президента по со-
блюдению прав человека в Чечне. Здесь не припомнят
гуманитарные конвои. Весь внешний мир для жителей
Веденского района сузился до мистеров икс в масках и
белых маскхалатах (горы - зима - снег) без знаков от-
личия, с автоматами, голодных, злых и жестоких. Воен-
ные люто ненавидят Веденский район за то, что тут горы,
где полно, по их мнению, боевиков, а потому воевать и
нести потери приходится ежедневно. Ненависть удесяте-
рена тем, что Ведено - родина Басаева, а его, как изве-
стно, никак не изловят, и военным мерещится, что с
минуты на минуту он заедет в близлежащие селения по-
греться у печки, а он все там не появляется - и это
раздражает... Не переносит район и глава республики
Ахмат-Хаджи Кадыров - как родовые места своего лич-
ного врага, того же Басаева.

Однако резервация Ведено неоднородна. Тут есть люди
и села, которым совсем плохо. Внутри района есть еще
одна зона. В нее входят селения Махкеты, Товзени, Сель-
ментаузен, Хоттуни. Они расположены совсем близко друг
от друга, кустом вокруг самого крупного из них - на-
селенного пункта Махкеты, где проживают около семи
тысяч человек. Так вот, махкетинцы - изгои даже в са-
мом Веденском районе-изгое. Веденцы не любят их за
оппозиционность райцентру, возникшую также на воен-
ной почве, - махкетинцы не поддерживали Басаева и,
более того, создали в этих селах ополчение против него. В
результате даже та немногочисленная гуманитарная по-
мощь, которая доезжает до Ведено, никогда не попадает
в эти места. Лишь один раз за 18 месяцев войны обще-
ственная организация "Эхо войны", базирующаяся в
Назрани (Ингушетия), привозила сюда рис, сахар и мас-
ло, и то лишь для детей-сирот.

Бежать! Прочь! Другого выхода нет.

Однако просто так за пределы Махкетинской зоны
Веденской резервации не выбраться. По словам Айны Ма-
каевой, сельской паспортистки, выдача документов, удо-
стоверяющих личность, приостановлена до каких-то осо-
бых распоряжений - так ей объявили в Ведено. Почему
и за что - в подробности не вдавались. Обязанности сель-
ской паспортистки - собирать и готовить бумаги для вы-
писки паспортов, а потом возить их в райцентр и заби-
рать оттуда готовые паспорта. Несколько месяцев назад
Айна столкнулась с тем, что начальник паспортно-визо-
вой службы Веденского района отказался принимать у
нее документы. Особенно если это касалось подростков.
И в данный момент у Айны на руках 250 комплектов
бумаг. В основном это молодые люди от 14 до 18 лет.

Айна с возмущением пересказывает свои бесплодные
беседы с тем самым начальником паспортно-визовой
службы - офицером МВД:

- Я ему говорю: наших молодых ребят замучили "за-
чистками", их хватают, сажают в ямы на окраине селе-
ния Хоттуни, родственники должны их оттуда выкупать!
Нескольких подростков уже замучили там до смерти! Пас-
порта в наших условиях - это жизнь! Нет паспорта -
смерть.

А начальник мне отвечает: не моя проблема. У меня
банный день. И такая история - каждую пятницу... По-
тому что только по пятницам принимают документы...

Люди больше не сомневаются - в их селах создаются
искусственные условия, спецсистема, чтобы удерживать
здесь жителей и постепенно их уничтожать.


Заготовка дров

Когда у тебя ничего нет, ты становишься способен на
иррациональные поступки. Тут знают: в лес, хоть он и
единственный спаситель местного люда, ходить нельзя.
Ни за дровами, ни за черемшой, местным источником
витаминов.

Однако люди все равно ходят, даже зная, что на сель-
ском кладбище лежат те, кто решил запастись дровами и
был пристрелен. Каждый надеется, что пронесет...

Вот рассказ Вахи, жителя Сельментаузена:

- Два дня были сильные обстрелы. Потом они пре-
кратились. Я встал рано-рано утром, послушал, подумал
и решил идти на окраину леса. Жена очень плакала, но
дров уже не было несколько дней, и поэтому надо было
идти. Не все ли равно, как умирать, - замерзнуть вместе
с детьми как не мужчина или получить пулю... Я помо-
лился и двинулся. На этот раз все закончилось благопо-
лучно. Принес дров дня на три - сделал пять заходов.
Видите, как у нас тепло...

- Но ведь пройдет всего пара дней, и надо будет опять
повторять смертельный трюк?

- Я готов. - Ваха отвечает коротко и жестко, будто
офицер в строю.

Готовность умереть - главное правило местной жиз-
ни, ежеминутно порхающей между бытием и небытием.
А байки о том, кто из соседей как умер, при каких
обстоятельствах и от какого числа осколков, - основ-
ное вечернее развлечение, под которое младенцы отхо-
дят ко сну.

- Помните, как 5 января 2001 года с самолета упала
авиабомба? - обращается к собеседникам Макка Джа-
браилова из Махкетов. В тот день были убиты отец и брат
Макки - Газихаджи и Газали Ахмадовы, ее надежда и
опора. У самой Макки 12 декабря 2000 года пятью сна-
рядами в щепки разнесло дом. В тот же день погибли ее
соседи - вся семья Тагировых, одиннадцать человек. Да
так, что даже хоронить было нечего, - положили в мо-
гилу землю с места падения рукотворных метеоритов...

Макка плачет, но женщины уже спешат дальше:

- 16 февраля со стороны воинской части взяли да
обстреляли в который раз школу - прямо около двух
часов дня.

Махкетинская сельская школа, к несчастью, распо-
ложена в прямой видимости - через поле от палаток
воинской части. Родители побежали в часть. Им сказали:
не знаем, кто стрелял, не мы, снаряды - залетные...

Глава администрации селения Махкеты - Абдулла
Эльбуздукаев - производит впечатление навсегда испу-
ганного и сломленного человека. Хотя в прошлом Абдул-
ла - народный судья в Веденском районе. Он признает-
ся, что ничего не может сделать для своих односельчан.
Абсолютно ничего. И панически боится военных, кото-
рые считают его пособником боевиков, а значит, при-
стрелят, когда им захочется. В результате родители реши-
ли детей в школу не пускать, тем более что школа -
одно название, дети ходят туда пообщаться, а уроков
совсем нет.


"Звони Путину"

Малика Юнусова молодая, но уже седая. Ее история
недавно потрясла махкетинцев, и без того потрясенных.

Малика - сельская медсестра. Она готова всегда ока-
зать помощь раненым и больным, хотя в больнице уже
несколько лет не платят зарплату. В ночь с 10 на 11 фев-
раля 2000 года бомба попала в ее дом. Разрушения оказа-
лись стопроцентными. Погиб весь скот - а тут если чем и
живут, то тем, что держат коров. Сгорели все хозяйствен-
ные постройки. У семьи остались галоши и то, во что
были одеты.

За минувшее лето Юнусовы построили сарай, а одно-
сельчане подарили корову. Но 15 декабря около восьми
вечера опять был обстрел. Юнусовы пошли в подвал к
соседям, а снаряд попал в их новый сарай. Начался по-
жар. Саид-Али, муж Малики, выскочил тушить и спасти
корову. Его обдало осколками.

Всю ночь Саид-Али пролежал без сознания у соседей
на полу - продолжались обстрелы. Рано утром Малика
бросилась в часть: если есть вертолет, можно ли отпра-
вить мужа? Вы ведь виноваты!.. Ее долго мурыжили, в
конце концов отказали, но обещали созвониться с гос-
питалем в Ханкале: везите сами. Соседи нашли машину,
повезли. Но в Ханкале сказали: ранение тяжелое, надо
добираться до госпиталя в Моздоке.

Добрались. А там нейрохирург ей говорит: если ваш
муж был бы боевиком или военнослужащим, я бы ока-
зал ему помощь как стороне военного конфликта. Если
он просто мирный житель - не имею права, только за
деньги. Платите 40 тысяч рублей наличными прямо сей-
час, тогда начну оперировать.

Денег не было, и Малика увидела, как раненого Са-
ида-Али вывезли из операционной в коридор. Ее пустили
к телефону: звоните тем, кто может принести деньги.

- Мне некому звонить... - заплакала Малика.

И нейрохирург ответил:

- Звони Путину.

Малика спросила:

- А если бы меня сейчас не было рядом, у кого бы
ты просил деньги?

Врач ответил:

- Не просил бы... Просто отправил в морг.

Малика бросилась искать машину.

По счастью, водитель согласился бесплатно довезти
ее и Саида-Али до Аргуна. Там познакомил с теми, кто
довез до Грозного, до 9-й горбольницы. Все это - с блок-
постами, с остановками в темное время суток.

В 9-й больнице Саида-Али наконец-то прооперирова-
ли - уже когда истекли третьи сутки после проникаю-
щего черепно-мозгового ранения. Муж Малики прожил
еще месяц. Его не смогли спасти от сепсиса - врачи
объяснили, что операция слишком запоздала.

Окрепнув духом после похорон. Малика отправилась
в Ведено к военному прокурору. Но тот отказался при-
нять заявление. Вскоре после поездки в Ведено Малику
нашли в селе военные из части - значит, прокурор им
сообщил о ее жалобе, - и объяснили: первые снаряды -
по сараю - выпустили не они, а кто это сделал, они не
знают. Позже стреляли уже они, потому что увидели боль-
шой костер в темное время суток и бегающего вокруг
человека...

Малика развела руками: конечно, костер, ведь пожар
начался, и муж действительно бегал по двору, пытаясь
спасти горящую корову... Военные ушли, а Малика по-
думала: хорошо, что не застрелили... Людям в погонах
тут нечего бояться и некого стесняться. В Веденском рай-
оне до сих пор нет ни суда, ни следствия - в зоне этого
не требуется. Только иррациональный беспредел, и ви-
новат всегда тот, кто просто подвернулся под руку. Как
муж Малики, спасавший корову. Сегодня у Малики нет
ни мужа, ни жилья, с тремя детьми живет она где при-
дется. Есть нечего, одеться не во что... И Малика умоляет:
помогите уехать - куда угодно:

- Люди говорят, в Ингушетии новый лагерь для бе-
женцев построили. Я прошу, устройте туда. Хуже не будет.
Мне хоть чеченский закон, хоть русский, хоть корей-
ский, хоть японский - главное, чтобы был какой-то
закон. И поесть бы...

- Я не могу тут больше оставаться, - поскуливает
Тоита - мать, скрывающая имя собственного ребенка и
уже жалеющая, что так его назвала. И затыкает вялым
соском ротик хнычущему Джохару.

И, как эхо, то же самое вторят другие вдовы и жены
Сельментаузена, Махкетов, Товзени, Хоттуни:

- Мы не видели врачей уже несколько лет... Мы по-
гибаем. Нам нечего есть. Нечем топить печку... Дайте от-
дохнуть от бомбежек... Солдаты забирают последнее. Из-
мучили нас.


Национальная ликвидация

Июль 2001-го. Мы встречаемся с Айной, будто она -
разведчик-нелегал, а я - связной из центра. С предосто-
рожностями, достойными шпионского триллера. Айна
пробиралась к месту нашего свидания тайными тропа-
ми, путая маршруты и никак не афишируя, даже перед
своими соседями, куда и зачем отправляется. Но вот беда,
мы с Айной - никакие не подпольщики и нам вообще
противно положение, в которое нас поставила власть. Ведь
всего-то: Айна - вдова из Махкетов, а я - журналист,
желающий знать, почему уже несколько месяцев подряд
Махкеты оцеплены и изолированы от внешнего мира.

- А вы знаете, только что убит тот самый водитель,
который отважился доехать тогда, в феврале, до Шали,
чтобы сообщить за пределы Чечни о вашем аресте. Его
отговаривали, а он сказал: "Надо спасать человека".

- Как убит?

- Подъехали военные, спросили имя и расстреляли в
упор. Это было 30 июня. Звали его Имран.
Значит, я живу ценой жизни Имрана?

- Но ведь то, что именно Имран поехал тогда в Шали,
знали только в селе? Ваши люди. Значит, кто-то из них
донес военным?

- Конечно. У нас теперь столько стукачей, что не
знаем, как быть. Федералы развращают наших людей,
платят им - за смерть соседей. Я сама, идя на эту встре-
чу, больше всего боялась стукачей, не федералов. Воен-
ные приходят в села по их наводкам. Правда, спустя ка-
кое-то время они же их и уничтожают... Помните в Сель-
ментаузене старый дом, куда мы ходили, чтобы встре-
титься с четырьмя мужчинами, только что выкупленны-
ми из ям на территории 45-го полка?

Отлично помню. Дом был совсем бедный. Семья юти-
лась в одной узенькой комнатушке с примитивной печ-
кой, которую только и могла протопить собранным на
подступах к лесу хворостом. Маленькие дети жались тог-
да к матери и с ужасом смотрели на гостью, обличьем
похожую на людей, которые как-то забрали их отца, после
чего он вернулся домой весь избитый и больной.

Сам же хозяин дома оказался веселым остроумным
человеком одного со мной года рождения. Он совсем не
жаловался на пытавших его федералов, чем и удивил
меня. Он смеялся над ними... Говорил, растирая раздроб-
ленные пассатижами пальцы: "Несчастные... Придется же
за все отвечать перед Богом. Какая разница, что мы на-
зываем его Аллахом..."

- И его убили, - тихо произносит Айна. - Пришли,
забрали, где-то расстреляли, а труп выбросили на доро-
гу. Никто в селе не сомневается, почему так произошло:
потому что он рассказал вам о пытках. Мы решили по-
просить вас даже сейчас не называть его имени. Нигде.
Чтобы семья выжила.

- А помните того черноволосого парня, что тогда
сидел на самодельном топчане рядом с хозяином?

- Конечно. Тоже очень смешливый был. Который еще
успокаивал...

- Да-да, он вам все говорил: "Да не расстраивайтесь
так! Чечены - мы живучие. Вот меня никакая зараза не
берет".

- Это он так ответил на вопрос, снятся ли ему по
ночам пытки, через которые прошел...

- Его тоже нет. Убили. Так же: пришли, уточнили
фамилию, забрали. Только труп не выбросили, а заста-
вили родственников выкупить. В итоге из пятерых муж-
чин, с которыми мы тогда разговаривали в Сельментау-
зене - в той комнате с печкой, - нет теперь троих... А
тракториста помните? Он чинил трактор у крайнего дома
в Сельментаузене, и вы говорили с ним минут пятна-
дцать. Он вам рассказывал о набегах федералов, а вы его
еще спросили: "А боевиков давно видели? Когда они
приходили?"

- Да, конечно. И он ответил: "Давно. Год назад. За-
шли в село, сутки сидели, федералы на эти сутки пре-
кратили обстрелы, боевики отогрелись, помылись, по-
шли дальше - и тут-то начались у нас облавы..." Это его
рассказ. Он у меня записан в блокноте.

- Тракторист тоже застрелен... А помните людей, с
которыми сидели ночью в Махкетах - и говорили, гово-
рили, говорили? В комнату набилось тогда человек 20-
25. Так половины теперь тоже нет на свете. Помните Таус
Тагирову? Она так много вам рассказала, плакала. Двоих
ее сыновей забрали прямо из дома в 45-й полк, и уже
два месяца ничего о них не известно - пропали... По-
мните Магомедхаджиевых? Харона и его жену? Забрали
Харона, избили на глазах у шестерых детей, уволокли, и
тоже почти уже два месяца ничего не известно... Люди не
знают, что делать дальше. Похороны - каждый день... -
говорит Айна, и глаза у нее сухие.

Смотрю на загнанную в угол Айну, каждые пять ми-
нут разговора вспоминающую о собственных детях, ос-
тавленных сейчас в Махкетах. Ее трясет от мысли, что,
пока ее не будет, с детьми может случиться что угодно.
Вдруг донесут?

У кого повернется язык сказать, что эта жизнь хоть
чуть-чуть напоминает нормальную...


БЛОКАДА ГРОЗНОГО.
ОЧЕРЕДНАЯ. N 100

Спасайся, кто может

Жизнь Грозного делится на две категории - "откры-
тую" и блокадную. Первая - это когда город свободен
для въезда и выезда. Относительно, конечно, свободен -
когда все равно надо передвигаться через "сито" десят-
ков внутренних блокпостов-грабителей, взимающих дань
в 10-20 рублей с каждого проходящего и тем более про-
езжающего мимо. Тем не менее есть шанс съездить к
родным в село, которое даже за пару километров от Гроз-
ного (что невозможно при "второй категории"), можно
отправиться на рынок в Гудермес и даже, если повезет и
ты пройдешь все блокпосты на всех дорогах, - в близле-
жащие: с одной стороны - Ингушетию, с другой - со-
седний Дагестан. Воля! В пределах войны, конечно. Сту-
денты съезжаются из сел на занятия в полуоткрывшиеся
грозненские институты и университет. На улицах - на-
род. Грозненская жизнь бурлит среди руин.

Вторая категория - блокада, или "Стоп, колеса!". Так
называют военные состояние, когда сами же закрывают
город и в нем начинаются "спецмероприятия" - про-
верки и облавы, смысл которых подчас понять не про-
сто сложно, но и невозможно. Грозный замирает, рынки
пустеют, лавки сворачивают свой товар, по улицам, со
скоростью урагана, гоняют бронетранспортеры, сметая
все на своем пути, включая случайных прохожих. Слыш-
ны выстрелы и автоматные очереди. Больных младенцев
родители уносят прямо с операционных столов.

Руины разрушенного города тоже бывают веселыми -
это когда вдруг с самого раннего утра много яркого сол-
нца, а копоть пожарищ развеяли ночные ветры.

17 сентября 2001 года в Грозном так и начиналось -
люди, лавирующие между развалинами, улыбались. И
солнцу, и друг другу, и этому сиюминутному счастью,
что "как раньше", - а на другое, не сиюминутное, тут
не надеются.

Интуиция не обманула грозненцев и на этот раз - их
радость не могла быть долгой. Уже к девяти утра руины
помрачнели. Вроде бы и солнце ушло. Люди уткнулись
подбородками в грудь, стараясь незамеченными про-
шмыгнуть мимо блокпостов, вокруг которых солдаты
принялись раскладывать "жалящих змей". Это специаль-
ные заградительные приспособления, представляющие
из себя металлические подвижные ленты с торчащими
наружу железными пиками средней величины. Разло-
жил - значит, "стоп, колеса". Народ знает: раз наткнулся
на расползающихся "змей", значит, спасайся, кто мо-
жет, ищи укрытия, да поскорее, город перекрывают для
движения транспорта, а это есть самый верный при-
знак подступающей "зачистки". И очень скоро Грозный
омертвеет, и людей разгонят по домам, если они у них
еще остались.

К одиннадцати утра наступает мертвая пауза в жизни
города. Нельзя двигаться уже и между блокпостами. Пос-
ле метаний между перекрытыми дорогами свое пораже-
ние вынуждены признать даже те смельчаки-весельчаки,
которые за час до этого еще подмигивали: мол, про-
рвемся, куда надо, мы тут знаем такие потайные тропы
в заминированных руинах, что никакие блокпосты нам
не страшны.

Солдаты, охраняющие блокпосты, удивляются вмес-
те с нами - теми, кто застрял: странный приказ при-
шел - не пропускать даже военных и милиционеров!

Действительно, рядом стоят блокированные офице-
ры какого-то другого силового ведомства - не того, ко-
торое отдало приказ о блокаде. (Характерная черта для
Чечни - "силовики", даром что в составе одной "Объе-
диненной группировки сил и войск на Северном Кавка-
зе", стараются одни других не слушать, не восприни-
мать.) Милиционеры из состава так называемой "чечен-
ской милиции" - вновь организуемых подразделений из
числа местных жителей - тоже среди нас, то есть в бло-
каде. Девочки-школьницы лет по девять-десять также
потеряли право пройти еще сто метров и добраться до
разрушенной школы N 41, где, вопреки всему, идут
занятия. Зачем все это?

Застрявшие люди не задают таких вопросов солдатам,
осуществляющим блокирование. Во-первых, солдаты и
сами не в курсе. Во-вторых, знают, что это ничего не
изменит.


Стрельба по генералам

В доме правительства Чечни, представляющем собой
группу отремонтированных домов за высоким невзрач-
ным серо-грязно-желтым забором в самом центре Гроз-
ного, в это же время по своему кабинету мечется пре-
мьер Станислав Ильясов.

Правительственные комнаты вокруг него пусты - 80
процентов чиновников не явились на работу потому, что
не смогли дойти до здания через блокпосты. Ильясов хва-
тается за многочисленные телефоны, гневно переруги-
вается с кем-то из высокопоставленных военных. Рядом
с ним - молодой генерал-лейтенант. Генерал понимаю-
ще кивает, и получается у них вроде бы разговор на од-
ном языке: военное всевластие и беспредел в Чечне пора
решительно прекращать, иначе никогда до мирной жиз-
ни не доберешься.

Со стороны все это выглядит странно: почему и гене-
рал, и премьер - такие важные тут люди - бессильны
против армейской анархии? По пустынным улицам на
огромной скорости продолжают шнырять остервенелые
бронетранспортеры - хозяева грозненского участка Все-
ленной. Никому во всем свете в этот момент нет дела до
Ильясова. Да и он пока не знает, что вот так, почти од-
ному, ему предстоит просидеть в правительстве еще не-
сколько дней... Блокада будет долгой.

Ближе к полудню город становится крепостью, гото-
вящейся к проведению какой-то крупномасштабной
спецоперации. Женщины шепчутся: "Может, где-то на-
ступление боевиков?" Жизнь замирает, люди стараются
исчезнуть. Лишь лязг бронемашин, ближний и дальний,
да кое-где редкий женский крик, переходящий в плач:
"Пропустите, там у меня ребенок..."

...Молодой генерал-лейтенант начинает прощаться с
премьером Ильясовым. Тот просит его остаться. Но гене-
рал говорит, что никак не может, что должен спешить в
Москву - на доклад президенту, доклад намечен на зав-
трашнее утро. "Уже две недели я здесь... Достаточно", -
произносит генерал.

Присутствующие смотрят на генерала с уважением и
даже восхищением. Узкий круг посвященных знает, что у
генерала было специальное задание президента, беспре-
цедентное в нынешнем контексте Чечни: собрать факты
о воинских преступлениях, сделать выводы и доложить
главе государства.

Вертолетная площадка - прямо на территории пра-
вительственного комплекса, под окнами премьерского
кабинета. Ильясов провожает генерала и его свиту до
трапа. Вертолет быстро взлетает с правительственной пло-
щадки, и еще некоторое время его можно видеть. Все,
кто заблокирован в это время на блокпостах, особенно в
самом центре Грозного, - тоже видят этот вертолет... Но
это созерцание длится всего несколько минут, после че-
го вертолет падает прямо на центр города. Его сбивают
"Стингером".

В том вертолете гибнет и молодой генерал-лейтенант
(по имени Анатолий Поздняков), спешивший на доклад
к президенту, и еще один генерал Генерального штаба,
ему помогавший, и шесть полковников Генерального
штаба. И пилоты, конечно. Вместе со всеми материала-
ми, собранными президентской комиссией по фактам
военных преступлений в зоне "антитеррористической
операции"...

Вечером все телеканалы и информагентства кричат о
"большой трагедии для всех Вооруженных сил", о "но-
вой вылазке боевиков", о том, что сбил вертолет бан-
дит-одиночка с "зенитно-ракетным комплексом ино-
странного производства" в руках, "в белых брюках", с
многодневной щетиной... Выскочивший из руин в рай-
он, прилегающий к площади Минутка.

Но я же сама там стояла... Там было такое скопище
блокпостов, как нигде в Грозном, и если кто-то "выско-
чит из руин", а тем более со "Стингером", - это будет
видно сразу на нескольких блокпостах, вооруженных до
зубов. Да, собственно, никакая это уже давно не пло-
щадь, а всего лишь участок земли, перерытый снаряда-
ми и бомбами. Руины, блокпосты, опять руины, опять
блокпосты... Солдаты могут видеть и друг друга, и окру-
жающее пространство без бинокля, и когда стоишь на
Минутке, не может прийти в голову сделать лишнее дви-
жение рукой - настолько все под контролем. Даже фото-
аппарат вытащить без разрешения федералов - большая
проблема, которая может закончиться автоматной оче-
редью без всякого предупреждения, и где гарантия, что
оторвет только руки с фотоаппаратом, а не сразу с голо-
вой? Что уж говорить про "боевика в белых брюках с
зенитно-ракетным комплексом"...

Да и вертолет, как выясняется, на сей раз почему-то
был "случайно" лишен какого-либо боевого прикрытия.
Хотя там летели высокопоставленные офицеры. И погиб
на Минутке именно тот военный, который попытался
повернуть дело к миру. Слишком много деталей, застав-
ляющих сомневаться.

Именно такова одна из главных проблем Чечни -
она не в хитрости и оснащенности боевиков, и не в "ино-
странном производстве" их оружия. Она - в предатель-
стве "своих". Тех из них, кто желает продолжения войны
и ради этого готов на все. Например, на тотальную бло-
каду Грозного, 17 сентября 2001 года создавшую все не-
обходимые условия для стрельбы зенитно-ракетными
комплексами по нужным генералам. Стрельбы без лиш-
них свидетелей.


"Поговори мне еще, сука!"

Упавший вертолет стал и причиной блокады, и пово-
дом к ее продолжению на неопределенное время. И не-
важно, кто все устроил, - важно, кто за все получит
сполна.

Ночью с 17-го на 18-е Грозный сотрясали мощней-
шие "зачистки". Мужчин хватали по домам, и женский
вой вслед увезенным сыновьям, мужьям, братьям, сосе-
дям стоял над городом, смешиваясь с автоматными оче-
редями и грохотом минометов.

К шести утра 18 сентября блокадный рассвет вытес-
нил блокадную ночь, напичканную стрельбой. Броне-
транспортеры, облепленные продрогшими, злыми и
невыспавшимися людьми в черных масках, поджидали
грозненцев, по необходимости выползающих на улицы.

А необходимость только одна: кому-то обязательно
надо идти на работу. Медикам, например. Больные-то
ждут...

Делаю щелочку в занавеске, хозяйка комнаты шепо-
том умоляет не обнаруживать себя, увидят "маски" -
обстреляют.

Через щелочку рассматриваю пустую улицу за окном.
Это Старопромысловское шоссе. В пяти метрах от щелоч-
ки - бронетранспортер. В десяти - тоже. Куда дотягива-
ется зрение - бронетранспортеры везде. Солдаты, сидя
на броне, грязно и без причин матерятся. Некоторые явно
нетрезвые. Другие глушат воду из пластмассовых буты-
лок - похмельный синдром. И вот, мелкими шажками,
с оглядкой, опаской и постоянными остановками по
шоссе движется молоденькая медсестра. Она в белом ха-
лате, одела его, конечно, специально, чтобы солдаты
видели, что медработник, и пропустили. Она идет на ра-
боту, совсем рядом тут 9-я грозненская горбольница. О
ней всем в Грозном, и военным, и гражданским - все
же не хотят умирать - известно, что 9-я - единствен-
ная, не прекращавшая работать ни при каких обстоя-
тельствах. 9-я тут совсем поблизости. Медсестре осталось
несколько метров...

Вот медсестра выставляет вперед ногу и ждет, не вы-
стрелят ли? И только потом подтягивает другую, от страха
согнутую в коленке. Похоже на балет, но это жизнь...

Так, "ползком", медсестра и "движется". Солдат это
явно развлекает. Они матерятся еще пуще.

Медсестра на дороге совсем одна - никого, кроме
тех, кто ее поджидает на бронетранспортере и уже взял
на мушку, и тех, кто сзади и тоже держит палец на спус-
ковом крючке.

Наконец надоело. На медсестру истошно орут: "Сто-
ять!" Это солдаты сзади. И вдруг, от этого окрика, со-
всем неожиданно девушка становится смелой - она вы-
прямляет коленки и быстро и решительно уходит куда-
то в сторону. Прочь. Ее провожает автоматная очередь.

Над Старопромысловским шоссе опять тишина. По-
том появляется группа женщин - человек десять. Мед-
ленно и тоже наощупь они пытаются продвинуться по
направлению к зданию Ленинской районной военной ко-
мендатуры - ее ворота как раз напротив моей щелочки.
Это матери, жены, сестры арестованных во время ноч-
ной "зачистки" мужчин. Они идут в комендатуру узнать,
какой выкуп будет назначен за их мужчин. Выкуп -
обычная практика в Чечне. Надо успеть с рассветом,
пока арестованных из комендатуры не увезли еще куда-
то, тогда можно вообще никогда и нигде человека не
найти.

- Пошли отсюда! - Матери, жены, сестры утыкают-
ся в смачный плевок с БТРа.

- А вон те, - начинают наперебой объяснять жен-
щины, указывая в сторону предыдущего БТРа, - сказа-
ли нам сюда идти...

- П-п-пшли отсюда! - Люди в "масках" щерятся,
будто голодные волки, цедят слова сквозь зубы. - Кому
сказано! П-п-пшли!

И опять мат. У женщин с ходу воспламеняется исте-
рика.

- Дайте жить... Наших забираете... Грабите... Матерей
своих вспомните...

- Поговори мне еще, сука! - вопит БТР, заводя себя
матом. - Сказали же вам: уезжайте отсюда! Нечего здесь
жить. Наше это.

Женщины с рыданиями отступают. Слышится:

"А куда нам уезжать?"

"Кто нас где ждет?"

Вслед группе женщин выдвигается военный - по виду
офицер. Ему отдана роль "доброго следователя", появля-
ющегося после "злых". Он о чем-то шепчется с женщи-
нами (о выкупе), и, обнадеженные, те быстро и делови-
то расходятся. С офицером продолжает спорить лишь одна,
но через пару минут и она уходит - компромисс, види-
мо, достигнут.

Этот офицер - посредник-финансист. Таких тут мно-
го. В каждой воинской части, в каждом подразделении, в
каждой комендатуре. Поскольку работорговлю арестован-
ными осуществляют везде - повсеместно, и каждый уча-
стник финансовой цепочки рассчитывает на свою долю.
Этот офицер сказал каждой, какой следует принести в
комендатуру выкуп, чтобы "ее" мужчину к вечеру отпус-
тили. Обычная история: "зачистки" с целью ловли бое-
виков завершаются примитивным торгом: товар-день-
ги-товар.

Правда, касается это не всех. Потому что не все спо-
собны добыть денег - Чечня обнищала. Не все успевают
к поставленному офицером сроку. И тогда следы аресто-
ванных теряются. Или посредник объявляет, что теперь
речь уже идет о выкупе трупа... А труп уже стоит дороже,
чем живой, - так постановлено военными, знающими,
что нет для чеченца хуже муки, чем не соблюсти по пра-
вилам похоронный обряд для сына, отца, брата.

Так второе блокадное утро подходит к концу.


Единственный пациент

Наступает блокадный день. Особого разнообразия в
жизнь грозненцев он не несет. Все продолжают быть за-
пертыми не просто в городе, но и по отдельным его сек-
торам - условия военной мышеловки сохраняются: пе-
редвижение из одной части города в другую, в том числе
и пешее, запрещено. И ты, как в лабиринте, крутишь-
крутишь тайными тропами и руинами, а обнаруживаешь
себя все у того же блокпоста, где, греясь на солнышке,
веселый солдат, которому тоже порядком все надоело,
предлагает рассказать анекдот - в качестве расплаты за
нашу, собравшихся у его бетонной конуры людей, не-
свободу.

И рассказывает. Из известной категории: "Летела стая
слонов..." Мы - те, кто по другую сторону колючей про-
волоки - не смеемся - лишь криво улыбаемся.

- Не смешно? - спрашивает веселый солдат и не-
ожиданно, забыв о приказе, который выполняет, про-
пускает вперед большинство застрявших рядом с ним
людей. Эти счастливые случайности в Чечне - залог вы-
живания.

Мне надо в так называемую детскую городскую боль-
ницу N 2 - единственный сегодня детский скоропо-
мощной стационар на всю Чечню, где есть детская реа-
нимация.

Улица 8-го Марта пустынна, как Сахара. А здание дет-
ской больницы на ней - как полуистребленный оазис:
второй этаж зияет пустотами на месте окон, первый оша-
рашивает безлюдьем и полным отсутствием милых серд-
цу детских звуков. За столом в убогой комнатенке сидит
большой смуглый человек в очках на кончике носа и
пытается читать книгу. Это главный врач Руслан Ганаев,
он очень нервничает:

- Я как на иголках. Мои врачи повезли тяжелого маль-
чика домой в Аргун - родители так потребовали. Сказа-
ли: умирать, так уж дома, а не в Грозном...

Мальчику месяц, у него круп, задыхается, врачи бу-
дут качать ручной дыхательный аппарат до Аргуна, а
потом вернутся... А может, не вернутся.

- А где дети? Где ваша охрана? В администрации уве-
ряют, что все больницы под охраной.

- Охраны не было и нет. Наверное, о нас не помнят.
Детей тоже нет. Как только началась блокада, родители
похватали своих детей и попытались прорваться в села,
спасаясь от обстрелов и "зачисток". Забрали даже из реа-
нимации. Вытащили трубки и унесли. Девочка с ДЦП
лежала на растяжке - сняли с растяжки. В больнице сей-
час остался всего один пациент - трехмесячный Сала-
ват Хакимов из Алхан-Калы. Он - тяжелый, и он спит.

Рядом с туго спеленутым спящим Салаватом - мо-
лоденькие мама и тетя. Они объясняют, почему не ушли
вслед за всеми. Мальчику нужна срочная операция, без
которой он обречен. У Салавата свищ тазобедренного
сустава, образовавшийся на месте укола, сделанного в
роддоме. (И в роддом, и в детскую больницу так и не
подвели воду, и сегодня это, по сути, полевые госпита-
ли с соответствующим уровнем дезинфекции, точнее,
отсутствием ее. Отсюда и свищ на месте "грязного" уко-
ла.) У младенца уже гноится кость, начинается сепсис и
очень высокая температура - он может погибнуть в лю-
бой момент.

- Почему вы не привезли мальчика на операцию
раньше?

Вопрос - естественный, да не для этих абсолютно
противоестественных условий. Мальчик родился неза-
долго до того, как в его родном селе Алхан-Кала нача-
лась "зачистка" по ловле одного из полевых командиров.
Село, как и сейчас Грозный, полностью заблокировали.
Не входить, не выходить. Включая беременных, больных
и младенцев на руках у их матерей. Все были приравнены
к пособникам террористов. Сначала федералы несколько
недель гонялись за бандитом по селу, потом, уничто-
жив, перешли к многонедельным "зачисткам" населе-
ния. Вывезти ребенка в Грозный, в больницу, не пред-
ставлялось возможным. Салавата трижды оперировал
сельский фельдшер. Прямо дома, без всякого наркоза и
антисептики... Операции прошли неудачно: в результате
чего у него гноится кость, и он очень слабенький. Сала-
ват - настоящая жертва этой проклятой "антитеррорис-
тической операции", хоть ему всего три месяца от роду и
террористом он не может быть хотя бы только поэтому.

- Завтра операция, - говорит мама. - Дальше тянуть
нельзя. Спасибо врачам, что, несмотря на блокаду, бу-
дут оперировать.

Мальчик лежит поперек взрослой кровати - детских
тут нет. Мы присели рядом с ним и тут же провалились.
Оказывается, все кровати - с дырявыми железными сет-
ками, и если не изловчиться, положив под матрац ста-
рую деревянную дверь, принесенную с соседних разва-
лин, то и не ляжешь, и не сядешь.

Странно выглядит и медицинское оборудование, ко-
торое используют врачи. Если бы над входной дверью не
висела табличка "Городская детская больница N 2", то
весь этот инвентарь можно было бы принять за склад
списанного оборудования, которое просто не успели
вынести на помойку. Но у этой рухляди, которую врачи
считают бесценной, - тоже своя военная история. Пе-
ред штурмом Грозного в начале войны, зимой 1999-
2000 года, врачи спрятали все, что использовали в рабо-
те, в близлежащих подвалах: если бомба угодит в один,
то уцелеет другой. Один подвал, где хранили операцион-
ное оборудование, при "зачистке" обнаружили федера-
лы, вытащили все и уничтожили, предварительно отра-
портовав по телевидению, что нашли "тайную операци-
онную", где возвращали в строй раненых боевиков. То,
что чудом сохранилось по другим подвалам, теперь слу-
жит детям на улице 8-го Марта, у доктора Ганаева.

- Вы получали какую-нибудь новую аппаратуру от
новой власти?

- Нет, конечно, - отвечает главврач.

А в Москве тем временем много разговоров о том,
как "налаживается в Грозном мирная жизнь", о составах
медоборудования от имени Минздрава, о грузовиках с
лекарствами. В городе постоянно меняются мэры. Каж-
дый новый мэр произносит новые громкие слова о "но-
вой Чечне" - и новая бездеятельность. Ныне функцио-
нирующего мэра зовут Олег Жидков. Он - полковник
ФСБ. Неприятный тип со стеклянными глазами и кор-
поративной ненавистью к открытости. Он сидит в мэ-
рии, и оттуда его не выудишь. В момент его назначения
генералы говорили по телевизору о надежде на возрож-
дение Грозного из пепла. Однако Грозный по-прежнему
в пепле, а мэр Жидков так ни разу не побывал у Руслана
Ганаева в больнице. Впрочем, как и во всех остальных
грозненских медучреждениях. А в довесок к Жидкову,
между прочим, в Чечне исправно получают зарплату из
Москвы и некоторые другие ответственные за состояние
2-й больницы господа - "социальный" вице-премьер,
министр здравоохранения с приличной свитой чинов-
ников в придачу.

И что? А ничего. Никому из них абсолютно не инте-
ресны дети Чечни, которые, заболев, могут сегодня рас-
считывать еще на меньшее, чем при Масхадове.

...Главврач снимает очки и обнажает вечные глаза док-
тора Чехова. Он не желает ввязываться в политдискуссию.

- У нас... долг, - говорит он мягко и тихо. - Что бы
ни случилось... Мы не о Жидкове - мы о детях.

И, вдруг увидев чей-то силуэт в сумеречной темноте
развороченного больничного коридора, быстро идет на-
встречу, крепко, как после долгой разлуки, обнимая во-
шедшего с улицы человека. Это педиатр - тот самый,
который, рискуя своей жизнью, вывез младенца с кру-
пом из блокированного Грозного в город Аргун и сумел
вот вернуться.

Они стоят, обнявшись, несколько минут, как будто
тот вырвался из обреченной разведки боем.

- Пора уходить отсюда. Скоро начнет темнеть. Вас
могут засечь, - говорят те, кто рядом.

- Кто может засечь?

- И те, и эти. Очень опасно. От наших отобьемся, от
ваших - нет.

Выходим на порог, прощаемся - и опять как в пос-
ледний раз. Это главная современная грозненская тради-
ция: никто не надеется дожить до утра. И поэтому не
экономит на душевном тепле: завтра может и не насту-
пить. Если не для тебя, то для него...


Разговоры на кухне

Опять блокадный вечер и следующая за ним блокад-
ная ночь. Никогда еще, со времен штурма зимы 2000 го-
да, в Грозном не было так неспокойно, как в эту сен-
тябрьскую блокаду. Кажется, что небезопасно все: ды-
шать, ходить, говорить... И даже думать, потому что рож-
даются мысли, которыми хочется поделиться. А это тоже
опасно.

Но опускается блокадный вечер, и хоть он и нервный,
опасливый, но тянет поговорить. За столом пять жен-
щин, случайно оказавшихся рядом, - от пенсионерки
до молодухи. Всем хочется забыться, потрепаться о хоро-
шем и любви, неспешно расплетая женские истории,
свои и чужие, но на кону выходит все то же - о войне,
раскинувшейся за окнами и, лишь только мы забудемся,
прихватывающей нас за самые больные места.

Лариса Петровна родилась, выросла и прожила всю
жизнь в Грозном. Русская. Теперь, с приходом русских,
вынуждена находиться в узкоограниченном простран-
стве одного из грозненских дворов. И так - уже не-
сколько месяцев подряд.

История Ларисы Петровны тяжкая: она была в за-
ложниках у чеченских бандитов в самом начале войны,
они требовали отписать квартиру на указанное бандита-
ми имя, но, ничего не добившись, просто отпустили,
многомесячно немытую, забитую, с ногтями, закручен-
ными в трубочки.

- Ладно, забыла я все, - наконец обрывает себя
Лариса Петровна. - Не хочу вспоминать. Выжила, и все.

Ехать ей из Чечни некуда, и теперь, с ухудшением
обстановки, когда многие военные превратились в тех
же бандитов или "работают" вместе с ними, - Лариса
Петровна, по собственной воле, никуда и никогда не
выходит от приютивших ее чеченских бывших коллег.
Лариса Петровна - инженер на пенсии.

- Но это тоже не жизнь.

- Да. А куда деваться-то? - То же говорила мне мама
крошечного Салавата со свищом. Люди живут сейчас в
этом городе не потому, что это - нормальная жизнь или
что-то меняется к лучшему, а потому, что "деваться не-
куда". - Я не понимаю, как все это произошло. Ждали
облегчения с приходом войск, надеялись на лучшую
жизнь, а теперь - совсем рабы.

Вторая из нас - чеченка Фатима, давно уже вдова.
Недавно она выкупала сына из райотдела милиции (так
же на рассвете шла к комендатуре в толпе женщин). Фа-
тима рассказывает свою историю очень тихо - громче
боится, потому что считает, что всюду "уши" - вся Чеч-
ня в стукачах.

Ее сына забрали в пять утра, прямо с постели. Отбили
все внутренности, требуя сознаться в связи с ваххабита-
ми. А как ему было сознаться, если он как раз из семьи,
многое положившей на алтарь борьбы с длиннобороды-
ми и преследуемой ими?

С шести утра, в толпе других, Фатима уже стояла у
милицейского шлагбаума. Вскоре вышел офицер и ска-
зал: "500 долларов, и не позже трех часов дня, иначе
сына больше не увидишь".

- Так ты нашла 500 долларов?

- Представь себе. Так быстро я никогда не бегала от
дома к дому.

Сын получил свободу и теперь лечится - у него отби-
ты почки. А тот чеченский милиционер, друг ее семьи,
который помог собрать эти проклятые 500 долларов, дол-
гие годы проработавший милиционером - до Дудаева и
всех нынешних войн - и вернувшийся в милицию в
прошлом году, человек при высоком чине, должности и
сердцем болевший за все то, чему теперь стал свидете-
лем, - так вот, тем же вечером, когда Фатима выкупила
сына, он умер от инфаркта. И перед тем, как скончаться
на руках у близких, все повторял: "Как же это могло
случиться?" И каждый понимал, его "это" было не толь-
ко о сыне Фатимы.

Женщины за столом не плачут, хотя и хочется. В Гроз-
ном редко услышишь плач - слезы давно выплаканы, и
по тому, плачет женщина или нет, определяют, давно
ли она вернулась в Грозный из беженских лагерей.

А за окнами - тьма и тишина, даже собаки давно не
лают. Нет и птиц - их тоже "зачистили". Не поют, и все
тут. Где-то далеко - зарево спорадических бомбомета-
ний без звука: немного похоже на грозовые всполохи,
но вид слишком искусственный и угрюмый.

Говорим о том, что чувствуем, видя зарево: можно ли
радоваться жизни, если понимаешь, что если не ты сей-
час попал под эти бомбы, то обязательно другой - это
закон новой чеченской жизни. После полуночи опять при-
ходит время скрежета бронемашин. Все пригнулись и съе-
жились, уменьшившись в размерах: куда они ползут? Не
к тебе ли?

Пять минут, и отлегло - не к тебе. "Броня" прошам-
кала мимо.

- Вот до чего мы дошли: радуемся, что к другому, -
подводит черту Фатима.

До нового блокадного рассвета - часов пять, и надо
их вытерпеть, а это дело абсолютно интимное. Ужас вы-
живания в том, что выживают, как и рождаются, пооди-
ночке. Значит, надо расходиться, чтобы лечь, закрыть
глаза и остаться один на один с миром, который не хо-
чет тебя.


ГРОЗНЕНСКИЕ МОЛОДОЖЕНЫ
ВИКТОРИЯ И АЛЕКСАНДР

- Босяк ты, Сашка! Ну, босяк... - мило воркует-
приговаривает Вика, пытаясь куда-то дотянуться своей
выкрученной рукой. Сзади - темный проем, напомина-
ющий открытый холодильник.

Наконец нащупала то, что хотела, и тянется к Саш-
ке-босяку:

- Вот тебе расческа. Все-таки мы должны как люди...
Пригладь локоны.

Мы виделись накануне вечером. За прошедшую ночь в
их окошке - еще два пулевых "ранения". Впрочем, оба
не обращают никакого внимания на эти предательские
дырки: место действия - Грозный. Это значит, люди тут
живут ко всему привычные.

- Стреляли... - говорят равнодушно, стилизуясь под
старое известное кино. - Помните "Белое солнце пус-
тыни"?

- Помню, конечно. Его по телевизору часто повто-
ряют.

- Это у вас. У нас люди телевизор не смотрят, и час-
то спрашиваешь: "Помнишь такой-то фильм?" А чело-
век отвечает: "Не помню".

"Стреляли..." И тут же смеются, и ласкаются - на-
стоящие молодожены: одухотворенные недавней ночью
и полностью свободные от любого "вчера", каким бы
оно ни было. Наука жить сиюминутным счастьем освое-
на этой парой виртуозно. И действительно, ведь это еще
не скоро, часа через три, наступит грозненский день, и
тогда навалятся проблемы: что поесть, где достать воду, -
и придет злость, и обида, и осознание клетки, в кото-
рую загнан судьбой, и, в конце концов, ближе часам к
трем даст о себе знать хроническое отсутствие обеда...

Но пока - завтрак. Грозненский завтрак военного
времени. Жидкий чай - вода, хоть и перекипяченная
несколько раз, но чем-то пахнет.

- Лучше делать вид, что у нас все, как у остальных
по стране, - говорит Вика, потягивая горячую жидкость,
гордо именуемую "утренним чаем". - Иначе сойдешь с
ума.

- И не вспоминать, что, кроме чая, в доме ничего? -
полуспрашивает-полуутверждает Саша.

- Ты на что намекаешь? - кокетливо косит глазом
Вика. - Что я плохая хозяйка? А?

Вика и Саша - грозненские молодожены. Из городка
Иванова - так называется один из грозненских микро-
районов, где нет улиц, а лишь номера домов.

Официально они - Александр Георгиевич и Викто-
рия Александровна Джура. Вступили в законный брак
6 апреля 2001 года - несколько месяцев назад.

- Вика, все, хватит ерунды! Читай же! - приказыва-
ет причесавшийся "босяк", выпив чая.

Минуты две Вика кокетничает, "строит глазки" мужу,
напустившему на себя суровость. На третьей минуте игры,
как только Саша реагирует на "глазки". Вика опять куда-
то в сторону запускает руку и достает тетрадь, прошед-
шую с ней всю войну.

...Понять - поймешь.
Почувствовать - не сможешь:
Чужая боль - горька, но не болит.
До самоистязания, до дрожи
Сознание того, что инвалид...

Вот и сидишь, подкошенный кузнечик.
Пройдешь пять метров - и опять садись...
И только ветер обнимает плечи,
Но все равно душа стремится ввысь.

Как больно насмехается природа,
Какое испытание в судьбе, -
Когда идешь походкою урода,
И взоры все прикованы к тебе.

- Ну, вот, заголосила... - прерывает Вику Саша. -
А что-нибудь веселенькое есть?

Однако видно, что мужу именно это стихотворение
очень нравится. Он просто не хочет казаться слабым при
гостях.

Саша и Вика - инвалиды первой группы. С детства.
В десять лет Вику сбил мотоцикл, и все, что с ней сей-
час, - последствия тяжелейшей черепно-мозговой трав-
мы. А Саша просто родился таким. Их опорно-двигатель-
ные аппараты на пару бастуют. Бывают, конечно, свет-
лые дни - особенно у Вики, которая еще кое-как пере-
двигается. Но большую часть долгих месяцев оба прово-
дят на площади в два с половиной квадратных метра,
на кухоньке в уцелевшем первом этаже их "пятиэтаж-
ки" (наверху - сгоревшие и разбомбленные квартиры),
сидя за столом, стоящим у окна, через которое проле-
тают пули.

А во след слова:
- Бедная, несчастная. -
Кругом голова,
Но я - безучастная.

А во след - смешки:
- Посмотри, как ходит!..
- Говорят, стишки
Сочиняет вроде...

И опять - босиком по лезвию.
Не озлобиться.
Не отчаяться -
И в невзгодах жизнь продолжается.
Год за годом - как речка быстрая.
Плакать - просто. Труднее - выстоять.

Вика Джура - поэтесса. Это ее главное занятие в жиз-
ни. Теперь помимо Сашки, конечно. Она пишет стихи в
старых школьных тетрадках - своих и чужих, много ра-
ботает над словом, часто переписывает. И поэтому очень
плохо спит по ночам.

- Как и полагается поэту, - добавляет Саша.

- Представьте, - подхватывает Вика, - когда вчера
стреляли нам в окно, то я как раз крепко заснула. Пото-
му что вечером получилась одна строчка. Вот и не про-
снулась, хотя трусиха - ужасная.

- Трусиха? Но почему не уходите отсюда? Как вы все
пережили?

- Тогда мы уже были вместе, просто еще не расписа-
лись, - рассказывает Саша. - Сидели тут, в подвал не
спускались - не было физической возможности. Я был
спокоен, готов к смерти. А вот Вика очень кричала в са-
мые страшные моменты. Так и переживали. Так и пере-
живаем.

Он замолкает. Я уговариваю продолжать. Но Саша от-
рицательно машет головой - не хочет.

- Пусть Вика просто почитает. У нее есть удачные
стихи о войне.

Вика уже не строит никаких "глазок" и сразу читает:

Девять вечера. Зима.
Школьный двор молчит.
Посмотри: луна сама
С нами говорит.
Полнолунья яркий свет -
Будто сходят сны.
...Будто не было и нет
Горя и войны.

Мы перекидываемся парой незначащих фраз. Это как
глоток воздуха между нырками на глубину. И опять -
стихи о войне вокруг:

Что происходит? Происходит - что?
Как спится вам, приказы отдающим?

Ведь достается больше - здесь живущим
От тех - и тех. Неведомо за что...

Одним - нужна свобода позарез.
Другим же - наведение порядка.

И вот - бомбят...

Вика загрустила... Молчит, поглаживая "ночные" дыр-
ки в оконном стекле.

Но на то и муж, чтобы грусть женину разгонять. Это
Сашина твердая позиция. И он начинает "лечить" свою
любимую поэтессу.

- Думаете, Вика - такая? Ничего подобного! Она -
настоящая хулиганка. Это при гостях выделывается. Зна-
ешь, давай про печень...

- Ну нет. Она же из Москвы, ей нужно о войне -
серьезное.

- Опять ломаешься?

- Ладно! Надоел! - Но "надоел" - тоже с любовью.

Заявила как-то Печень:
- Вы мне давите на плечи!
Мне теперь угодно
Жить от всех свободно!.. -
Тут подпрыгнула Ступня:
- Правильно! Брависсимо!
Заявляю, что и я
Буду независима!..
Хватит мной руководить -
Буду я сама ходить!
И девчонка-Селезенка
Запищала тонко-тонко:
- Надоел мне ваш паштет -
Дайте суверенитет!..
От такого беспорядка
Организм пришел к упадку...
Ощетинились Микробы:
- Мы - ребята высшей пробы!
Мы теперь главнее всех!
Хаос - это наш успех!

Вика довольна произведенным на Сашку впечатле-
нием - тот заливается смехом.

Осознать и слепить эти осколки (жесточайшая война,
пятый и все еще "медовый" месяц, глубокая инвалид-
ность, поэзия) в единое целое мне очень трудно. Слиш-
ком все несоединимо и неправдоподобно. Мне надо от-
менить многие свои представления о действительности,
разворачивающейся перед глазами, стереть обретенный
за войну опыт - и только тогда получится планета по
имени "Джура".

Ведь как все получилось, как мы познакомились? Я
шла по фозненской улице, где спасу нет от руин, пожа-
рищ и воронок. Настроение было поганое. О чем думаешь
в таком интерьере? О "зачистках" и минах, о типах при-
мененного оружия, об оторванных конечностях, о лю-
дях с безумными взглядами... А тебе вдруг: "У нас тут
хорошие стихи пишут! Давайте отведем - послушаете".
И ведут в очередную грозненскую преисподнюю, где
жизнь, с позиций тривиального мироощущения, даже
не подразумевается, - и, пожалуйста, получаешь: "Пла-
кать - просто. Труднее - выстоять". И тут же следует
доказательство жизни, проживаемой по стихам.

- Вика не плакала в самые беспросветные бомбежки.
Она кричала: "Я не выдержу!" Пока кричала, я знал, что
выдержит, - подтверждает Сашка.

Всю отмеренную дорогу каждый из нас бегает от су-
етного по направлению к настоящей жизни. Вон она -
там, кажется, за поворотом. Ах, нет, опять не повезло, и
то был мираж. И ты сознаешь: копайся внутри, обре-
тешь... Но суета есть суета, и опять - бегом по кругу, за
новыми, более острыми, ощущениями, впечатлениями.
И снова - поражение.

Здесь же, в разваленном, заживо гниющем Грозном,
где вовне ничего не найти, на чем глаз остановить, -
кроме горя, собственного и чужого, именно здесь жизнь
может быть настоящей.

Пусть почти в пещере. Пусть на пятачке метр на метр -
в кухне, больше похожей на декорацию. Когда из холо-
дильника достают почему-то расческу... В городке Ивано-
ва электричества нет уже несколько лет - холодильник
превратился в вертикально стоящий шкаф, пригодный
разве что для хранения расчесок.

Плита? Она тоже в семье наличествует. Правда, нет
газа. И поэтому кастрюли, на ней выстроенные, играют
роль символов борьбы за лучшее будущее: будет газ -
будет пища не с уличного костра.

Мойка? Конечно! Какая же кухня без мойки. К сожа-
лению, при полном отсутствии воды в трубах.

И плафон над головой висит, но нет света!

А Вика, на радость Сашке, продолжает читать:

...Мы здесь еще. Пока что - уцелели.
Как говорится, "миловал Господь".
Иль просто, может быть, не долетели
Снаряды, разрывающие плоть?..
Мы здесь живем без света и воды.
На бреге моря крови и беды...

- А можно еще одно?

- Конечно. - Вика снисходительна ко мне тоже.

...Мы взываем: будьте к нам бережны -
Мы в заложниках у безденежья.
Точно пленники безысходности...
А снаряды в воздухе кружатся.
Куда целится тот осколочек?..
...Пробирает волной до косточек!
Лечь бы спать, чтоб как в реку броситься, -
И проснуться, когда все кончится!..

Мне стыдно плакать в их присутствии. И я не плачу. И
не знаю, как выразить свои чувства, - все мелко по срав-
нению с их жизнью. Как на этой грозненской кухне -
бутафорское: плита, холодильник, краны... Все, кроме
чувств. А на московских кухнях сегодня все настоящее:
плита, газ, вода из крана - и горячая, и холодная. Все.
Кроме чувств. Они - точно бутафорские. Слишком сыт-
но едим - для страны, в которой так долго идет война.

... - Все-таки босяк ты, Сашка! - Вика чуть сердит-
ся. - Утро ведь только. Сколько раз тебе говорить: не
кури натощак. Вредно!

- Не могу я, Викуля! С семи лет курю.

- С семи? Вы слышите? Знала бы, не пошла за тебя...
А дальше - ее смех. Заливистый, утренний, свежий.
Ничем дневным еще не испорченный. И Сашкин вечно
подтрунивающий басок.

Немного о послевкусии - о том, что, покидая чей-то
дом, ты обязательно чувствуешь: хочешь или нет еще раз
в нем оказаться. Я - хочу. Сидеть в теплой компашке с
этими двумя людьми. И чувствовать жизнь, от них исхо-
дящую, - несмотря на особую апатию войны, поража-
ющую всякого, кто здесь находится, - законную вялость
от того, что рядом было столько трупов и смертей, что
мертвые до сих пор лежат не захороненные, быть может,
в двух или трех шагах от тебя. Это и есть обаяние преодо-
ления, доступное немногим из людей. Или - настоящая
жизнь в декорациях войны. Когда твои беды на фоне их
счастливых улыбок - тьфу на постном масле. Придуман-
ный суетный пшик.


КОМСОМОЛЬСКОЕ,
КОТОРОГО НЕТ

Нет человека, который бы мог позволить себе утвер-
ждать, что боль Хатыни сильнее ужаса Герники. Страда-
ния не меряют весами и линейками. У каждого своя соб-
ственная боль, и она самая тяжкая для тех, кто ее пере-
живает. Вторая чеченская война вписала в новейшую ис-
торию страны несколько страниц, сопоставимых и с Гер-
никой, и с Хатынью. По числу жертв, разрушений, проли-
той крови и последствиям для окружающего мира. И со-
всем неважно, что пока этого никто не признал: будет
время - об этом заговорят.

Одна из таких страниц называется "Комсомольское".

Комсомольское - когда-то очень большое село в Урус-
Мартановском районе, в семи километрах от райцентра.
Здесь жили тысячи людей, была больница, клуб, магазины,
красивые витые холмистые улицы и очаровательный швей-
царский вид на горы.

Среди прочих в Комсомольском вырос человек по фами-
лии Гелаев и по имени Руслан. Это, собственно, и решило
дальнейший ход сельской истории и судьбу тысяч людей.

В начале февраля 2000 года федеральные войска полно-
стью разрушили Комсомольское - после того, как туда
зашел отряд полевого командира Гелаева. Осада длилась
месяц, после чего, в марте, и Гелаев, и федералы ушли по
своим "квартирам", а село превратилось в фантасмагори-
ческую конструкцию из пепелищ, руин и свежих могил на
кладбище.


Полтора года спустя

Если идти по бывшей улице Центральной, то все ос-
тальные ощущения вытесняет чувство нереальности про-
исходящего. С одной стороны, безжизненная пустыня,
наглая висячая тишина, где даже птицы не поют, - и
значит, нет привычного природного звукового фона. С
другой - смахивает на декорацию фильма ужасов: из-
редка откуда-то какие-то голоса... Путь на живое - на
эти голоса - заставляет ползти в гору. Видимо, тут тоже
была улица в хорошие времена, но теперь лишь не-
опрятно разросшийся кустарник топорщится во все сто-
роны и стыдливо прикрывает какие-то развалины на
заднем плане.

На протоптанную дорожку выходит человек. Он не
только в истлевшей одежде, но и сам иссохший. Худоба
его бухенвальдская. Наверное, туберкулез постарался -
сейчас он лихо "гуляет" по Чечне.

- Вы здесь живете?

- Да. Это бывшая улица Речная, - он машет рукой в
кустарник, откуда вышел. - А вы кого ищете?

- Кого-нибудь, кто тут живет.

- Это я. На нашей улице совсем пусто. А вообще
в село, говорят, 150 семей вернулось. Но домов ни у
кого нет.

- У вас есть глава администрации? Сельсовет?

- Нет. Мы сами по себе.

- Как это?

- Нет, и все. Наверное, где-то считают, что тако-
го населенного пункта больше нет, стерли Комсомоль-
ское с карт. Иначе бы вспомнили, поинтересовались, как
мы тут.

- Тогда покажите свой дом.

- Его нет, я же говорю.

- А где живете? На дворе ведь осень.

- В хлеву.

Человека зовут Магомед Дудушев. Выясняется, что мы
с ним одного года рождения. Магомед, правда, выглядит
старейшиной, хотя по возрасту старейшин нам еще слу-
шать да слушать.

У Магомеда большая семья - жена Лиза, шестеро
детей и мама. Жизнь Дудушевых сосредоточена сегодня в
крохотной саманной избушке - этим летом слепили - в
"хлеву". А дом лежит рядышком - разрушенный пря-
мым попаданием. Развалины заботливо укрыты плотной
синей клеенкой - ее как-то раздавали в Комсомольском
от имени ООН.

- Конечно, хотелось бы, чтобы помогли строймате-
риалами. Нам ведь самим не построиться - ни сейчас,
ни в ближайшие годы. В селе живут только самые бед-
ные и многодетные, кто не в состоянии доехать даже до
Ингушетии. Вот и храню свой строительный мусор от
дождей. До лучших времен. Вдруг все еще изменится, -
говорит Магомед, задыхаясь в кашле. Конечно, это ту-
беркулез.

- Что вы ели на обед?

- Мы не обедали.

- А на завтрак?

- Кукурузные лепешки, чай. Нищета у нас сильная.
Сами видите.

И это правда. Детей Дудушевых вблизи страшно рас-
сматривать. Те же иссушенные тельца, что и у отца. И все
очень нечистые - в руинах проблемы с водой, с теп-
лом, электрические провода висят бог знает как, будто
предлагают себя для самоубийц. Быт, который не может
быть признан таковым.

Как у большинства чеченцев, пытающихся выжить на
территории Чечни, у Дудушевых подавленное настрое-
ние и невеселые мысли. Они надеются только на буду-
щее, в котором главную роль предстоит сыграть урожаю
кукурузы. Ее плантация начинается прямо у саманного
хлева. Лишь этот урожай способен хоть как-то повлиять
на ход их жизни, полностью порушенной войной.

- Оставим часть кукурузы на зиму на еду, - говорит
Лиза. - Остальное хотим продать и купить корову. Чтобы
не голодать. Две наших коровы погибли тогда, при штур-
ме. С тех пор и бедствуем - детей кормить нечем. Изредка
привозят муку от имени Датского совета, будто мы в
Дании, - и больше ничего нет. Никакой другой гумани-
тарной помощи - ни от кого. На вырученные от кукуру-
зы деньги еще надо обувь детям купить - видите, они
босые.

Впрочем, и на Лизе платье прямо-таки полувековой
ветхости.

- Все мое сгорело, - перехватывает она взгляд. Ясно,
что Лиза еще молода и красива, но разглядеть это сейчас
почти невозможно. - Переодеться мне не во что.

Естественно, никаких компенсаций за сгоревшее иму-
щество и жилье, разрушенное в ходе боевых действий,
Дудушевы не получили. Идеология выживания сейчас в
Чечне предельно лаконична: живи, как хочешь, а не хо-
чешь, не живи.

При этом Дудушевы - вроде бы из той самой катего-
рии людей, о которых с придыханием говорят с высоких
трибун в Грозном и Москве. Они для чиновничества -
положительный пример чеченцев: не ушли в Ингуше-
тию, не требовали мест в беженских лагерях и регуляр-
ной гуманитарной помощи, живут на своей земле... Вро-
де бы помогай Дудушевым и им подобным, и тогда дру-
гие, не "положительные", обитатели палаточных лаге-
рей без лишних просьб вернутся в свою республику...


Дети

На "дне" никаких хороших устремлений не произрас-
тает. Нищета - дело нешуточное, превращает людей в
невменяемых. Тем более если помножена на войну, раз-
лагающую все, что попадается ей на пути. Иса, старший
сын Магомеда, увидев русскую, принципиально пере-
стает говорить по-русски. Хотя и умеет, что подтвердили
его более дружелюбные родители. Он злобно вертит го-
ловой, выказывая крайнее недоброжелательство, и, на-
конец, бормоча что-то себе под нос, срывается с места
бегом, быстро-быстро перебирая босыми пятками.

- Нет обуви и у старших. Совсем, - продолжает Лиза
о своем.

Первая мысль, пришедшая в голову, когда засвер-
кали эти презрительные пятки: "Ринулся за автоматом,
где-нибудь припрятанным". Уж столько ненависти было
во взгляде Исы, в движениях. Даже в упрямом затылке, в
том, как сидит на корточках и демонстративно отвора-
чивается. Беда...

Однако вины Исы в том нет. Мир сегодняшних чечен-
ских подростков - это череда непрекращающихся ужа-
сов, постоянное, на протяжении нескольких лет, учас-
тие в похоронах родных и близких, умерших неестествен-
ной смертью, и это главное мероприятие их взросления.
И, конечно, разговоры, которые ежедневно ведут взрос-
лые: о том, кто жив, кого нашли трупом, как "зачистка"
прошла, за сколько кого выкупили у федералов...

Иса возвращается, и Лиза переводит. Его, оказывает-
ся, интересует, почему Путин объявил минуту молча-
ния по жертвам американской трагедии и ничего никог-
да не говорит о безвинно погибших чеченцах? Почему
столько шума вокруг смытого Ленска и Шойгу дает лич-
ное обещание президенту выстроить город заново, а в
Чечне все сметено и никто никому никаких обещаний
не дает? Почему вся страна всколыхнулась, когда уми-
рали моряки "Курска", но когда в течение нескольких
суток на поле расстреливали людей, выбегавших из Ком-
сомольского, "вы молчали"?..

- Меня расстреливали! Поймите же это! - Это Иса
уже по-русски. - Хочу знать, почему так.

И я хочу. Тоже. И единственное, что могу предложить
в ответ, это продолжение списка вопросов, на которые
нет ответов.

Но Иса опять сверкает пятками прочь. Если большая
часть взрослых, возможно, способна самостоятельно пе-
ретерпеть кошмар, опустившийся на их плечи, и со вре-
менем даже найдет объяснения, которые не сделают их
злее, то подростки и юноши Чечни, вся взрослеющая
жизнь которых прошла в нетерпимости и бесконечных
слезах сестер и матерей, - они терпеть, кажется, не на-
мерены. Младшее поколение чеченцев - те, которые сей-
час в старших классах или только что закончили шко-
лы, - самое трудное поколение, которое когда-либо тут
было. Независимость по-дудаевски? Видели. Первую вой-
ну? Прочувствовали. Вторую? Поимели. Трупы? В необоз-
римом количестве. Главное в жизни? Вовремя спрятаться
от человека с "Калашниковым". Цена человеческой жиз-
ни? Именно при них стала нулевой.

Младшая сестренка Исы, 14-летняя Зарема, тоже сни-
зошла до короткого разговора, но была односложна, смот-
рела затравленным зверьком, ожидающим от окружаю-
щей действительности только плохого. Ни намека на ком-
муникабельность, на желание понять человека, при-
шедшего из другого мира. Но есть одержимость, а есть
экстаз. Есть тенденциозность, а есть пока предубежде-
ние. Если старший брат - уже в тенденциозном экстазе
сопротивления, то сестренка пока еще одержима пре-
дубеждением. Что ей объяснять о жизни? Ей было четы-
ре годика, когда Дудаев объявил, что девочкам вовсе не
надо учиться. Семь лет - в первую войну. Двенадцать -
во время уничтожения Комсомольского. Она все видела
своими глазами. И поэтому у нее свои длинные счета к
действительности, по которым она предпочитает полу-
чить расплату.

Разложения, которому подверглась чеченская нация
на третьем году второй войны, уже не скрыть. И весь
вопрос в одном: как противостоять ему? Как заставить
детей поверить, что завтра будет все-таки лучше, чем
вчера?

А как самому поверить в это?

Лиза пытается сгладить - она воспитана в советской
школе и в советское время, и это обычная современная
чеченская история: среднее поколение куда более лояль-
но к русским, чем юное, подрастающее или уже подрос-
шее.

Но дипломатия матери не удается: дети суровы. И про-
должает улыбаться лишь бабушка. Она выжила в сталин-
ские годы репрессий и выселения. Она голодала много
раз и умеет бродить туда-сюда: от нормальной жизни и
обратно, возвращаться из смерти и опять встречать ее,
чтобы не умереть.


Цветы

Пора прощаться. Иса так и не вернулся - ни с авто-
матом, ни без. Нищий Магомед - этот очередной уни-
женный жизнью чеченский мужчина, ничего не способ-
ный сделать для своей семьи, - спрашивает:

- Хотите зайти к соседям? Тут недалеко - бывшая
улица Нагорная. К бабушке Савнапи. У нее ничего нет,
кроме цветов. Но они очень красивые.

Савнапи Далаева - никакая не бабушка, а женщина
1944 года рождения с тонкими чертами красивого лица
и глубокими серыми глазами. Но у нее совершенно без-
зубый рот и израненная кожа. Забор вокруг ее дома пре-
вращен обстрелами в решето, а вместо дома - даже не
строительный мусор, как у Магомеда, а нагота едва со-
хранившегося фундамента. Однако вдоль и внутри него,
действительно, разбит у Савнапи прекрасный цветник -
в книжках по садоводству это называют рокарием.

- Ходила я по пустому Комсомольскому после штур-
ма. Там цветочек откопаю из пепла - здесь вырою - вот
и сад... Люблю красоту.

Потихоньку собираются люди. Такой прозрачной че-
ловеческой худобы, как в Комсомольском, не видела
нигде. Разговариваем: в одной семье - два инвалида,
один психический, другой - астматик. В другой - опять
инвалид, но ребенок. В третьей убиты все мужчины...

- Гелаев вам сейчас помогает? Поддерживает свое
село?

Смеются, наконец: "Он нам уже помог. Сами видите,
как нас поддержал". А когда смех затухает, женщины до-
бавляют: "Будь он проклят". Скольких спросила, столько
и ответили так. Как судьи при вынесении приговора. Все
останется в истории второй чеченской. И нищенство, го-
лод, болезни и бездомность. И генерал Трошев. И прези-
дент Путин. И все те деятели, которые, раскромсав жи-
вой организм, в последующем не приложили и миниму-
ма стараний, чтобы исправить ошибку... Но будет в ней и
гелаевщина. Гелаев покинул свой народ в беде, он боль-
ше не с ним - но и народ вне его.


АНКЛАВ ГРАЖДАНСКОГО
БЕСПРАВИЯ

Молодой хромоногий доктор Султан Хаджиев, заве-
дующий гнойно-септическим отделением 9-й городской
грозненской больницы, перекидывает всю тяжесть свое-
го израненного тела на палочку и откидывает одеяло на
дальней скрипучей койке у окна в палате N 1. Одеяло
скрывало тело Айшат Сулеймановой, 62-летней грознен-
ки с улицы Ханкальской.

У Айшат в глазах полное равнодушие к миру, а на ее
оголенное тело смотреть выше сил: женщина выпотро-
шена, как курица. Хирурги разрезали ее выше груди и по
самый пах. Послеоперационные линии - не прямые, а
разветвляются, как генеалогическое древо. Кое-где швы
разошлись, не желая срастаться, и ты видишь выверну-
тые наизнанку раны. Медсестра втыкает в них длинные
марлевые полоски, будто там пустые глубокие дыры, а
Айшат даже не плачет.

- Я ничего не чувствую. - Она двигает серыми губа-
ми, но движения губ - не в такт словам, будто идет
иностранное кино, и актеры, озвучивающие перевод, де-
лают это очень плохо.

За две недели до нашего разговора молодой парниш-
ка в форме российского военнослужащего посадил Ай-
шат перед собой на кровать в ее собственном доме и
вкатил ей в тело пять пуль класса 5,45 мм. Тех самых,
которые запрещены к применению всеми возможными
международными конвенциями как бесчеловечные - это
пули со смещенным центром. Войдя в тело, они гуляют
по нему, разрывая по ходу все внутренние органы. Рядом
с Айшат сын, давно не брившийся мужчина, - значит,
в их доме похороны. Он смотрит на меня отчужденно, с
нескрываемой ненавистью. И когда собирается что-то
сказать, вдруг останавливает себя на первом же полу-
слове: мол, не вам нас жалеть...

Зато Айшат хочет говорить, поделиться своим страда-
нием, скинуть часть его, незаслуженного и оттого еще
более непосильного:

- Мы уже легли спать тогда... Вдруг - видимо, было
часа два ночи - слышу: сильно стучат. А стук в это вре-
мя - у нас ведь комендантский час - плохое дело. От-
крыли. Два солдата стоят, говорят: "Нам пива надо". Я:

"Мы пивом не торгуем". Они: "Пива давай!" Я: "Да мы
вообще не разрешаем, чтобы пиво в доме было". Они:

"Ладно, бабушка". И ушли.

Айшат хватается за шею. Это не приступ удушья, а
волна горя и слез. Она хватается за плечо все более мрач-
неющего сына и, так найдя себе опору, продолжает:

- Проснулась я, наверное, еще через час, а те двое
солдат уже ходят по нашим комнатам. Рыщут. И говорят:

"Мы на "зачистку" теперь пришли". Я поняла: нас будут
наказывать за то, что не дали им пива. Солдаты переры-
ли все лекарства - муж у меня астматик. Один пошел в
комнату, где наши внуки спали - пяти лет, полутора
лет и четырех месяцев. Я испугалась, что невестку изна-
силует. Дети, слышу, закричали. Другой завел мужа в
кухню. Мужу моему, Абасу, 86 лет. Слышу, муж предла-
гает ему деньги. А потом как закричит! Это солдат мужа
ножом прикончил. Солдат вышел из кухни и повел меня
в спальню - а я уже как замороженная. И ласково так
мне говорит, показывая на кровать: "Бабуля, садись сюда.
Поговорим". И сам сел напротив. "Мы - не изверги,
мы - ОМОН, это наша работа". А дети-то плачут за стен-
кой... Я: "Не пугайте детей". "Хорошо, не будем", - от-
вечает опять ласково. И прямо на этих словах, не вставая
со стула, как бухнул в меня из своего автомата. Невестка
недавно рассказала мне, что после расстрела они просто
закрыли за собой дверь и ушли.

Айшат смогли довезти до больницы только следую-
щим утром. Хотя это близко, но для всех, кто не бан-
дит, в Грозном ночами очень строгий комендантский
час. Пойти, чтобы зарезать чеченца ножом, - пожалуй-
ста, зато требовать разрешения у блокпостов провезти
раненого в больницу - все равно что проситься на соб-
ственную казнь.

- Она истекала кровью, слабела, у нее уже начинал-
ся перитонит, - говорят врачи. - Выжила чудом. А те-
перь пойдемте в приемный покой! Там женщину только
что привезли - у нее точно такие же обстоятельства:
она - жертва ночного бандитизма. Может, вы успеете
поговорить, пока военные не появятся, а если появятся,
не бойтесь, мы вас выведем...

44-летняя Малика Эльмурзаева стонет, разметав во-
лосы по больничной клеенке. Доктор пытается припод-
нять ее голову, но женщина теряет сознание от боли.
Видно, как клочья ее густых темно-рыжих красивых во-
лос кое-где отошли от тех мест на голове, где они долж-
ны располагаться, и висят на ниточках кожи - неужели
кто-то пытался снять скальп?

Обстоятельства случившегося омерзительны: Малика
живет в 1-м микрорайоне Грозного, на улице Кирова, в
пятиэтажке, в подъезде, где нет мужчин. Так уж вышло:
одни женщины. Было около двух ночи, как в двери зако-
лотили: "Открывайте, суки, зачистка!"

Отперли, конечно, куда деваться - только бы дверь
не взорвали. Группа молодцев в военной форме, масках
и смешанного чеченско-славянского состава (по разго-
вору стало понятно) пришла грабить подъезд, и без того
уже ограбленный не раз.

В квартире, где была Малика, спали три женщины-
родственницы. Одна - 15-летняя. Братва сделала вид, что
собирается ее насиловать, и прокричала остальным: "Если
не будете слушаться, изнасилуем так, что не выживет".
Малику схватили за волосы (вот почему столько выдран-
ных с мясом клочьев) и поволокли по лестнице вверх,
чтобы она стучала в другие квартиры и просила по-со-
седски открыть...

Все закончилось мародерством и побоищем. Женщин,
оказавшихся в ту ночь в этом подъезде, нещадно коло-
тили по почкам, голове, икрам.

- Насиловали?

Молчит Малика, только стонет, хотя слышит вопрос.
Молчат те, кто ее принес сюда, - избитые соседки,
которые открывали на ее стук. Слишком упорно молчат.

Бандитская вакханалия на улице Кирова продолжа-
лась до пяти утра - в Грозном привыкли, что мародеры
уходят с мест своей "гульбы" до шести, до конца комен-
дантского часа.

- Смотрите цифры! - просят врачи. - С 1 июня по
18 сентября 2001 года мы приняли в больнице 1219 боль-
ных, включая амбулаторных. 267 из них - с огнестрель-
ными и минновзрывными ранениями. Большинство -
результаты ночного разбоя.

Чтобы узнать, что творится в городе, надо зайти в
больницу. Здесь - финал всех его трагедий и драм. Так
вот, пока о мирном Грозном неустанно талдычат власти,
получающие зарплату "за строительство мира" в Чечне,
в больницу военно-бандитского Грозного ежедневно при-
носят новеньких "огнестрельных".

Война в городе развратила всех, кто оказался слаб и
этому поддался. Развалины, в которых обитают и без того
несчастные люди, погрязли в ночном криминале, с од-
ной стороны, возглавляемом и возбуждаемом федераль-
ными военнослужащими, - без их желания и поддерж-
ки сегодня ни один бандит не способен гулять по улицам
в комендантский час, и более того, стрелять, грабить и
насиловать. Но, с другой стороны, при самом активном
участии чеченцев. К началу третьего года войны оказа-
лось, что бандитские группы, прочесывающие руины по
ночам, - это "клуб по криминальным интересам": уго-
ловники из чеченских рядов, перемешанные с такой же
масти военнослужащими, находящимися "при исполне-
нии". И им по фигу - и идеологическое, и националь-
ное размежевание, и принадлежность к противоборству-
ющим воюющим сторонам. Просто - мародерка, кото-
рая "превыше всего". Истинный интернациональный кри-
минал, и хоть и без признаков ныне модного междуна-
родного терроризма, но сильнее штабов, стратегий и
тактик, которые неспособны остановить кровавый каток.
Уверена, даже если завтра будет объявлено об оконча-
нии войны, выводе войск и завершении боевых опера-
ций, Грозный все равно останется под криминальным
сапожищем, и Бог ведает, когда его удастся скинуть. Очень
просто начать войну - и почти невозможно потом повы-
лавливать всех рожденных ею тараканов, расплодивших-
ся и разбежавшихся повсюду. "Грязный Грозный" - имен-
но так сегодня грозненцы называют свой когда-то люби-
мый город. И в этих двух словах - не только боль утраты
по проспектам и площадям, обращенным в руины. Это
ужас за будущее, когда настоящее опустилось во тьму
наглого средневекового бандитизма - как главного ре-
зультата войны.

Небольшое замечание по ходу - оно очень важное.
Помните странные, на первый взгляд, слова врачей: "Мы
вас выведем, если придут военные..."

Это не шпиономанский маразм, которому в той или
иной степени подвержены все на войне, - это тоже гроз-
ненская реальность. Военные, хозяева местной жизни,
установили дикие порядки, при которых носитель ин-
формации о реальном состоянии, в котором находится
гражданское население, приравнен к вражескому лазут-
чику, с которым надо поступать по законам военного
времени. А учитывая, что вся Чечня теперь наводнена
добровольными помощниками "органов" из числа чечен-
цев, - попасться в руки военным и не отвертеться очень
просто. И поэтому всюду от друзей слышишь именно это:

"мы вас выведем", "мы вас спрячем". Но от кого же,
Господи? От тех людей, которые и воюют-то на мои день-
ги? На деньги налогоплательщиков? Чтобы поговорить с
бабушкой Айшат и постоять в приемном покое рядом с
растерзанной Маликой, надо вести себя, как разведчик
третьей стороны в стане неожиданно сговорившихся друг
с другом врагов.

Уголовное дело Айшат возбудили в самом "военно-
бандитском" районном отделе внутренних дел Грозно-
го - Октябрьском, где и дела расследуют, и сами же
совершают эти самые "составы преступления". В истории
с Маликой - то же самое... И вот уже врачи, как развед-
чики, тихо уводят меня в сторону, в потайные пустые
больничные проемы, чтобы разминулась я с группой во-
оруженных людей - не представившихся, не показав-
ших никому документов, включая главврача, но неожи-
данно пожаловавших посмотреть на несчастную жертву
ночного разбоя... Когда мы от этого излечимся? Сколько
лет пройдет, пока мы - участники гражданской войны в
собственном государстве - опять научимся прямо смот-
реть друг другу в глаза? Бог весть. Военные слишком при-
выкли в Чечне не только убивать, грабить, насиловать и
сколачивать чеченцев в криминальные группы под соб-
ственным руководством с целью совместной наживы -
военные, понабравшись чеченского опыта, разделили
страну на две части: тех, кто с ними, и тех, кто против
них. Те, кто с ними, - должны быть против чеченцев
(криминальные детали быта не в счет). Те, кто против
них, - с чеченцами. И пусть кто-нибудь скажет, что это
не гражданская война!

- Мы - нация изгоев. И кто рядом с нами - тот
тоже изгой, - говорит на прощание доктор Хаджиев.

- А с вами-то что случилось? Почему хромаете? Были
ранены?

Доктор разделил судьбу своих больных, страдающих
от военного беспредела более, чем от болезней. В пол-
день общероссийского Дня независимости на перекрест-
ке Первомайской улицы и Грибоедова доктора Хаджие-
ва переехал бронетранспортер из Ленинской районной
военной комендатуры Грозного.

- Почему переехал?

- Да просто так. Выскочил на большой скорости, я
должен был успеть увернуться. Но не успел. Собственно,
я ничего заметить не успел. Меня просто смяло. Моим
"Жигулям" - конец. Я остался. Еще - задний номер и
крышка багажника. Мне на память.

- И? Что дальше? Известен номер БТРа? Завели дело?

- Известен. Завели. И на этом - все.

- Почему?

Потому что Чечня - зона, где одним можно все, а
другим надобно смириться.

Россия продолжает пестовать на своей территории ан-
клав гражданского бесправия. Или зону оседлости - смот-
ря что кому ближе. Очень опасное занятие. Если бы мир
видел глаза сына Айшат Сулеймановой! Взгляд затрав-
ленного изгоя, отца которого убили только потому, что
он тоже изгой, а мать изуродовали только потому, что
она тоже изгой...

В начале войны большинство чеченцев еще удивля-
лись этому новому своему положению, кричали: "Мы
такие же, как вы! Мы требуем уважения к себе!.." - а
теперь никто не кричит. Потому что все согласились:
они - нация изгоев. Выше головы не прыгнешь. И надо
с этим жить.

Но все ли будут с этим жить? Айшат - да. Ее сын -
вряд ли.

Совсем чуть-чуть отечественной истории. Возможно,
ее кто-то подзабыл. Конец 19-го и начало 20-го веков в
России - разгул государственного антисемитизма, срав-
нимый с нынешними федеральными всеохватными ан-
тичеченскими настроениями. Укрепляются "зоны осед-
лости". Дети растут с тем, что им запрещено свободно
перемещаться, лишь с дозволения полиции, учиться
можно далеко не во всех учебных заведениях. Наконец,
комплекс неполноценной нации водружает венец вели-
комучеников на головы многих представителей молодой
еврейской поросли. Они готовы сражаться за свое пору-
ганное детство - потому что не хотят поруганной зрело-
сти и старости, каковыми "награждены" их родители и
деды. Результат известен всей планете: большинство ра-
дикальных большевиков с широко известными фамили-
ями, совершивших удачный Октябрьский переворот,
получилось как раз из этих, "местечковых", евреев, не
просто более не желавших жить изгоями, но и стремя-
щихся отомстить обидчикам за то, что им пришлось пе-
ренести. И отомстили ведь...

Странно, что в который раз у нас забыто то, что ни
при каких условиях забывать не рекомендуется. Доктор
Хаджиев согласен со мной: на третьем году войны и он,
и я - мы встречаем уже слишком много молодых чечен-
цев с нехорошими искрами в глазах и единственной меч-
той - о расправе со своими обидчиками.


ДЕВОЧКА-НИКТО
И НИОТКУДА

В комнате N 45 на втором этаже Грозненского дома
престарелых, рядом с пятьюдесятью тремя бабушками и
дедушками живет маленький молчаливый ребенок. Де-
вочка. Может, четырех, а может, и семи лет. У девочки -
острый настороженный взгляд исподлобья. И повадки
одичавшей кошки, то и дело стремящейся поглубже за-
биться под железную казенную кровать. В комнате скупо
и пусто - по законам военного времени. Окна, по тра-
диции этой войны, затянуты полиэтиленовой пленкой:
стекла - по-прежнему самый большой грозненский де-
фицит. Железная кровать, покрытая полосатым матра-
цем, и больше ничем. И ребенок, лишь крошечным сво-
им ростом похожий на ребенка.

То, что случилось с этой девочкой, - одна из тайн
второй чеченской войны. Бабушки и дедушки зовут ее
Анжелой, или Анжелкой, и говорят, что ребенку четыре
годика. Но так ли это, точно не знает никто.

В дом престарелых на Катаяме (название грозненско-
го микрорайона) девочку привели ранней весной 2001 го-
да. Неизвестные, совершенно посторонние люди - при-
вели и ушли. Сказав немногое: что они ей не родствен-
ники и не знакомые, а так, мимо проходили, пожалели
беспризорную и, зная, что в доме престарелых появи-
лись еда и тепло, - взяли девочку за руку и довели до
его порога...

Ребенок был грязный и запущенный. В колтунах и
вшах. Дистрофичный, оголодавший, в драной одежон-
ке. И можно сказать, что босой - на голых ножках-
тростиночках висели рваные сандалии, что в начале да-
же грозненской весны не может считаться обувью.

Ребенок назвался Анжелой, и это единственное, что
произнесла девочка. Вместе с Анжелой была немолодая
женщина - по грозненским улицам они беспризорни-
чали вместе. Но кто кого сопровождал и помогал вы-
жить - большой вопрос. Женщина, представившаяся
Раисой, была явно сумасшедшая, грязная и отощавшая,
неопределяемого возраста. Но Раиса ли она, тоже неиз-
вестно, настолько странно она вела себя. Заговаривалась,
фантазировала в стиле Хичкока.

Зинаида Тавгиреева, медсестра дома престарелых, вы-
вернула все карманы, прежде чем сжечь одежду - доку-
ментов не оказалось. Никаких - ни ее собственных, ни
на девочку. При этом Раиса утверждала: они с Анжелой -
родственники и фамилия ребенка - Зайцева. Русская,
значит. Действительно, когда девочку отмыли, из-под
многослойной уличной грязи вылупился вполне славян-
ский овал, а волосы оказались русыми.

В первые дни Анжела ни на шаг не отходила от Раисы.
И та за нее держалась, не отпуская от себя. Как люди, у
которых, действительно, на свете больше никого не ос-
талось - только они двое, возможно, из некогда боль-
шой семьи. Однако потом появились некоторые несты-
ковки. Раиса поведала, что Анжела - "дочка второй жены
ее мужа". А муж вроде умер, вслед за ним вскоре поки-
нула мир и вторая жена, Анжелина мать, и вот теперь
Раиса считает себя Анжелиной мачехой. Как это принято
в чеченских семьях - взяла на себя все заботы о сироте.

Так, значит, отец ребенка - чеченец? Хотя бы пото-
му, что имел двух жен? На этот вопрос Раиса ответить
уже не смогла. Впрочем, ее слова были только версией.
Случилось то, что случилось: в цивилизованной Европе,
в 21-м упорядоченном веке из ниоткуда явился ребенок,
о котором никто точно не знал, кто он. Война, которую
мы допустили, лишила эту девочку абсолютно всего, и
даже того, что имеют сироты, - имени, фамилии, года
и места рождения.

Прошел месяц. Анжела пополнела, порозовела, дала
себя осмотреть врачу, потихоньку заговорила и забегала
по коридорам дома престарелых, радуя одиноких гроз-
ненских бабушек и дедушек. Но так ничего о себе и не
вспомнила. Лишь забивалась под кровать всякий раз,
когда на общественной кухне повара с треском роняли
на пол большой железный половник. Лишь падала, как
подкошенная, куда придется и намертво обхватив голо-
ву руками, когда слышала стрельбу. Заученные телодви-
жения.

Журналистика - счастливая профессия. Много лю-
дей, с которыми встречаешься. И много тех, которые
готовы помочь. Тем, за которых ты просишь. Так и слу-
чилось: прошло еще около полугода - на всякие нудные
формальности и уговоры чиновников, и Анжелу удоче-
рила семья из североосетинского города Моздок. Немо-
лодые уже муж и жена. Чеченцы из Грозного, бежавшие
из него во время второй войны и теперь не желающие
возвращаться. В войну у этих людей погиб единственный
сын, не успевший жениться и оставить им внучат. У меня
есть фотография Анжелы с новыми родителями. На меня
смотрит совсем другое лицо - яркие быстрые глаза, от-
крытая улыбка, горделивая постановка красивой голов-
ки. Ничто не напоминает в ней ту дикую грозненскую
беспризорницу.

Но я не еду посмотреть на нее, хотя и тянет - при-
ятно видеть счастье после беды. Не еду, потому что не
хочу ни о чем напоминать - ни ей, ни ее папе и маме.
Они должны все забыть - это фундамент их дальней-
шего счастья.


ВЫЖЖЕННЫЙ КРЕСТ
ЦОЦАН-ЮРТА

Власти, использовав для этого общедоступное лицо по-
мощника президента РФ Сергея Ястржембского, ответ-
ственного за "формирование правильного образа войны",
объявили о "несомненном успехе спецопераций", проведен-
ных в декабре-январе 2002 года в Чечне. "Лицо" заверило
наш многомиллионный народ, что там применялась так-
тика "многомесячного" выдавливания боевиков с гор и из
нескольких населенных пунктов в селение Цоцан-Юрт, где
в Новый Год последние были блокированы в количестве не
менее ста человек, шли сильные бои с "плотным огнем из
домов, превращенных в крепости", в результате которых
большое количество боевиков поймано и уничтожено...


С новым горем!

В Цоцан-Юрте все началось 30 декабря - в тот день,
когда уже почти весь мир за праздничным столом.

- "С Новым годом!" - так я сказала солдату, кото-
рый первым вошел в мой двор, - говорит дряхлая ста-
рушка совсем преклонных лет, пришепетывая и присви-
стывая двумя оставшимися во рту зубами. - И солдат
ответил мне: "С новым горем, бабушка!"

Камера начинает нервно плутать по ее дому. Бабушка
что-то сбивчиво и невнятно объясняет - опять с очень
плохим произношением. Но, собственно, слова уже не
требуются. Шифоньер перевернут и внутри все выломано.

- А вещи где?

- Унесли. Они пришли и сказали, что у меня банди-
ты скрываются. И тут же стали грабить. Недавно мне по-
дарили старые калоши - так они их забрали. Я спросила:
"Часы не можете оставить? У меня больше нет часов".
Солдаты ответили: "Бандитов подкармливаете - часов
оставить не можем".

Посуда? Разбита, расколота и сброшена на пол.

Подушки и матрацы? Вспороты.

Мешки с мукой? Тоже - ножами, крест-накрест. Му-
ку-на пол, чтобы из нее уже никто, никогда и ничего
не приготовил.

- У меня в сарае было 200 тюков с сеном, - расска-
зывает соседка старушки "С новым горем". - Военные
притащили в мой сарай парня с другого конца села,
положили между тюков и все сожгли.

Длиннобородый старик в белой папахе - он букваль-
но "повис" на своей палке - еле стоит на ногах. И от
старости, и от горя:

- Они вошли и говорят: "Где паспорт на магнито-
фон?" А магнитофону - 30 лет. Какой у него "паспорт"?
Если нет "паспорта" - уносят. Или деньги плати, чтобы
оставили. Картошку у меня всю забрали. Весь зимний за-
пас. Если мешок с мукой им был не нужен - рвали его и
муку высыпали. Кукурузу - корм для скота - всю со-
жгли. У меня было три пары штанов - все три забрали,
и все носки, которые были. А кто давал выкуп -
5-6 тысяч рублей с двора - не трогали. За человека вы-
куп меньше, чтобы не забирали, - 500 рублей. А те, кто
в селе боевики, - тех не трогали... Потом автобус подо-
гнали, людей туда погрузили, и детей - тоже. Детям в
руки лимонки давали и родителям кричали, что если не
принесут денег, то детей подорвут. В доме Солталатовых
федералы держали молодую женщину с годовалым ре-
бенком на руках на улице до тех пор, пока ее мать не
смогла обежать соседей и собрать сумму, которую они
потребовали. Уносили из домов даже одежду для ново-
рожденных. Мою сноху, под угрозой оружия, заставили
написать заявление, что она благодарит их за содеянное
и дарит им двух баранов на Новый год. Пообещали вер-
нуться и сжечь дом, если потом она напишет другое за-
явление... Три дня и три ночи так издевались над нами:
придут - уйдут. Разве порядок таким образом наводят?

Мечеть, конечно, самое лучшее здание в селе. Отре-
монтированные стены, красивая свежевыкрашенная огра-
да. Солдаты пошли в мечеть, а может, это были и офице-
ры. И там, в мечети, взяли да нагадили. Стащили в кучу
ковры, утварь, книги, Коран, конечно, - и свои "кучи"
сверху наложили.

- Это что, они, называется, - культурные люди? А
мы - средневековье, по-вашему? Русские матери! Ваши
сыновья вели себя у нас как свиньи! И остановить их на
этом свете некому! - кричат женщины в платках, съе-
хавших набок, - те женщины, которые потом, через
шесть дней после цоцан-юртовского погрома, отскреба-
ли в мечети это человеческое говно. И еще кричат:

- Будь прокляты вы, русские! Не забудем мы вам
это! Кто те матери, которые родили этих извергов?

Мальчишки рядом толкутся, прислушиваются. И мол-
чат. Один не выдерживает, резко разворачивается и ухо-
дит прочь - его увозили вместе со взрослыми мужчина-
ми "на поле", во временный фильтропункт, допрашива-
ли, били. Другому, лет девяти, взрослые велят расска-
зать, что он видел.

- Я залез в какой-то подвал от страха. Солдаты всех
били. Гонялись за всеми. Я и полез. А там мужчина уби-
тый, я испугался и вылетел...

- Я, видишь, бабушка уже, - это еще одна бабушка
говорит, совсем не дряхлая, с крепким голосом, с осан-
кой, боевая. Но все равно ведь бабушка. - А они мне:

"Сука! Блядь!"

- И нам так же, - скорбно кивают другие бабушки.
С палочками, на кривых, вдрызг разбитых подагрой но-
гах вечных тружениц.

- Я - "сука"? - плачет та, что все время молчала. -
Я сорок лет дояркой отработала, надоев рекордных до-
бивалась. А мне солдат кричал: "Мы вас доведем до того,
что вы сами в Сибирь будете проситься". Но я там уже
была, в Сибири было лучше...

- А я - им: "Как же вам не стыдно, ребята!" - про-
должает самая первая старушка. - "А если бы твою ба-
бушку сукой обозвали? Что бы ты делал?" А солдат мне в
ответ: "Мою бы не обозвали, потому что она - русская".

До 3 января в Цоцан-Юрте шла обычная карательная
операция. Погромы, поджоги, мародерство, аресты, убий-
ства.


Крест на снегу

Крест, выжженный на снегу, - до самой земли. Тем-
ный почвенный крест на белом снегу. Это место, где фе-
дералы сожгли молодого цоцан-юртовца по имени Бу-
вайсар, предварительно расстрелянного. Старик в белой
папахе говорит:

- Военные нам даже не дали молитву над ним про-
читать, когда расстреляли, - сразу стали жечь.
От Бувайсара ничего не осталось, кроме креста.
По информации правозащитного центра "Мемори-
ал", в ходе "зачистки" селения Цоцан-Юрт (30 декабря
2001 г. - 3 января 2002 г.) представителями федераль-
ных сил были жестоко, с пытками, убиты Идрис Закри-
ев, 1965 г.р. (увезен на БТРе N А-611 из собственного
дома по ул. Степной 30 декабря в 7.45 утра) и Муса
Исмаилов, 1964 г.р. (отец пятерых детей, старшему из
которых 14 лет, также увезен федералами из собственно-
го дома). Еще, по окончании "зачистки" и после снятия
блокады, 7 января цоцан-юртовцы обнаружили на окра-
ине села останки минимум трех мужчин - тела были
взорваны. Среди них удалось опознать останки Алхазура
Саидселимова, 1978 г.р. А как же сожженный Бувайсар?
Увы, не осталось даже костей, поэтому он не может быть
"подтвержден".

- Действительно, список неполный, - утверждают
"мемориальцы". - Это только те, которые перепрове-
рены.

- Военные увозили людей десятками. Это те, семьи
которых не смогли откупиться, - свидетельствуют цо-
цан-юртовцы. - Но мы будем молчать, пока есть шанс
их вернуть. Если назовем фамилии, их точно убьют и где-
нибудь тайно закопают.

Старик в очках с толстыми дальнозоркими стеклами,
делающими его глаза огромными и беззащитными,
спрашивает, разводя руками:

- Куда нам жаловаться? Где власть? Где этот Кадыров?

И другой старик, в серой папахе, сухой, как палка в
его руке, отвечает:

- Кадыров - хуже, чем русские. Все знает - ничего
не делает.


Власть

В "спецоперации", согласно официальной информа-
ции, принимали участие:

- бойцы внутренних войск МВД РФ и ФСБ (посто-
янно дислоцированные в Ханкале, на главной военной
базе в Чечне);

- сотрудники спецназа ГРУ МО РФ (так называемые
"летучие отряды" или "эскадроны смерти");

- представители Курчалоевской районной военной
комендатуры и временных же районных отделов внут-
ренних дел;

- лично генерал-лейтенант Молтенской, командую-
щий Объединенной группировкой войск и сил.

Интересно, что официально зафиксировано присут-
ствие в Цоцан-Юрте и сотрудников прокуратуры - как
положено, в соответствии с приказом Генпрокурора Рос-
сии. Но на сей раз, как военные священники, прокуро-
ры лишь благословляли кровавое военное безумство и
погромы, и не воспротивились ничему.

Но есть и вторая часть "власти". И это о ней говорили
цоцан-юртовские старики. Так где же был "этот Кады-
ров", глава администрации Чеченской республики? Куда
делся Тарамов, глава администрации Курчалоевского
района?

В течение всех новогодних праздников все те, кто яв-
ляется гражданской властью в Чечне, уехали из Чечни
на каникулы - отдыхать. Гражданские власти оставили
свой народ на съедение военной власти. Бросили свой
народ. Я не верю, что они не знали о готовящихся "ново-
годних спецмероприятиях". Или хотя бы не узнали о них
уже 30 декабря. Но, узнав, не вернулись, чтобы защи-
тить тех, кого бросили. Еще чуть позже, когда праздники
миновали, Кадыров был явлен своему народу лишь по
телевизору - видом из Кремля, как он сердечно жмет
ручку президенту.


Под занавес - пара штрихов.

Первый - о выплаченных накануне новогодних
праздников зарплате и пенсиях. Во время цоцан-юртов-
ской "зачистки" федералы уничтожили по домам все
зерно, которое сотрудники совхоза получили в качестве
зарплаты за летние труды. А также "зачистили" все пен-
сии у стариков, включая инвалидные пособия, выдан-
ные накануне. А также уничтожили всё оборудование
мебельной мастерской, начавшей работать в селе.

И - второй штрих. Он демонстрирует не случайность
цоцан-юртовских событий, а их системность, и специ-
альный идеологический подход военной власти. "Прак-
тика", подобная цоцан-юртовской, продолжилась и в
Аргуне, куда, как известно, перебрались "зачищающие"
из-под Цоцан-Юрта и где "спецоперация" имела место
быть уже с 3-го по 9 января. Там военные, к примеру,
разгромили сахарный завод, тоже уже заработавший. Те-
перь, конечно, завод прекратил свою деятельность -
военные увезли станки. А мешки с сахаром - готовую
продукцию, тоже "зачищенную", - позже продавали в
соседних селах по 180 рублей за мешок, при рыночной
цене на сахар в Чечне раза в три выше... И те, кто это
увидел, не смогли дозваться прокуроров для ареста "про-
давцов" с поличным.

В этом материале нет ни одной фамилии тех цоцан-
юртовцев, которые согласились свидетельствовать о том,
что случилось в их селе. Слишком часто федералы уничто-
жают тех, кто "открывает рот".


СТАРЫЕ АТАГИ.
"ЗАЧИСТКА" N 20

Что такое "зачистка"? Это слово ввела в наш оби-
ходный словарь вторая чеченская война - а точнее, гене-
ралы Объединенной группировки войск и сил на Северном
Кавказе. Из Ханкалы - главной военной базы Группиров-
ки под Грозным - транслируются их телевизионные от-
четы о ходе так называемой "антитеррористической опе-
рации". Обывателей уверяют, что "зачистка" - это не
что иное, как "проверка паспортного режима". А на са-
мом деле?

Конец 2001-го и начало 2002-го стали самым жесто-
ким периодом этой войны. "Зачистки" прокатились по
Чечне, сметая все на своем пути: людей, коров, одежду,
мебель, золото, утварь... Шали, Курчалой, Цоцан-Юрт,
Бачи-Юрт, Урус-Мартан, Грозный, опять Шали, опять
Курчалой, снова и снова Аргун, Чири-Юрт. Многосуточ-
ные блокады, рыдающие женщины, семьи, всеми правдами
и неправдами увозящие своих подрастающих сыновей куда
угодно, только прочь из Чечни, генерал Молтенской, то
бишь наш командующий Группировкой, в орденах и звез-
дах - и непременно на фоне трупов оказавших сопротив-
ление при "зачистке" - по телевизору, как главный герой
нынешнего этапа покорения Чечни, и всякий раз после "за-
чисток" рапортующий о "значительных успехах" в ловле
"боевиков".

С 28 января по 5 февраля 2002 года такая "зачистка"
прошла в селе Старые Атаги (двадцать километров от
Грозного и десять - от так называемых "Волчьих во-
рот", входа в Аргунское ущелье на языке военных). Для
Старых Атагов она стала "зачисткой" N 20: 20-й с на-
чала второй чеченской войны и 2-й - с начала этого года.
15 тысяч человек (Старые Атаги - одно из самых боль-
ших сел Чечни) в 20-й раз оказались заблокированы не-
сколькими кольцами бронетехники не только внутри села,
но и поквартально, поулично, подомно... Что творилось
внутри?


Салют по Павликам Морозовым

- Я обрадовался, когда нас повели на расстрел. -
У Магомеда Идигова, 16-летнего десятиклассника 2-й старо-
атагинской школы, - ясные глаза взрослого человека.
При подростковой комплекции и угловатой возрастной
нескладности это выглядит парадоксально. Как и то, как
спокойно Магомед рассказывает о случившемся, - во
время 20-й "зачистки" его пытали электротоком во "вре-
менном фильтрационном пункте", организованном на
окраине села, наравне со взрослыми арестованными муж-
чинами. 1 февраля, утром, в самый тяжелый по послед-
ствиям день "зачистки", Магомед был арестован у себя
дома на улице Нагорной, закинут в военный КамАЗ, как
бревно, и потом подвергнут пыткам прямо на глазах у
генералов-командиров. Где-то поблизости вроде бы мая-
чил сам генерал Молтенской - по крайней мере, Маго-
меду так показалось.

- Ты? Обрадовался? А как же родители? Ты подумал
о них?

Брови Магомеда по-детски ползут вверх домиком: он
все-таки силится не заплакать:

- У других ведь тоже погибают.

Виснет пауза. Рядом стоит отец Магомеда, офицер Со-
ветской армии в отставке. Он поминутно разводит рука-
ми и повторяет: "Да что же это делается... Я же... сам... в
армии... был... За что?"

- Было холодно, - продолжает Магомед. - На не-
сколько часов нас поставили на "стенку" - лицом к сте-
не, руки вверх, ноги расставить. Куртку расстегнули, сви-
тер подняли, вещи стали сзади резать ножом. До тела.

- Зачем?

- Чтоб холоднее было. Все время били. Кто мимо
идет - тот колотит чем попало. Потом меня отделили от
остальных, положили на землю и за шею таскали по
грязи.

- Зачем?

- Просто так. Овчарок привели. Стали натравливать
на меня.

- Зачем?

- Чтобы унизить, думаю. Потом повели на допрос.
Трое допрашивали. Они не представились. Список пока-
зали и говорят: "Кто из них - боевики? Знаешь? Где они
лечатся? Кто - врач? У кого спят?"

- А ты?

- Я ответил: "Не знаю".

- А они?

- Спросили: "Помочь тебе?" И стали пытать током -
это и значит "помочь". Подсоединят провода и крутят
ручку прибора, как телефонный аппарат. Самодельный
приборчик, из телефонного аппарата. Чем сильнее кру-
тят, тем больше тока через меня. Во время пытки спра-
шивали, где мой старший брат ваххабит.

- А он ваххабит?

- Нет. Просто он - старший, ему восемнадцать, и
отец отправил его отсюда, чтобы не уничтожили, как
многих молодых парней в селе.

- И что вы им отвечали?

- Я молчал.

- А они?

- Опять током.

- Больно было?

Голова на тонкой шее ныряет вниз - ниже плеч, в
острые коленки. Магомед не хочет отвечать. Но этот ответ
нужен мне, и я настаиваю:

- Так очень больно было?

- Очень. - Магомед не поднимает голову и говорит
так тихо, что это почти шепот: рядом отец, Магомеду
неудобно быть слабым при нем.

- Поэтому ты и обрадовался, что повели на расстрел?

Магомеда передергивает, будто это судороги при вы-
сокой температуре. У него за спиной - батарея меди-
цинских склянок с растворами для капельниц, шприцы,
вата, трубки.

- Это чье?

- Мое. Почки отбили. И легкие.

Вступает Иса - отец Магомеда, худой человек с ли-
цом в глубоких морщинах-каньонах:

- В предыдущие "зачистки" забирали старшего сына,
избили, отпустили - и я решил его отправить подальше
отсюда, к знакомым. В эту "зачистку" - среднего искале-
чили. Самому младшему - одиннадцать сейчас. Скоро за
него примутся? Ни один из сыновей не стреляет, не ку-
рит, не пьет. Как нам жить дальше? Скажите!

Я не знаю, "как". Я только знаю, что это не жизнь. И
еще знаю, почему это получилось: как вся наша страна,
а с нею Европа и Америка в начале XXI века дружно
дозволили пытки над детьми в одном из современных
европейских гетто, ошибочно именуемом "зоной анти-
террористической операции". И дети из гетто никогда
больше этого не забудут.

- Был рад познакомиться, - говорит Магомед. Он
прекрасно воспитан и, кажется, точно бы прищелкнул
каблуками на прощание, если бы... Если бы не Старые
Атаги за темными окнами. Да "зачистка", которой на все
наплевать.


"Что есть ценного, давай все!"

Вечером 28 января несколько "колец" солдатских це-
пей и бронетехники окружили село. К рассвету все ули-
цы были перекрыты БТРами с замазанными грязью но-
мерами. Под страхом расстрела на месте людям запрети-
ли покидать дома и дворы. Совсем низко, будто заходя
на посадку, над селом метались вертолеты, и шифер,
как кленовые листья от осеннего ветра, слетал с крыш
прочь, оставляя их непокрытыми. Можно делать боль-
шие глаза и продолжать называть это "зачисткой", но
совершенно очевидно, что против Старых Атагов прово-
дилась настоящая боевая операция.

- Я находился дома. Я знал, что калитка должна быть
открытой, иначе они танком или БТРом выбьют воро-
та, - рассказывает 70-летний Имран Дагаев. - В поло-
вине седьмого утра в наш двор ворвались военные. На
меня направили автомат. Я сразу показал паспорт, но
они даже не обратили на него внимания. У остальных
членов семьи тоже не спросили паспортов. Первое требо-
вание военного, по всей вероятности, старшего, было
таким: "Давай деньги и золото!" Он же добавил: "Что
есть ценного, давай все". Я ответил: "У меня нет денег и
золота, я получаю пенсию, и на эту пенсию мы живем -
нас одиннадцать человек". Он сказал: "Меня не касает-
ся, как ты живешь. Давай!" Они разошлись по комнатам,
стали все переворачивать вверх дном. Двигаться никому
не разрешали. Шифоньер с одеждой бросили на пол, и
он сразу раскололся. Стали шарить в посуде. В одной из
ваз нашли золотое кольцо и цепочку моей старшей сно-
хи. Их взял один из военных. Другие стали выбирать по-
суду. У них были приготовлены полиэтиленовые пакеты,
они туда сложили сервиз. Один взял мои новые туфли и
по одному засунул их себе в куртку. Сервант с оставшей-
ся посудой швырнули на пол, и вся посуда разбилась.
Опрокидывали кресла и диваны и разрезали их ножами в
поисках спрятанных денег. Но больше ничего ценного не
нашли. Бегая по комнатам в поисках ценных вещей, они
спрашивали: "Где твои сыновья?" Я ответил, что сын
мой погиб, а больше у меня нет.

Старик Дагаев действительно только что похоронил
30-летнего сына Алхазура, и для полноты картины оста-
ется добавить, при каких обстоятельствах. По поручению
сельской администрации Алхазур, вместе с другими,
поехал в Ханкалу, на главную военную базу, за телом
односельчанина, сначала задержанного во время преды-
дущей "зачистки", а потом убитого там же, в Ханкале.
Посредничал при выкупе трупа военнослужащий, пред-
ставившийся сотрудником ФСБ Сергеем Кошелевым. Он
потребовал за труп следующее: барана, видеокамеру и
"Жигули". Но получив все это, труп так и не отдал. При
этом все, кто привез выкуп в Ханкалу, бесследно исчез-
ли. Случилось это 22 декабря 2001 года. На 14-й день тела
всех исчезнувших нашли неподалеку от Ханкалы, в кю-
вете. У Алхазура Дагаева был выколот глаз, тело оказа-
лось черным от побоев, а убили его выстрелом из писто-
лета в левый висок с близкого расстояния.

- У тебя больше нет сына? - засмеялись военные,
выслушав рассказ Имрана, и быстро ушли, переместив-
шись в дом Татьяны Мациевой на соседнюю улицу Май-
скую. Они тоже не интересовались там ничьими паспор-
тами, зато украли из ее дома: "1) медаль "За трудовую
доблесть", 2) видеодвойку, 3) мягкие подушки и ме-
бель производства ГДР, 4) трюмо производства ВНР,
5) 4 ковра со стен, 6) 35 игровых кассет, 7) мешок кар-
тошки, 8) мешок сахара - 50 кг, 9) мужскую обувь
(2 пары сапог и 1 пару кроссовок), 10)..."

Именно так, позже, в заявлении на имя прокурора
Грозненского сельского района перечислила Татьяна все
похищенное у нее во время "зачистки". И добавила: "Про-
шу оградить меня и мою семью от нашествия узаконен-
ных российских бандформирований, жуликов и мароде-
ров". О прокурорах - дальше, и вообще все это будет
потом, а пока...

Страсти в заблокированных и переблокированных
Старых Атагах накалялись чем дальше, тем неуемнее. День
ото дня издевательства военных, раскинувших палатки
по окраинам, приобретали все более иррациональный
характер.

29 января, с утра, Лиза Юшаева, беременная на по-
следнем месяце, стала рожать - это часто случается не-
ожиданно и уж совсем не зависит от сроков "зачистки",
установленных генералом Владимиром Молтенским. Род-
ственники Лизы побежали просить военных, стоящих в
оцеплении, пропустить роженицу в больницу - но те
долго не разрешали. Женщины их громко стыдили, мол,
у вас есть матери, жены, сестры. А они отвечали, что
"безродные", детдомовские. И еще, что приехали сюда
убивать живых, а не помогать рождающимся.

Так и получилось: когда военные смилостивились,
Юшаева не могла пройти пешком необходимые 300 мет-
ров до больницы. Родственники стали договариваться за-
ново - теперь уже о машине. Наконец Лизу подвезли к
больнице. Но там стояло уже совсем другое оцепление и
другие бойцы. Не вникая в детали, они привычно поста-
вили и водителя, и Лизу к стене - в позу пойманного
боевика, руки вверх, ноги в стороны. Какое-то время
Юшаева еще выдерживала эту "стенку", а потом стала
оседать - вскоре ребенок явился на свет, но мертвым.

Многое можно понять и заставить себя осознать, с
многим сжиться и пропустить мимо ушей, но предста-
вить себе, о чем в тот момент думали солдаты, наблю-
дая перед собой рожающую женщину с огромным, опу-
стившимся к коленям животом, в полубессознательном
состоянии, но в требуемой позе - с расставленными
ногами?


...1 февраля вдруг умер старик Турлуев. Он был со-
всем стареньким и умер потому, что подошел его срок.

Надо было хоронить: собрать мужчин, обмыть, про-
читать молитвы, отнести на кладбище.

Военные запретили хоронить старика на мусульман-
ском кладбище. Почему? Потому что "зачистка". И ссы-
лались на инструкцию о запрете на передвижение - по-
хоронной процессии в том числе. Несмотря на то, что и
сама "зачистка", и все ее "инструкции" абсолютно неза-
конны.

Зато в тот же день, 1 февраля, федералы сами наведа-
лись на кладбище. Общеизвестно, что нет места для че-
ченцев дороже, чем оно. Но это не значит, что на клад-
бище можно чем-то "поживиться". Среди могил стоит
только молитвенный домик - специальная "подсобка",
где хранится похоронный инвентарь и совершается пос-
ледняя, перед погребением, молитва.

Так вот, военные унесли с собой специальную дере-
вянную ванну для смывания покойников, сожгли погре-
бальные носилки, своровали лопаты для рытья могил, а в
придачу - еще и оконные рамы, двери, ковры. Кораны.
Зачем? Сожгли, чтобы обогреться. И Кораны тоже.

Следующим пунктом был дом неподалеку от кладби-
ща - там живет бабушка Малкан. Солдаты загнали ее в
подвал, попросив "огурцы достать". После чего закрыли
люк и не выпускали до тех пор, пока родственники не
принесли 500 рублей выкупа.

Утром 1 февраля милиционер Рамзан Сагипов, млад-
ший сержант патрульно-постовой службы, раненный в
конце декабря в Грозном при охране новогодней елки,
лежал, долечиваясь, у себя дома, в Старых Атагах, на
улице Нагорной. Рука милиционера покоилась в гипсе,
культи оторванных пальцев кровоточили, раны на ногах
ныли - был слякотный мрачный день чеченской зим-
ней распутицы.

Услышав стрельбу на улице, Рамзан выскочил из дома:
милиционеру, хоть и раненому, отсиживаться стыдно -
надо людям помогать. И Сагипова военные тут же схва-
тили, забрали у него табельное оружие и принялись из-
бивать, норовя попасть по бинтам.

- А вы кричали, что вы - милиционер?

- Конечно.

- А они?

- Они: "Вы одна банда! Всех расстреляем!" Потом
меня закинули в КамАЗ. Когда пытался поднять голову,
тут же опять били по голове - ногой или прикладом.

На шум из сельсовета прибежали глава сельской ад-
министрации Ваха Гадаев и восемь из одиннадцати по-
селковых милиционеров. Военные и им кричали: "Вы при-
крываете боевиков!" Гадаева ударили прикладом, мили-
ционеров разоружили, скрутили и бросили в тот же
КамАЗ, где лежали остальные. Таким образом, местная
власть - вся, какая была в селе, - оказалась полностью
парализованной.


"Птичник"

Задержанных свезли на старую полузаброшенную пти-
цеферму на окраине села. В ней военные устроили свой
временный штаб и фильтропункт. Так как "зачистка"
была уже 20-й по счету, в Старых Атагах давно утверди-
лась своя терминология. Фильтропункт называли "птич-
ником".

"Птичник" - и это как сигнал. Значит, тебя потащи-
ли в лучшем случае на муки. В худшем, на смерть.

Официальный статус "птичника" - "временный филь-
трационный пункт" или ВФП (этот термин встречается
в официальных документах Ханкалы). Эти проклятые ли-
цемерные ВФП - одна из самых больших проблем со-
временной Чечни, не выползающей из масштабных "за-
чисток". Федералы организуют ВФП на окраинах сел, ко-
торые "проверяют", на фермах, хуторах или просто в поле,
и ВФП, с одной стороны, вроде бы выполняют роль
изолятора временного содержания, "обезьянника", но,
с другой, таковыми, с юридической точки зрения, не
являются. В результате ВФП, оставаясь абсолютно вне-
юридической, внепроцессуальной структурой, не могут
стать частью последующего, например, прокурорского
расследования. Если дело доходит до прокуроров, то те
лишь разводят руками: закончилась "зачистка", а на ме-
сте фильтропунктов, где людей пытали и допрашива-
ли, - только чистое поле или какие-нибудь развалины,
и обвинения в незаконном задержании либо содержа-
нии разваливаются, воздух к делу не пришьешь.

Зато остаются люди, прошедшие через эти незакон-
ные "птичники". Они помнят, они чувствуют - и никог-
да не простят.

- Сначала нас прогнали "сквозь строй". - Это опять
милиционер Сагипов. - Военные выстроились у КамАЗа
в шеренги друг против друга, и нас выбрасывали из ку-
зова им под ноги. Каждый мог бить, как хотел. Потом
всех поставили к стене. Я был перевязанный, один подо-
шел, повернул меня к себе и сказал: "Он - больной". И
тут же ударил дубинкой по голове. Потом другие сняли
повязки с моих рук и стали их давить.

- Чем?

- Ногами. Меня на землю швырнули. Во все стороны
кровь так и брызгала. Потом потащили в какую-то маши-
ну. Впихнули, повезли. Думал, на расстрел. Но потом по-
возили и вернули.

- Вас допрашивали?

- Да. Но допрос длился минут пять, не больше - и
тем же вечером меня отпустили.

- И все?

- Да. Только теперь операция на руках предстоит.

- Вам понятно, зачем вас арестовывали и держали?

- Понятно - чтобы поиздеваться.

- Но вы же один из них, аттестованный сотрудник
МВД, в погонах. Вы ведь с ними у одного государства на
службе.

- Конечно, у одного. Но когда начинается "зачист-
ка", я становлюсь просто чеченцем. А никакой для них
не милиционер.


Саид-Амин Алаев с улицы Нагорной - высокий креп-
кий молодой отец семейства. Если Рамзан подавлен всем
случившимся, то Саид-Амин не скрывает своего глубо-
кого презрения к федералам. На его губах - брезгливая
полуулыбка всякий раз, когда он начинает рассказывать
о "зачистке".

Саид-Амин Алаев - сосед Идиговых. 1 февраля, око-
ло одиннадцати утра, он заглянул к ним посмотреть но-
вости по телевизору. И как раз в это время в дом за-
скочили "маски" и положили лицом вниз и его, и
16-летнего Магомеда. Оттуда - в КамАЗ. Из КамАЗа -
в "птичник".

- Мы все просили не трогать пацана, - говорит Саид-
Амин. - Очень просили. Но военные отвечали так: из
школьников получаются хорошие подрывники. В "птич-
нике" нас поставили к стене с поднятыми руками, раз-
двинутыми ногами и опущенными головами. Шевелить-
ся и разговаривать было нельзя. За нарушение сразу сле-
довали удары сзади. Били ногами, руками, прикладами,
кто чем хотел. Так мы простояли шесть-восемь часов. На
ночь заперли в автозак. Утром 2 февраля вывели к стене
опять и продержали в том же положении до вечера. В су-
мерках повели на допрос к следователю, который требо-
вал назвать время и маршруты передвижения боевиков,
их явки, адреса. 3 февраля утром опять стояли у стены,
потом троих из нас зачем-то свозили в Новые Атаги, где
тоже шла "зачистка". Вечером вернули в "птичник", за-
ставили расписаться в какой-то книге, отдали паспорта
и отпустили. Я так и не понял, зачем "фильтровали"?
Какой смысл?

В эти дни по всем телеканалам страна видела Саид-
Амина из Старых Атагов. Это генерал Молтенской, да-
вая интервью и стоя прямо посреди "птичника", на фоне
арестованных, среди которых был и Саид-Амин, - за-
являл, что, мол, задержали бандитов с оружием, а мест-
ная милиция их защищала.

- Вранье, - говорит Саид-Амин. - Никакого ору-
жия у нас не было. Мы дома. Милиционеров тоже отпус-
тили, потому что они только пытались вступиться за нас.

- А ваххабиты? Ваши староатагинские бандиты?

- Как всегда, настоящие бандиты отсиделись по домам.


Доллары и рубли

Мы живем в темные времена. Наш воздух отравлен
ложью военных "верхов" и пряно пахнет купюрами -
это безнаказанность "низов", самокомпенсирующихся за
лживость "верхов". Так и крутится эта чеченская машина.

- В наш дом вломились человек 20, забрали паспорт
сына, - рассказывает Раиса Арсамерзаева с улицы Школь-
ной, - хотели увезти его на "птичник". Я дала сто долла-
ров. Они заставили меня написать расписку, что у меня к
военным никаких претензий нет. Уходя, забрали элект-
рогенератор и белье моих дочерей.

На сей раз в Старых Атагах был в большом ходу ком-
мерческий принцип. Забирали на "фильтропункт" в ос-
новном тех, кто не мог откупиться. Входя в дома, воен-
ные так прямо и требовали - денег за мужчин. Дал -
фильтрации не подлежит, и, значит, нет подозрений в
связях с членами воюющих отрядов. Не дал - подлежит
и подозревается. Ставки на живой товар колебались от
500 рублей до 3-4 тысяч. В зависимости от возраста: чем
моложе, тем дороже, - и от визуальной оценки дома
силами военнослужащих.

Помимо расценок на мужчин, была на сей раз в Ста-
рых Атагах и калькуляция на женщин. Как водится в этих
местах, "женские" цены оказались значительно ниже
"мужских". Впрочем, и шкала требований была другой:
откупались не по поводу "птичника", а чтобы не надру-
гались. У одной семьи за "ненасилие" молодой девушки
федералы взяли 300 рублей. У другой - 500. Взамен сексу-
ального удовлетворения принимались также серьги и це-
почки - с женщин, отказывавших в минутах мародер-
ской любви.

В конце концов люди вышли на улицы, разожгли ко-
стры и оставались так на все ночи. Думали, на миру не
рискнут убивать и насильничать. Но и это помогло не
всем.


Последние детали

К 4 февраля Старые Атаги представляли из себя ги-
гантскую картину разбоя, совершенного силами членов
законных бандформирований, осуществлявших "меро-
приятия по ловле членов незаконных бандформирований".

Тут и там на улицах, среди костров, сидели люди. В
последний день федералы взорвали пустой дом Махмуда
Эсамбаева. Знаменитый советский танцовщик был ро-
дом из этих мест и, следуя чеченской традиции, выстро-
ил в Старых Атагах прекрасный особняк для своей семьи.
Туда же, под тротил, пошел и другой богатый дом -
Кадыровых, предварительно чудовищно разграбленный
и только потом взорванный. Его хозяин давно живет в
Германии, но, по традиции, построил...

Что еще? Военные и тут исполнили обязательную про-
грамму всех последних "зачисток", которая состоит в том,
чтобы испражняться в мечети.

- Они уезжали из Старых Атагов 5 февраля, - рас-
сказывает Имади Демельханов. - Торопились. К нам во
двор на скорости заскочили двое в масках, потребовали
1000 рублей за мой КамАЗ. - Такое происходило уже в
четвертый раз за эту "зачистку" - военные хотели денег
за то, чтобы Имади оставили его КамАЗ "живым", а не
взорвали. Два раза Имади отдал по 500 рублей, потом
денег больше не было, и он расплатился двумя курицами.
5 февраля он опять предложил федералам кур. Или телен-
ка... Но они настаивали: "Давай денег". - Я отказался идти
к соседям, занимать, потому что мне было стыдно. Тогда
они поставили меня лицом к стенке, прострелили кисть
правой руки и сказали: "Теперь будешь просить?" И ушли.

На рассвете 5 февраля пошел сильный дождь. То ряв-
кая, то всхлипывая, из Старых Атагов убирались БТРы,
и вода с неба открыла людям хоть очень маленький, но
все-таки клочочек правды о тех, кто их так мучал восемь
суток подряд. "БТР N Е 403" - увидели люди на том,
что замыкал колонну. 403-й подъехал к взорванному дому
Кадыровых, военные в масках соскочили на землю и
посоветовали староатагинцам быть осторожнее: "Там, внут-
ри, могут быть мины..."

"Вот, бывают же и среди них нормальные..." - пере-
кинулись между собой люди. И увидели, как, чуть отъе-
хав, солдаты 403-го напоследок заскочили в пустые дома
и вытащили еще какие-то вещи...


Если на что и годятся методы, которыми идет эта
война, так на то, чтобы плодить терроризм и новых со-
противленцев, разжигать ненависть, взывать к крови и
отмщению.

А как ваххабиты? В Старых Атагах - они на месте. И
никуда после "зачисток" не исчезают. Более того, их по-
уличное патрулирование позволяет селу жить без комен-
дантского часа, что выглядит почти что неправдоподоб-
но, если приезжаешь сюда, например, из Грозного или с
гор. Это значит, порядок, о наведении которого так долго
говорили федералы-генералы, в Старых Атагах действи-
тельно существует. Но только это тот же порядок, что
накануне войны. И значит, годы мясорубки - с тысяч-
ными жертвами со всех сторон, с ранеными, искалечен-
ными и измученными людьми - всего этого как будто и
не было, все опять - как перед войной. Только разруше-
ний прибавилось на порядок, да во власти - другие лица.
Только из домов выметено все. Только полмиллиона озве-
ревших людей. Только страна постарела еще на одну страш-
ную войну.

                    ***

Военные в Чечне очень не любят прокуроров: пресле-
дуют, запугивают и никуда не пускают. В Старых Атагах
прокуроры тогда были и потом очень гордились, что су-
мели возбудить несколько уголовных дел, - объявляли
об этом по телевизору, много раз отчитывались перед
публикой.

А вот документ, достойный Салтыкова-Щедрина:
"...факты были предметом прокурорской проверки непо-
средственно в период проведения спецоперации..."

Это значит, сотрудники прокуратуры находились не-
посредственно на месте совершения циничных и жесто-
ких воинских преступлений. В момент их совершения. На-
блюдали за ходом преступлений. Ни во что не вмешива-
ясь. И назвали все это "прокурорской проверкой непо-
средственно в период проведения спецоперации".

Я живо представила себя на месте староатагинских
жертв. Как стою я, и бьет меня федерал дубинкой по
голове, а сзади - прокурор, фиксирует... Мне от этого
легче? Не так больно?

Бывает такая правда, которая хуже лжи. "Что творит-
ся в Чечне?" - продолжают спрашивать знакомые и жур-
налисты из-за рубежа. Вот то-то и творится: война, заме-
шенная на лжи, где все, кому положено, не договарива-
ют всего, что обязаны, и в результате военной анархии
на Северном Кавказе нет ни конца, ни края.


ЧЕЧЕНСКИЙ 37-Й

Хеда и Ислам

Из соседней комнаты вынесли маленькую и краси-
вую девочку Хеду с тем же серьезным и пристальным
взглядом, как почти у всех нормальных чеченских детей
последнего десятилетия.

- Ей - одиннадцать месяцев, - сказала Хедина тетя,
качающая ее на руках. - Она родилась уже после того,
как похитили Ислама.

Хеда придирчиво оглядывает столпившихся в комна-
те сумрачных людей и начинает плакать - как старушка,
бесшумно. Но не от того, что почти сирота - она вряд ли
это понимает. Просто ей настроение передалось. Тут, вда-
ли от тех мест, куда не забредает нога европейских пра-
возащитников-туристов, - в доме N 22 по улице Гага-
рина чеченского селения Алхан-Юрт Урус-Мартановс-
кого района - мы говорим о сплошной череде трагедий,
постигших большую семью Дениевых.

- К гадалкам ходили. К ясновидящим. Говорят, жи-
вой он, - произносят Нурсет и Зара, сестры Ислама.

- И вы верите?..

Жмут плечами, бесстрастно смотря в пол, и равно-
душно отвечают:

- А куда нам еще ходить? Все остальное давно исхо-
жено.

Перед плачущей Хедой трясут погремушками. Но до
того ли ей? Чеченские младенцы, рожденные в войну,
редко реагируют на погремушки как универсальное сред-
ство утешения детских слез. Слезы у них не детские...

Семья Дениевых - одна из тысяч чеченских семей,
попавших в ситуацию, когда "ни мира, ни войны" - "ни
тела, ни человека". Хоть кричи, хоть вой, хоть письма
пиши президенту каждый день... Ислама больше нет. Куда
ни обращались - ни слова о нем. Ни в одном списке
арестованных, задержанных или осужденных не значится.
Нет его. Будто и не было. Будто не от него Хеда. Будто
инопланетяне забрали.

При этом юридически точно известно и зафиксиро-
вано, как выглядели те самые "инопланетяне" для Исла-
ма Дениева. Обычно, по-местному - в "масках", каму-
фляжах, с "Калашниковыми", и стояли на блокпосту
поселка Черноречье (микрорайон Грозного), мимо ко-
торого 24 ноября 2000 года, примерно в 11 часов дня,
проезжал автомобиль, в котором три друга (Ислам Де-
ниев, Хизир Ахмадов и Саид-Ахмет Сааев) ехали на
похороны в селение Мартан-Чу.

"Инопланетяне" машину остановили, при свидетелях
всех из нее высадили и увезли трех друзей в неизвестном
направлении. Тут свидетели расходятся: одни говорят, на
БТРе с замазанными номерами. Другие - на таком же
"замазанном" УРАЛе.

Дальше, вроде бы, дело следователей. Кто увез? Бое-
вики? Ваххабиты из вотчины Бараева - соседнего с Ал-
хан-Юртом селения Алхан-Кала, которым все трое про-
павших были лютые многолетние враги? Но куда тогда
смотрели охранники Чернореченского блокпоста? Средь
бела-то дня?.. Значит, федералы? Иначе откуда же БТР и
УРАЛ?.. Увы. Ответы на вопросы отсутствуют, все под-
разделения, дислоцированные на территории Чечни, к
этому дню подтвердили свою непричастность.

Однако таким "подтверждениям" верить нельзя. Они-
только слова, фикция юриспруденции. По типу:

- Ты похитил людей?

- Нет.

- Видите? Он не виноват.

Никаких серьезных следственных действий по делам
о массовых похищениях людей в Чечне не проводилось.
И не ведется. За год с лишним после пропажи Ислама
Дениева и двух его товарищей произошло только одно:

28 ноября 2000 года пастух из Наурского района - а это
приличное расстояние от Черноречья - нашел сожжен-
ной ту самую машину, из которой высадили похищен-
ных. И накануне, 27-го, он же видел, как эта машина
шла в общей армейской колонне с номерами 15-го и
21-го регионов (Внутренние войска) и уже была обве-
шана бронежилетами, как обычно делают военные во-
дители, спасаясь от шальных пуль. В тот момент в маши-
не еще сидели двое - видел пастух. 28-го он же нашел
два обезображенных трупа у обгоревшего остова маши-
ны. Но трупы так никто и не признал. И где они сейчас -
неизвестно.

А вот пропавших Ислама, Хизира и Саид-Ахмета -
нет. Десяток их полусирот теперь ходят по земле безот-
цовщиной, жены-вдовы руками разводят, раскладывая
перед собой кипы бумаг-отписок, ничего не значащих и
не объясняющих, которыми можно растапливать кост-
ры, и хватит надолго. "Ваше обращение о похищении
неизвестными лицами... рассмотрено и направлено..."

И под этой галиматьей без единого факта и даже на-
мека на ведущиеся поиски - сплошь подписи очень серь-
езных господ. Тут - и госсоветники юстиции, и старшие
помощники Генерального прокурора России, и замести-
тели министров...

И что? Ничего.

- Сидим с вечера до утра, ждем федералов, что при-
дут и отомстят за то, что мы пишем и ищем... - говорит
Альберт Дениев, брат Ислама. - А с утра до вечера тря-
семся, что это произойдет днем. Вот и вся наша жизнь.

Хеду уже унесли прочь из дома, и теперь плачут муж-
чины Дениевы. Хотя плакать мужчинам тут совсем уж не
положено.


Сержень-Юртовский
старик Хоттабыч

Абдурхман Иблуев - симпатичный дедушка в весе-
лой тюбетейке и с бородой. Представляясь, он шутит:

"Абдурахман. Ибн-Хаттабович. Сержень-Юртовский ста-
рик Хоттабыч". И сам же добавляет: "Шутка плохая, по
нынешним временам может плохо кончиться, потому что
Хаттаб..."

Веселый дедушка рассказывает историю подлую. Рано
утром 7 ноября его разбудила дочка: "Только что русские
забрали Милану и Эсет!" Милана Битиргириева, пле-
мянница жены старика, и Эсет Яхъяева, сестра жены
старика Хоттабыча - накануне приехали навестить Иб-
луевых в село Сержень-Юрт Шалинского района. А в
ночь с 6-го на 7-е началась "зачистка". Женщин забрали
прямо с постели, полураздетыми, не посмотрев даже в
паспорта, и увезли на "чеченском НЛО" - БТРе с зама-
занными грязью бортовыми номерами.

- Я тут же вскочил в машину, - рассказывает ста-
рик. - И в нашу администрацию. Потом в ПОМ - по-
селковый отдел милиции. Потом - к коменданту, к офи-
церам. Говорил: "Отдайте наших женщин".

В Чечне давно все выучили главное правило выжива-
ния "антитеррористической операции": чем быстрее нач-
нешь искать похищенных, тем больше шансов их вернуть
за выкуп.

- Я начал это делать через несколько минут после
похищения! - продолжает Хоттабыч. - Их еще не могли
никуда увезти! Но все военные мне уже отвечали: "Нет
их у нас". Через час я поехал в Шали, в районную ко-
мендатуру, разговаривал с комендантом Нахаевым. При-
вез паспорта родственниц. Он мне сказал: "Подожди,
отец, немного, проверим их документы и отпустим".
Значит, Нахаев знал, что женщины - в комендатуре?..
Долго я ждал, чувствую, что-то не то, и опять - к Наха-
еву. А он мне говорит, "честно" смотря в глаза: "Нет у
нас ваших женщин".

Старик запаниковал и завалил коменданта встречны-
ми вопросами: что такое это "нет": "нет" - уже убили?
Или "нет" - увезли в другое место?.. Но снова не полу-
чил ответов. Ни в одной из прокуратур, действующих на
территории Чечни, ни в комендатурах, ни в милициях.
На том и конец этой истории. Сгинули женщины. Были -
и нет.

- Я своих ругаю, - досказывает старик. - Почему не
заметили, какой номер был у БТРа?

- А что толку, если знаешь? - Это Лариса Асхарова,
красивая статная женщина с тем же горем за плечами. То
ли жена, то ли вдова - сама не знает, как представлять-
ся, - Шарами Асхарова, тоже сержень-юртовца, даль-
него родственника Ширвани Басаева, к которому Шир-
вани в последний раз приезжал - так говорят односель-
чане - году в 98-м. Так вот, федералы забрали Шарами
18 мая 2001 года, на рассвете. За родственные связи с
Ширвани. Не скрывая, что за это.

- С тех пор - все, - плачет Лариса. - Я везде, где
надо, оставила показания о том, что видела сама: мужа
увезли на БТРе N 224, следом ехал БТР N 714 и воен-
ный УРАЛ N 7646 ВА. Я сама бежала тогда за военной
колонной до конца села - дальше блокпоста меня про-
сто не пропустили... Один БТР и УРАЛ уехали в сторону
расположения Дивизии особого назначения ДОН-2 (Внут-
ренние войска МВД). Второй БТР - в 70-й артиллерий-
ский полк. Но мои факты никого не интересовали. Не
было никаких результатов, расследований... Мне просто
сказали, что федералы его не забирали. Мол, утритесь.


Что делать?

Ситуация, в которую попали Иблуевы, Асхаровы и
Дениевы, - тривиальная для Чечни. И в ее неисключи-
тельности заключен самый больший ее ужас. Какое бы
прошлое у тебя ни было - воевал ты бок о бок с Масха-
довым или против него, - ты не застрахован от стирания
с лица земли. Тысячи (!) семей - в подобном положе-
нии. Им не к кому обращаться во властных структурах -
их никто не слушает.

Реальный перечень "инстанций" на случай похищения
человека в Чечне скуп и неадекватен событиям - вы
сейчас это поймете.

Во-первых, ясновидящие. (Не смейтесь - таковы об-
стоятельства.)

Во-вторых, журналисты.

В-третьих, правозащитники.

В-четвертых, посредники, которых пруд пруди по
Чечне и которые чаще всего жулики, берущие с несчаст-
ных деньги за крохи ничем не подтвержденной инфор-
мации о том, где твой брат, муж, сын, и с которыми
иметь дело - значит, материально стимулировать рабо-
торговый бизнес. Ни одна из вышеперечисленных "ин-
станций", естественно, не является сколько-нибудь серь-
езной или эффективной. Каждая - просто случайность,
успокоительная "валерьянка". И не более. Мизерный
шанс, что журналист проймет генералов, или генералов
над генералами, и так начнутся поиски. Или - надежда
на чудо. Или - самоудовлетворение, что "раз заплатил,
значит, что-то сделал".

Государство и власть, летом 99-го взявшие на себя
миссию "освободить Чечню от бандитизма", никак не
представлены перед лицом беды под генетически-кодо-
вым названием "37-й". Прежде всего потому, что творят
чеченский "37-й" - люди, находящиеся на государствен-
ной службе. Несведущему это покажется наветом, но от
того, что Путин по телевизору чеканит слова о наведении
порядка - порядка в Чечне все меньше, а смертей все
больше. Прокуратуры придавлены военными и работают,
как положено, редко. Милиция - сама же участница "про-
цесса". Наконец, есть в стране специальная Комиссия по
розыску пропавших без вести при администрации прези-
дента. Но Комиссия работает только опосредованно, из
Москвы - что просто смешно в розыскных делах по Чеч-
не. Сохранив Комиссию для красивой отчетности перед
Западом, ее придушили деньгами, чтобы не рыпалась. В
2001-м воюющем году финансирование розыскных ко-
мандировок было полностью прекращено, а все деньги,
ранее выделенные на эти цели, забрало себе Министер-
ство обороны (одно из ведомств, бойцы которого, соб-
ственно, и похищают тех, за "поиск" которых им потом
платят из госбюджета). В 2002-м, на фоне кричащих фак-
тов и острой необходимости работать, финансовая траге-
дия Комиссии повторилась.

Можно долго перебирать пепел на голове и философс-
ки ронять, что, мол, во всем виновато отсутствие средств,
и были бы деньги - мы были бы чуткими и добрыми, и
относились бы к каждому человеку, как к единственной
ценности, и не было бы у нас бесследно сгинувших...
Увы, это снова "валерьянка" и ложь. Дело в том, что мы
думаем плохо. В массе своей, мы совсем не страдаем от
того, что творится в стране, что у нас на потоке бессуд-
ные казни, и уже тысячи жертв "нового 37-го". Мы успо-
каиваем себя тем, что это пока только чеченский 37-й год,
и до нас не доберутся...

Напрасно и легкомысленно: история доказывала это
неоднократно. В стране царит идеология ненависти к
ближнему. Вот в чем наша настоящая беда. И именно по-
этому каждый день в каждом из чеченских сел - обяза-
тельная программа: похороны. И почти все те, кого хо-
ронят, - убитые, замученные, взорванные, растерзан-
ные люди. Однако и это тут считается "не самой боль-
шой бедой".

Самая большая - когда от человека вообще ничего
не остается.


Тривиальное послесловие

...В комнату входит старуха. Плачет, зовет: "Только что
пришли трое в масках и убили Ахмада Эжиева".

Старика, который на пенсии уже больше 20 лет...

- Зачем убили?

- Не знаю. Что у пенсионера возьмешь?

- Кто они были?

- Никто не знает. И те, и эти приходят к нам в ка-
муфляже и в масках... Думаем, эти были все-таки феде-
ралы. По-русски переговаривались.

Я знаю брата Ахмада - тоже немолодого уже Имрана
Эжиева, одного из самых активных беженских лидеров,
правозащитника и борца. Семья у Имрана в Ингушетии,
в лагере Яндырка - плохо, нище, но не убивают. Имран
все время звал Ахмада к себе из неспокойного Сержень-
Юрта с полком внутренних войск под боком - это мне
рассказывал сам Имран. Но Ахмад всегда отвечал: "Не
пойду. Кому нужен старик?"

Значит, и старик понадобился. В 2002 году, на третьем
году войны. Для отчетности по "унитожению боевиков".
И где тот генерал, хотя бы один, с которого содрали
погоны за такую "антитеррористическую операцию"?

Сегодня в Чечне все прощаются, как навсегда. Так
принято: выходя за порог, надо попрощаться навсегда,
пожелав друг другу удачи. Не здоровья и счастья. Не люб-
ви и дружбы. Эти мирные пожелания - безделица. Глав-
ное - удачи.

- Я хочу понимать, чей я, - говорит Ибрагим Умпа-
шев, сельский староста соседнего с Сержень-Юртом селе-
ния Автуры. - Я хочу знать правила игры, а для этого
мне их кто-то должен объяснить. С кем нам надо догова-
риваться, чтобы сохранить наши жизни? С боевиками?
С федералами? В 2000 году мы хотя бы жили... Конец
2001 года стал самым страшным за все время войны. Где
правительство Ильясова? Где администрация Кадырова?
Никто не приехал и не объяснил нам, что же творится...
Не сказал хотя бы: "Мы с вами, мы разделяем вашу
трагедию". Я понимаю это так: к нам ни у кого нет инте-
реса, власть нас бросила на съедение военным и боеви-
кам. А эти две силы объединились между собой и счита-
ют нас третьесортным быдлом, подлежащим уничтоже-
нию. 17120 автуринцев, подлежащих уничтожению... Вот
и вся нынешняя война...


ДЕНЬ ПОБЕДЫ

На подстреленной разбрызганной табуретке, с трудом
удерживая в равновесии непослушное тело, сидит старик.
Истощенный, бледный до серости, почти слепой, с "тря-
пичной" кожей, выдающей хроническое недоедание. Его ноги
"согревают" истлевшие до просветов пижамные брюки в
невнятную казенную полоску. Толстые линзы - в нелепо
розовой женской оправе, подвязанные к ушам веревками и
скрепленные на переносице тесьмой. Крупные дамские пу-
говицы на нелепо розовой и тоже женской куртке довер-
шают картину личного краха человека, пытающегося уси-
деть на табуретке.

"Та-ак живе-е-ет семья-я российского геро-о-оя..." -
В голове возникает старая советская песня, совершенно
никчемная в нынешнем Грозном. "...Геро-о-я-я, - мелодия
дребезжит, но все же упорствует, - гру-удью защит-и-
ившего стра-а-ну-у-у..."

Это пытается напевать старик в розовых очках - ве-
теран Великой Отечественной и капитан погранвойск в
отставке Батуринцев Петр Григорьевич. Тут, в грознен-
ских развалинах по улице Угольной, 142, в Старопромы-
словском районе, он пережил обе чеченские войны и ныне,
на табуретке, вынесенной поближе к распускающейся при-
роде, Петр Григорьевич встречает 86-ю весну своей жизни
и 57-ю после той Победы, которую долгое время все счи-
тали окончательной победой мира над фашизмом.


9 Мая нас все больше тянет умиляться - при виде
отглаженных старичков-ветеранов, чокающихся на сто-
личных улицах и тут же смешно хмелеющих. Однако есть
и другая ветеранская жизнь. Есть и другой День Победы в
нашей стране. Он - в Грозном. Здесь, по законам воен-
ного времени, выносят приговоры, в том числе и быв-
шим фронтовикам.

- Как живете, Петр Григорьевич? - Глупый, конеч-
но, для нынешней Чечни вопрос, но уж вылетел...

Старик с трудом отрывает голову от упертой в землю
палки и начинает плакать.

- У дяди Пети почти ничего своего. Все с развалин. И
очки. И куртка. - Это кто-то сзади произносит, пока ста-
рик пытается справиться со спазмами немых рыданий. -
От погибших, думаю...

- Я не живу... Я жил... Когда-то... - наконец выдавли-
вает старик.

Петр Батуринцев провоевал три года, с 42-го по 45-й,
в составе Северной группы Закавказского округа, осво-
бождавшей в том числе и Грозный. Послевоенная жизнь
Петра Григорьевича была ясна и проста: он вернулся в
город, вскоре женился и стал работать на заводе "Электро-
прибор" - до самой пенсии. Встречался с пионерами,
по праздникам надевал награды.

- Я жил... Я жил... - продолжает твердить старик. Он
трясется всем телом и пытается вытереть слезы, попадая
рукой не по той части лица, где они текут.

Шумно подходит женщина в мужских сандалиях и дра-
ной синей кофте, с подозрением оглядывая незнакомых
людей сумасшедшим, но не злым взглядом.

- Я - его жена. Меня зовут Надежда Ильинична. Я на
десять лет моложе. Мне только 76. Поэтому, видите, еще
хожу. - Женщина приглашает в их со стариком жили-
ще. - Мы две войны тут пересидели, никуда не выхо-
дили, кроме подвалов, и только это дало нам возмож-
ность сохранить квартиру. Между прочим, она привати-
зированная!

Надежда Ильинична выглядит очень гордой, показы-
вая городские развалины с правом собственности на них.
Накануне был долгий ливень, и "квартира" выглядит из-
рядно промокшей. В потолке - большая дыра, закаму-
флированная тепличной пленкой.

- Иногда думаю, мы как в раю. - Но голос у нее
"невпопад" с "раем". Она понимает, что в аду.

- Мы хорошо живем. У многих и стен не осталось, -
продолжает Надежда Ильинична, и становится ясно, от-
куда этот голос ее металлический и упорный: она изо
всех сил старается не выйти за пределы однажды вы-
бранной ею установки: довольствоваться малым во что
бы то ни стало.

- Старикам везде у нас почет... - тихо тянет молодой
сосед-чеченец. Он - единственный, кто сегодня ухажи-
вает за ветераном "дядей Петей". Водит его в туалет, моет,
откуда-то издалека носит воду, не позволяет Батуринце-
вым умереть с голоду.

- А из военных сюда кто-нибудь приходит? Из воен-
комата, например?

Это первый вопрос, который неожиданно прорисо-
вывает улыбку на измученном лице Петра Григорьевича.
Он недоумевает - неужели кому-то непонятно, что во-
енные тут ходят по домам только для "зачисток".

Надежда Ильинична ласкает маленькую девочку, под-
бежавшую к ней, и видно, как жене Петра Григорьевича
одиноко и тяжко без семьи - без детей и родных.

- Ее зовут Айшат. Она - дочка соседей Эльмурзае-
вых. Мне так хорошо с ней. Мы - подружки. У нас с
Петром Григорьевичем ведь тоже есть внучки. Ларисе -
25 лет, Оленьке - 23. Чудесные девочки.

- И где же они? Чудесные? - Вопрос вылетает пре-
дательски, сам собой - можно было бы сформулировать
и покорректней.

- Они очень заняты, - следует краткий ответ - так
обычно закрывают тему, ставшую трагедией.

Но теперь Петр Григорьевич хочет говорить - он пы-
тается оправдывать своих далеких "чудесных девочек":

- Они живут в институтском общежитии, в Пятигор-
ске. Лариса ищет работу, Оленька еще учится в меди-
цинском. Поймите, взять нас к себе не могут, а сюда
приехать невозможно.

Старик даже хочет привстать с табуретки - от волне-
ния, но это не удается: дрожат колени.

- Но ведь родители у Ларисы с Оленькой есть?

Надежда Ильинична уже не говорит, а шипит сердито:

- Сын живет в Благодарном, в Ставропольском крае.
У него - свои проблемы. Давайте не будем об этом при
Петре Григорьевиче.

Мы отходим, думая поберечь старика.

- Так, может, мне позвонить или написать вашему
сыну? Расскажу, как вы тут...

- Ни в коем случае. - Петр Григорьевич, оказывает-
ся, нас слышит. Но он больше не плачет, хотя дрожь в
руках заметно нарастает. Теперь уже и он сух, строг и
категоричен, как жена. Его поведение доказывает суще-
ствование непростой застарелой семейной коллизии, раз-
витию которой, похоже, ничто не может помешать - ни
война, ни нищета, ни голод, ни болезни, на которые
обречены Батуринцевы в Грозном.

Сколько подобных человеческих трагедий, связанных
с русскими стариками в Грозном, пришлось узнать за
эту войну! Родственники, живущие "в России" (так это
называется в Чечне), не желают забирать "своих" по-
дальше от войны. И поэтому часто едешь по этому страш-
ному городу - как по адресам забытых жизней: вот здесь,
знаешь, еще жива русская бабушка, которую упорно не
перевозят к себе родственники из Тюмени, а на другой
улице, в руинах, ютился (но уже три месяца как умер
от истощения) русский дедушка, забытый двумя сыно-
вьями и тремя дочерьми, раскиданными по разным ре-
гионам и городам обширной России.

А вот поворот со Старопромысловского шоссе на "Бе-
резку" - это название одного из городских микрорай-
онов. Поблизости от поворота - дом престарелых. На
прошлую Пасху в богадельне умерла Мария Сергеевна
Левченко. Сюда она попала незадолго до этого - лишь в
ноябре, вместе со старшей сестрой Тамарой Сергеев-
ной - обе в крайне истощенном состоянии. Потеряв до-
ма, больше года они мыкались по подвалам, месяцами не
имея возможности помыться, неделями не рассчитывая
даже на хлеб. От перенесенных страданий и истощения
осенью 2000 года Тамара Сергеевна сошла в подвале с
ума. И тогда Мария Сергеевна, не в силах более вынести
этой ноши, пошла куда глаза глядят, авось, хуже не бу-
дет, - погрузив старшую сестру на тележку. Увидев это
страшное шествие, добрые люди подсказали, где дом
престарелых. Однако, выполнив свою миссию, найдя
Тамаре Сергеевне бесплатное тепло, пищу и лекарства,
сама Мария Сергеевна быстро сгорела от скоротечного
рака.

Случилась бы вся эта цепочка трагедий, если бы еще
в самом начале войны сестер забрал их родной брат и
куча племянников, живущие в одном из южнороссий-
ских городов, не так уж далеко от Чечни? Нет, конечно.
Только не желал этого брат. Не желал - и не желает.
Будучи осведомлены обо всем происходящем в Грознен-
ском доме престарелых, ни брат, ни племянники и на
похороны Марии Сергеевны не приехали, и теперь за
оставшейся в одиночестве Тамарой Сергеевной не спе-
шат... Здоровым русским больные русские не нужны, и
драма Левченко и Батуринцевых - хотя семейная, но
все же национальная. Современная русская националь-
ная трагедия, оголенная войной. Там, где бесчеловеч-
ность - норма жизни, пощады и милосердия не может
ждать никто, даже самые немощные. Петра Батуринце-
ва, ветерана и инвалида войны, оставленного без помо-
щи родных, никто и не подумал вывозить из-под бомбе-
жек и расстрелов перед штурмом зимы 1999-2000 го-
дов, снесшим большую часть Грозного с лица земли. Ни
один военный чин не пришел навестить его, армейского
офицера в отставке, чтобы узнать, жив ли он после штур-
ма, чтобы спросить, не голоден ли он. При этом далеко
ходить не надо: его дом - в двухстах метрах от здания
военной комендатуры.

Это и есть фашизм в чистом виде - знаменитая гит-
леровская идея уничтожения и выкидывания на обочину
жизни немощных и убогих как балласта на пути к свет-
лому будущему. Государственный фашизм, успешно про-
рощенный в семейные отношения. Именно тот фашизм,
на борьбу с которым Петр Батуринцев положил свои
юные годы и здоровье.

Меня часто спрашивали грозненские чеченцы: "А по-
чему вы так плохо относитесь к "своим"?" Чеченцы, жи-
вущие на улице Угольной, ставили вопрос шире: "Как
нам поверить, что новая власть пришла нам помочь, если
даже русский старик и отставной офицер, при вновь ус-
тановленной "русской власти", живет еще хуже, чем при
Дудаеве и Масхадове?" Ведь ничего подобного тому, что
приключилось с Петром Григорьевичем, не может слу-
читься с чеченцами преклонных лет! Ни в одной чечен-
ской семье, кроме самых неуважаемых и презираемых,
такое отношение к старику не допустят!

Совсем неподалеку от Батуринцевых, на улице Клю-
чевой, 259, живет 82-летний дедушка Умар. Как и Бату-
ринцев, Умар Ахматханов - инвалид Великой Отече-
ственной войны второй группы, ноги у него отказыва-
ют, и он почти не видит. Как и Петр Григорьевич, обе
чеченские войны он был дома, сидел в подвале и не
хотел уходить от бомбежек.

Однако разница между той жизнью, которую сегодня
ведет ветеран Батуринцев, и той, что досталась ветерану
Ахматханову, участнику битвы за Сталинград, - огром-
на. У Умара - ухоженный, хоть и со следами войны,
дом, чистые полы, он обстиран, внучки по первому зову
несут ему все, что он попросит, сыновья (все с высшим
образованием) и снохи помогают. Жизнь семьи вертится
вокруг него, старика, - так положено у чеченцев. Если
ты старик - это значит, что тебе обязаны все младшие,
тебя не бросят, не оставят, накормят, даже если самим
придется голодать. Невозможно представить обстоятель-
ства, при которых чеченцы "забудут" своего старика. Обя-
зательно найдется пусть даже очень дальний родствен-
ник, который возьмет на себя заботы о немощном чело-
веке. Иначе - позор всей семье.

- Все-таки Великая Отечественная была хорошей
войной, - выдает на прощание Надежда Ильинична Ба-
туринцева, и ты понимаешь, до какой же степени отча-
яния нужно довести человека, чтобы тот посчитал вой-
ну, унесшую миллионы жизней, "хорошей"! - А ны-
нешняя война - плохая, - заключает она. - Непонят-
ная война - за что, за кого и против кого. За кого угод-
но, только не за нас.


ЧЕЧЕНСКИЙ ВЫБОР:
ОТ "КОВРА" ДО "КОНВЕЙЕРА"

На протяжении трех лет чеченской войны власти не
раз намекали: мол, не станет Хаттаба с Басаевым - это
и будет означать конец войне, именуемой "антитеррорис-
тической операцией". И тогда, наконец, огромный, ника-
ким здравым смыслом не оправданный, почти 100-тысяч-
ный боевой контингент, противостоящий 600-тысячному
населению Чечни и "2000 боевиков" (официально объявлен-
ные цифры), сможет покинуть республику, а с этим сой-
дут на нет убийства, пытки, зверства и похищения людей
силами господ в погонах, а также неизбежное при оккупа-
ционном положении армии массовое "военное" мародерство.

Ждали-ждали, и дождались... О кончине, "в связи с дол-
гой и продолжительной болезнью", и Хаттаба, и, предпо-
ложительно, Басаева торжественно объявлено - войска
же остаются на месте, да и в методах ведения войны
никаких изменений не произошло: идут "зачистки", не пре-
кратилась работорговля живым и мертвым товаром сила-
ми военнослужащих как главное "боевое мероприятие" в
Чечне, тысячи семей ищут своих похищенных родственни-
ков и, в лучшем случае, выкупают их трупы у "защитни-
ков Родины от терроризма".


"Выс.рос."

Имран Джанбеков из селения Гойты Урус-Мартанов-
ского района был очень высокого роста. И только двадцати
двух лет от роду. Эти обстоятельства и решили его судьбу. В
соответствии с традициями, укоренившимися в Чечне,
Имрана увезли ночью - и с концами. Как многих других.

- Я теперь каждое утро встаю и отправляюсь искать
сына, - говорит потухшая красавица Зайнап, мать Имра-
на. Она опустила голову, так что виден только высокий
лоб и волосы, и вырисовывает безжизненными пальца-
ми на скатерти бесконечные круги своей безнадеги.

- Куда отправляетесь?

- Куда глаза глядят. К Урус-Мартановской коменда-
туре, в МВД в Грозный, в республиканскую ФСБ... По-
казываю фотографию, прошу, может, хоть кто-то... И вот
недавно в одной из этих структур мне показали прото-
кол задержания другого парня... И я прочитала в графе
"причина задержания" - просто "выс.рос.". То есть "вы-
сокий рост".

- Не может быть!

- Я тоже сначала так подумала, но... Куда деваться?
Своими глазами видела. Моего Имрана тоже не за что
было забирать, кроме как за этот "выс.рос.".

В последние годы, по требованию родителей, Имран
почти не выходил из дома. Всю войну сидел.

- Почему? - спрашиваю.

- Мы берегли его. - Зайнап плачет. - Он тоже был
"выс.рос.": 1 метр 92 сантиметра. И когда стало ясно, что
первым делом федералы забирают физически крепких,
хорошо сложенных парней, мы даже в институт переста-
ли его пускать - очень уж придирались на блокпостах. А
потом подумали и все-таки решили: надо учиться, и по
очереди - то я, то отец - ездили с ним на занятия в
Грозный, ждали там и сопровождали обратно.

Провожать 22-летнего, подобно детсадовцу?.. Однако
такова современная многострадальная чеченская жизнь.

- Но не уберегли мы нашего старшего. - Зайнап смот-
рит перед собой, как на похоронах. - Днем-то сопро-
вождали, а они пришли ночью. Ровно в пять минут пер-
вого. Все - в масках. Было два БТРа и военный УАЗик на
улице. Сына посадили в БТР. Я бежала за машинами и
кричала: "Имран! Имран!" Так добежала до выездного, в
сторону Грозного, блокпоста. Оттуда: "Стой! Стрелять
будем!" А я кричу: "Стреляй! Убийцы! Сына моего похи-
тили! Вон в тот БТР, который вы только что пропустили
без проверки, его пихнули!.."

Солдаты, охранявшие блокпост, опустили автома-
ты, не стали стрелять в мать. Единственное, что она
увидела: "02" на заднике БТРа. В Чечне все знают, что
значит "02" - бронемашина принадлежит внутренним
войскам МВД.

Никто теперь не знает, где похищенный парень высо-
кого роста, все силовые и военные структуры Урус-Мар-
тановского и всех иных районов, а также соответствую-
щие республиканские ведомства, заявили, что не заби-
рали... Джанбековы написали заявления во все прокура-
туры и всем главам администраций - от Ясаева, главы
Урус-Мартановского района, и Ахмата Кадырова, руко-
водителя Чечни, до Путина. Письма, жалобы, петиции...
Все оказалось бессмысленным.

Во всем мире матери живут надеждами - это их жиз-
ненное кредо, от которого зависит будущее планеты. Если
ребенок болен - надеждами, что будет обязательно здо-
ров. Если оступился - что исправится. Если пропал -
что найдется. Такова и Зайнап.

- Люди говорят, если через 5-7 дней не выбросили
труп, значит, хорошо... - передает Зайнап один из ми-
фов сегодняшней Чечни. - Значит, он выдержал пытки
первых дней, и его отправили в Ханкалу. Он - крепкий,
он выдержит. Только мне снится, что он стоять не мо-
жет, били его сильно...

Сердце матери хочет верить в этот миф. Однако есть
чеченская реальность. Она состоит в прямо противопо-
ложном: если за 5-7 дней человека не вырвали из феде-
ральных застенков - ищите труп...

- Таких, как мы, родителей сегодня много по Чеч-
не, - продолжает Зайнап. - Сотни, тысячи... Мы часто
теперь стоим до комендантского часа на Ханкалинском
повороте - оттуда дорога прямо к военной базе.

- Зачем вы там стоите? Чего ждете?

- Информацию о своих. Иногда оттуда, от офице-
ров, подъезжают к нам посредники, объявляют цену на
тех, кто еще содержится... Или на трупы.

Так проходят дни Зайнап и Аллана Джанбековых.
А по ночам родители Имрана гадают - как и в тысячах
других чеченских бессонных домов, ~ пытаясь понять,
что они сами сделали "не так", в чем не угодили федера-
лам, в чем мог быть виновен их сын?

Джанбековы находят лишь одно: Имран хорошо знал
турецкий язык, два года отучился в Стамбульском кол-
ледже. И может быть, кто-то донес об этом.

- Но знать язык - это хорошо, - говорю я.

- У вас - да. Но не у нас. Федералы могли подумать,
что в Турции он набрался чего-то плохого... - объясняют
родители, как понимают жизнь вокруг. - Когда я вспом-
нила про турецкий язык Имрана, то везде, куда хожу на
его поиски, стала объяснять, что тогда в Турцию наших
ребят отправляли учиться по решению российского пра-
вительства! Сам вице-премьер Лобов курировал этот об-
мен. И Имран, ему было лет 15-16 тогда, не может сей-
час за это отвечать! Но нам некому это рассказать. Никто
не слушает. Сколько ни перебираю жизнь сына, ничего
больше опасного не нахожу. Я так уверена, потому что
он все время был при нас.


Каковы правила игры?

Наступает вечер и в другом гойтинском доме. Сюда
недавно "выдали" труп похищенного военными челове-
ка. А говорим мы с 20-летним Саламбеком, племянни-
ком погибшего, - о том, что делать дальше, о смысле
всего происходящего, о том, что думают об этом моло-
дые чеченцы...

Жизнь приучила Саламбека молчать. Всегда и при лю-
бых обстоятельствах. И он немногословен, как многолет-
ний заключенный концлагеря.

- Что сегодня вообще делать молодежи в Гойтах, кро-
ме как прятаться от федералов? Не могут же, в самом
деле, 18-25-летние парни три года подряд, изо дня в
день, сидеть дома, чтобы только все знали, что они не
воевали? - спрашиваю я.

- Что нам делать? Помирать, - отвечает Саламбек.
Надеюсь, Саламбек, в силу возраста, так шутит. Ерни-
чает? Иронизирует? Ничего подобного. Молодые тут во-
обще редко смеются - отвыкли. Вон сколько свежих
могил на гойтинском кладбище. Саламбек совершенно се-
рьезен - на его бесстрастном малоподвижном лице гри-
маса мучительной безысходности, крупные глаза над ши-
рокими застывшими скулами смотрят упрямо и с укором.

Большинство выживших к этому моменту людей в Чеч-
не чувствует отчаяние, живет в этом отчаянии - кро-
мешном, как пасмурная беззвездная ночь. Это и есть глав-
ный результат методов тотального правового беспреде-
ла, примененных к населению в ходе второй чеченской
войны. Из села выходить - опасно для жизни - заберут,
по селу гулять - опасно для жизни - заберут. Молодых
федеральная "метла" вычищает ежесуточно. Урус-Мар-
тан навестить - тем более нельзя, по пути, на дороге,
полно блокпостов, и каждый может стать самым послед-
ним в жизни - примеров чему тьма.

До войны в Готах жило примерно 40 000 человек. Те-
перь же - не более 15 000. Все, кто только мог, уехали,
спасая детей. А для оставшихся тут нет ничего, кроме
известного чеченского набора: набегов федералов, ноч-
ных "зачисток", мародерства, утренних обсуждений, кого
"взяли" на этот раз и что при этом прихватили, регуляр-
ных похорон, да рассказов, кого как пытали из тех, кто
выжил, и кого в каком виде возвратили трупом...

Ни библиотеки, ни кинотеатра, хотя здание и сохра-
нилось.

- Когда у вас крутили кино в последний раз?

- Когда я еще был маленьким. До первой войны.

...Измученная мама Имрана Джанбекова - с остат-
ками былой решительности, еще поддерживающими ритм
ее опустошенного горем сердца, выплескивает:

- Россия делает нас быдлом. Россия гонит нашу мо-
лодежь в объятия тем, кто первым придет и скажет: "Будь
с нами". Я даже думаю теперь так: пусть бы "бородатые",
ваххабиты, палками били нас за водку. Палка - все рав-
но лучше, чем разрывная пуля. После палки выживают.
Больше всего мы теперь хотим знать правила игры. Мы
хотим понимать, кто из нас вам не нравится? И по ка-
ким признакам? За что нас полагается пытать? За что
приказано убивать? Похищать? Сейчас же - ничего не
понятно, и уничтожают всех подряд: и того, кто был с
ваххабитами, и того, кто был против них. А больше дру-
гих - "серединных", кто был ни с кем. Как наш Имран.

Ответить нечего. Потому что страна времен Путина -
это годы молчания о главном.


СМЕРТЬ ЭПОХИ
ВОЕННОГО БАНДИТИЗМА,
ИЛИ ДЕЛО ПОЛКОВНИКА БУДАНОВА

Все страны, затевавшие войны, больно спотыкались о
проблему так называемых воинских преступлений и воен-
ных преступников. Кем все же считать этих людей, по-
сланных страной убивать и превысивших там свои полно-
мочия? Уголовниками или героями? И "спишет" ли война
ВСЕ?..

В России тоже есть свой такой "Келли". Зовут его
Юрий Буданов. Полковник, командир 160-го танкового
полка Министерства обороны, кавалер двух орденов Муже-
ства за первую и вторую чеченские войны, представитель
российской военной элиты. По мнению большинства, бо-
рец-страдалец, гонимый за "патриотическую веру". Сточ-
ки зрения отечественного меньшинства - убийца, маро-
дер, похититель людей, насильник и лживая свинья. Про-
цесс над полковником Будановым потряс страну, став яр-
кой демонстрацией самых дурных сторон всей нашей се-
годняшней жизни - вдрызг расколотого по отношению ко
второй чеченской войне общества, фантастического ци-
низма и лживости высшего путинского чиновничества, пол-
ной зависимости судебной системы от Кремля. И главное -
явного неосоветского ренессанса.


Кто такой Буданов?

И почему его личность и судьба стали в России сим-
волом? Неважно, с каким знаком...

Полковник Буданов оказался на второй чеченской
войне в сентябре 99-го года, почти с самого ее начала.
Его полк был брошен в самые тяжелые бои: при штурме
Грозного, за село Комсомольское, в Аргунском ущелье.
При жесточайшей осаде селения Дуба-Юрт (устье Ар-
гунского ущелья) Буданов потерял многих своих офице-
ров, и, когда в феврале 2000 года полк был передисло-
цирован "на отдых" - на окраину села Танги-Чу Урус-
Мартановского района, командира, тяжело переживав-
шего эти потери, отправили домой, к семье в Забайка-
лье, в отпуск. Однако там он долго не продержался -
жена нашла его очень внутренне изменившимся, невы-
носимым и даже опасным. В один "прекрасный" день,
например, он чуть не выкинул с балкона своего старшего
сына, посчитав, что тот виноват в кровоточащей сса-
дине на ручке его маленькой дочки, и только повис-
нувшая сзади на полковнике жена предотвратила это де-
тоубийство... Прервав отпуск, Буданов вернулся в Чеч-
ню, сказав удивленным сослуживцам, что дома у него
"нелады".

26 марта 2000 года (день выборов Путина президен-
том) было и днем рождения любимой дочери полковни-
ка, ей исполнялось два годика, и командир пригласил
офицеров это дело отметить. К вечеру все были изрядно
пьяны, потянуло на "подвиги". Сначала решили постре-
лять по Танги-Чу на поражение из тяжелых орудий, но
дежурный по полку офицер - командир разведроты стар-
ший лейтенант Роман Багреев - отказался выполнить
преступный приказ. За что был сначала жестоко избит -
Будановым, который, повалив старшего лейтенанта,
колотил его по лицу ногами в сапогах, и будановским
начальником штаба подполковником Иваном Федоро-
вым, а потом, по приказу Буданова, посажен со связан-
ными руками и ногами в яму, вырытую на территории
полка для арестованных чеченцев, сверху посыпан изве-
сткой, после чего Федоров еще и помочился на Багрее-
ва, и укусил его за правую бровь...

К полуночи Буданов решил ехать в Танги-Чу. Потом,
на следствии, он станет рассказывать, что отправился
туда, "ради проверки имевшейся у него информации о
возможном нахождении лиц, участвующих в незаконных
вооруженных формированиях", и весьма цинично при-
плетет историю о своем верном друге майоре Размахни-
не, якобы убитом "снайпершей", фотография которой
хранилась у него в нагрудном кармане, и это была Эльза
Кунгаева из Танги-Чу. Вот ее-то он и поехал "брать",
чтобы в дальнейшем "передать правоохранительным орга-
нам"... Но фотографии той так никто и не увидел - ни
следователи, ни потом на суде. Нет ее в деле.

Так зачем же понесло пьяного Буданова ночью в село?
"За бабой". Как это попросту называется. И он взял
БМП - боевую машину пехоты N 391. И ординарцев -
солдат Григорьева, Егорова и Ли-ен-шоу. Вчетвером они
подъехали прямиком к дому Кунгаевых; накануне днем
информатор Буданова - человек, занимавшийся похи-
щением людей за выкуп (сейчас осужден за это), - по-
казал его полковнику как тот дом, где живет красивая
девушка. Солдаты схватили 18-летнюю Эльзу, старшую
дочь Кунгаевых, и завернули ее на глазах четырех млад-
ших братьев и сестер в одеяло, взятое тут же. Она крича-
ла, но ее погрузили в десантный отсек БМП и - в полк.
Там "одеяло" сгрузили - длинные волосы Эльзы волочи-
лись по земле - и отнесли в КУНГ (кузов унифициро-
ванный грузовой) Буданова - помещение, где жил пол-
ковник, - и положили на пол. Буданов приказал охра-
нять КУНГ до особого его распоряжения... Из окошек
соседних палаток на все смотрели и другие солдаты. Вот
что потом, на следствии, скажет один из них, Виктор
Кольцов: "Ночью 26.03.2000 заступил в караул. Когда сме-
нился и зашел в свою палатку, увидел истопника на-
ч.штаба Макаршанова. Тот сказал, что "командир опять
привез бабу". Значит, не впервой?

...Но дальше произошла казнь. Вот ее описание сухим
слогом военных прокуроров, писавших текст обвинитель-
ного заключения: "Девушка начала кричать, кусаться,
вырываться... Буданов стал избивать Кунгаеву, нанося ей
множественные удары кулаками и ногами по лицу и раз-
личным частям тела... Затащив ее в дальний угол КУНГа,
повалил на топчан и начал душить правой рукой за ка-
дык. Она оказывала сопротивление и в результате этой
борьбы он порвал на ней верхнюю одежду. Эти умыш-
ленные действия Буданова повлекли перелом правого
большого рога подъязычной кости у Кунгаевой... Она ус-
покоилась минут через 10, он проверил пульс, пульса не
было... Буданов вызвал Григорьева, Егорова и Ли-ен-шоу.
Те вошли и увидели в дальнем углу голую женщину, ко-
торую они привезли, лицо ее было синюшного цвета. На
полу было постелено покрывало, в которое заворачива-
ли девушку, забирая ее из дома. На этом же покрывале
кучей лежала ее одежда. Буданов приказал вывезти тело
в лесопосадку, в районе танкового батальона, и тайно
захоронить..."

...Главными свидетелями в деле Буданова выступили
солдаты 160-го полка - Игорь Григорьев, Артем Ли-ен-
шоу и Александр Егоров. Они были ординарцами и ден-
щиками полковника, обслуживали командира, убирали
его КУНГ, сопровождали. На рассвете 27 марта выпол-
нили и этот приказ полковника - захоронили растер-
занное тело несчастной Эльзы, тщательно прикрыв мо-
гилу дерном. Летом 2000 года военная прокуратура при-
мет решение амнистировать этих трех солдат как соучаст-
ников убийства и похищения - в обмен на дачу "нуж-
ных" показаний - против самих себя, а значит, "за" Буда-
нова - по главному вопросу: "Было ли изнасилование?"

Дело тут запутанное и отчасти иррациональное: офи-
церы, служащие в Чечне, - от высших до низших - в
общей массе поддержали Буданова, однако с оговоркой
следующего характера, которую и мне не раз приходи-
лось слышать в Чечне. "Что убил, понимаем... Чеченка,
значит, боевичка. Но зачем надо было "мараться" - наси-
ловать?" Буданов отлично знал эти настроения, и ему,
конечно же, хотелось им соответствовать, к тому же и
общество в целом, естественно, противник насилия... Так,
на протяжении всего времени следствия Буданов, желая
"сохранить лицо", будет категорически отрицать то, что
именно он обесчестил девушку перед тем, как убить.
Однако тут же возникала плохо преодолимая проблема:
в уголовном деле имелась самая первая, проведенная при
вскрытии тайного захоронения судмедэкспертиза, соглас-
но которой девушка имела все признаки насилия, над
ней совершенного либо непосредственно перед смертью,
либо сразу после ее наступления, и поэтому еще неизвест-
но, что "лучше" для офицерского имиджа: быть насиль-
ником или некрофилом...

Так и Буданову, и следствию потребовались показа-
ния, которые способны свести в точку параллельные
прямые... И тогда один из солдат - Егоров - сообщил
следователю, что это он изнасиловал чеченку перед тем,
как зарыть, - причем совершил надругательство "черен-
ком саперной лопатки", которой позже рыл яму для тела...
За что и был амнистирован. И так продолжалось почти
два года. Но в мае 2002-го, в силу некоторых нюансов
политической кухни (например, друзья Путина по меж-
дународному антитеррористическому альянсу стали да-
вить на него именно в связи с распоясавшимся от безна-
казанности офицерством в Чечне: если это "антитерро-
ристическая операция", то почему так ведут себя воен-
нослужащие?), а также предыдущих грубых ошибок, со-
вершенных окружением Путина ради обеления Будано-
ва и выползших вдруг наружу (когда в дело вошел но-
вый, молодой и очень талантливый московский адво-
кат 28-летний Станислав Маркелов, до этого известный
тем, что вел первые в России дела по терроризму и по-
литическому экстремизму), - так вот, в мае 2002-го во-
енный окружной суд Северо-Кавказского военного ок-
руга под председательством судьи Виктора Костина раз-
вернулся совсем в иную сторону и решил-таки покопаться
в деталях, чего раньше себе не позволял... И вот тогда не
выдержал Егоров: человек - не механизм, ему свой-
ственно мучиться ложью и всем тем, чего насмотрелся в
Чечне в 18-19 лет, чего подавляющее большинство не
увидит никогда за долгие десятилетия жизни... В июле
2002-го Александр Егоров, в тот момент давно вернув-
шийся к себе домой, в Иркутскую область, публично
заявил, что девушку саперной лопаткой он не насило-
вал, показания дал под давлением... А раз так, то насиль-
ником, как ни крути, получается элитный офицер рос-
сийской армии, увенчанный славой и самыми престиж-
ными наградами страны... Впрочем, вернемся в 27 марта
2000 года.


Расплата по-нашему

Самое удивительное в деле Буданова то, что его ре-
шили арестовать, - вторая чеченская война такова, что
подобных историй много, а арестованных офицеров еди-
ницы. И Буданов бы вышел сухим из воды, если бы не
случай - отсутствие 27 марта в Чечне его непосредствен-
ного начальника генерала Владимира Шаманова, одно-
го из самых жестоких военачальников, "зверя" второй
чеченской войны, командующего группировкой "Запад".
Дело в том, что по положению, действующему в армии,
разрешение на арест кого-либо из офицеров, а также на
то, чтобы военная прокуратура стала работать на терри-
тории воинской части, может дать (или не дать, по сво-
ему усмотрению - принудить никто не имеет права) толь-
ко вышестоящий начальник. 27 марта Шаманов, друг и
единомышленник Буданова, был в отпуске, а его обя-
занности исполнял генерал Валерий Герасимов - чело-
век, сумевший сохранить офицерское достоинство в пред-
ложенных страной обстоятельствах второй чеченской
войны. Утром ему доложили о случившемся. Генерал сам
поехал в полк, пустил туда сотрудников прокуратуры и
разрешил арестовать Буданова. Тот пытался организовать
вооруженное сопротивление, но потом прострелил себе
ногу и сдался. Один из следователей, капитан юстиции
Алексей Симухин, сопровождал арестованного Буданова
в полете до Ханкалы, на главную военную базу, и рас-
сказал, что, пока летели, полковник все спрашивал, как
ему быть, что "правильно" говорить... 28 марта труп Эль-
зы Кунгаевой выкопали, обмыли и отдали семье... Буда-
нов был уже в камере, вскоре психолого-психиатричес-
кая экспертиза признала его вменяемым и, значит, под-
лежащим уголовному преследованию.

Ну, а дальше? Тут-то и началось "отбеливание". Так
захотели в Кремле, где поняли, что в "установлении дик-
татуры закона" в этом конкретном случае зашли уж слиш-
ком далеко и что, если не остановить, общество узнает
такую правду об идущей войне, про которую до этого
ему говорили только то, что это кривда боевиков.

Захотели - и опять сделали большую методологиче-
скую ошибку. В деле "отмывания" Буданова от уголовной
грязи было решено пойти старым, проверенным в со-
ветские времена путем. Полковнику была назначена вто-
рая психолого-психиатрическая экспертиза в Институте
судебной психиатрии им. Сербского в Москве, печально
заменитом своей заказной - по заказам КГБ - деятель-
ностью во времена советской борьбы с инакомыслием.
Председателем комиссии по Буданову стала профессор-
психиатр с 52-летним экспертным стажем Тамара Пав-
ловна Печерникова. Та самая, чья подпись стоит под
"шизофреническими приговорами" самых знаменитых
советских диссидентов 60-80-х годов. Таких, как Ната-
лья Горбаневская (основатель и первый редактор самиз-
датского бюллетеня правозащитников "Хроника текущих
событий", находилась в психиатрической тюрьме на при-
нудительном лечении, по заключению Печерниковой, с
1969 по 1972 г., в 1975 г. эмигрировала) и Вячеслав Игру-
нов (в 1976 г. за распространение "Архипелага ГУЛАГ"
признан Печерниковой "невменяемым", много лет про-
вел на принудлечении, ныне депутат Госдумы несколь-
ких созывов, многолетний сподвижник "Яблока" и Гри-
гория Явлинского, директор Международного института
гуманитарно-политических исследований). Кроме того,
отлично помнит Печерникову по своим "делам" Влади-
мир Буковский, один из самых известных советских дис-
сидентов, политзаключенный, журналист, писатель, док-
тор биологии, с 1963 по 1976 г., с небольшими переры-
вами, находившийся попеременно в тюрьмах, лагерях и
спецпсихлечебницах - за публикацию на Западе доку-
ментов о фактах "деятельности Печерниковой" - зло-
употреблениях психиатрией в политических целях, об-
мененный в 1976 г. на лидера чилийских коммунистов
Луиса Корвалана и живущий теперь в Великобритании.
Свидетельствовала Печерникова со стороны обвинения
(КГБ) на процессе против Александра Гинзбурга (жур-
налиста, члена Московской Хельсинской группы, изда-
теля самиздатского поэтического сборника "Синтаксис",
первого распорядителя Общественного фонда помощи
политзаключенным в СССР и их семьям, учрежденного
Солженицыным на гонорары от издания "Архипелага
ГУЛАГ", четырежды получавшего сроки за диссидент-
скую деятельность, в 1979 г. высланного из СССР в об-
мен на советских разведчиков, умер во Франции в июле
2002 г.).

И вот, уже в наши дни комиссия под руководством
такой Печерниковой признает Буданова невменяемым.
Причем только на миг совершения преступлений, а зна-
чит, уголовно не наказуемым за них. Однако вполне
вменяемым до и после него, значит, с правом возвра-
титься на военную службу!.. Виртуозное выведение пол-
ковника из-под уголовной ответственности и даже сохра-
нение для него возможности быть в армии. Конечно, это
был единственный способ "отмыть" Буданова - и им
власть (президент, его администрация, Министерство обо-
роны - "кураторы" процесса) воспользовалась.

Однако, это получился и настоящий психиатрический
абсурд нашего времени, вызвавший, когда оказался об-
народован, волну общественного возмущения. По край-
ней мере, в Москве и европейских столицах. Стало оче-
видным, что репрессивная советская КГБ-психиатрия
сохранена и отлично пристроена на "демократическую"
службу. С чего бы это? Путину посыпались вопросы, осо-
бенно активные из Германии (вмешался бундестаг) и
Франции: случайно ли появление именно Печернико-
вой в деле Буданова спустя столько лет после падения
коммунистической системы?

Ответ был, конечно, очевиден - история, как хро-
ническая хворь, склонна к рецидивам, и мы их получи-
ли... Так выполненная Печерниковой заказуха получила
далеко идущие политические последствия. Суд в Росто-
ве-на-Дону, который, казалось бы, должен был уже "зав-
тра" закончиться фактически оправдательным пригово-
ром, вдруг, по указке из Кремля, "сегодня" (это было
3 июля 2002 года) полностью изменил ход судебного
спектакля (а временами это был, действительно, чистой
воды спектакль в пользу Буданова), отменил чтение при-
говора, усомнился в правдивости экспертизы Печерни-
ковой, назначил следующую и оставил Буданова под
стражей...

Эта будановская пока не-свобода - принципиальное
событие нашего времени. Во-первых, для самой армии,
безусловно, превратившейся в Чечне в политическую
репрессивную структуру. Армия очень ждала, будет ли
прецедент на суде в Ростове-на-Дону? А значит, "можно
ли" - как Буданов?.. Когда Печерникова сказала: "Мож-
но", - этот сигнал был "правильно" понят в Чечне, где
офицеры, находящиеся на свободе, продолжают дело
Буданова. В конце мая 2002 года (как раз когда была обна-
родована экспертиза, оправдывающая полковника) в
"зоне антитеррористической операции" опять была серия
похищений молодых женщин с последующим убийством.
22 мая, например, в Аргуне, прямо из ее дома N 125 по
улице Шалинской, на рассвете была увезена военными
симпатичная 26-летняя учительница начальных классов
Светлана Мударова. Как и Эльзу Кунгаеву, жертву Буда-
нова, ее запихнули в БТР прямо в тапочках и халатике.
Двое суток военные делали все, чтобы скрыть место, где
они держат похищенную учительницу. 31 мая ее изуродо-
ванный труп был подброшен в развалины одного из ар-
гунских домов... Это Печерникова сказала - "можно"...
Психиатры в нашей стране продолжают писать свои эк-
спертизы кровью безвинных жертв.

Во-вторых, исхода дела Буданова ждали, и ждут, люди
Чечни. Если победит полковник, а не правосудие, зна-
чит, по-прежнему нет надежд на то, что Чечня будет
территорией, где действуют российские законы, она ос-
танется землей под пятой бандитов, и людям, там живу-
щим, теперь нет разницы, какую форму и чью зарплату
получают эти бандиты. Главное, что они убивают.


Часть вторая

ЖИЗНЬ НА ФОНЕ ВОЙНЫ.
СОВРЕМЕННАЯ. РОССИЙСКАЯ

Автобус ехал из Грозного в райцентр Ач-
хой-Мартан - вез людей. Недалеко от Гроз-
ного, по дороге к селению Алхан-Юрт (там
по обе стороны асфальта - лес), автобус
остановили "бородачи". Так в Чечне назы-
вают ваххабитов. На сей раз это были чет-
веро вооруженных и характерно одетых
мужчин. В автобусе ехали сотрудники че-
ченской милиции. Началась драка. И когда
один из милиционеров схватил "ваххабита"
за бороду - та осталась у него в руках.
Борода была приклеенной. Вскоре пассажи-
ры и милиционеры вместе скрутили налет-
чиков, и выяснилось, что маскарадные боро-
ды - у всех четверых, двое из них - рус-
ские, а двое - чеченцы. В автобусе приняли
решение: вернуться на ближайший блокпост
и сдать там нападавших. Но очень скоро,
на дороге, машину опять остановили - во-
оруженные военные на трех УАЗиках. Они
освободили липовых "ваххабитов" - и вмес-
те укатили в сторону Грозного...


РУСЛАН АУШЕВ:
Жизнь в Чечне сегодня
не гарантирует никто

Ингушетия - соседняя с Чечней маленькая республика,
когда-то, во времена СССР, часть единой Чечено-Ингуш-
ской АССР со столицей в Грозном. С самого начала войны
Ингушетия поставила себя особняком по отношению к по-
литике федерального центра, касающейся методов так на-
зываемой "антитеррористической операции".

Во-первых, в сентябре 1999 года, с началом бомбежек
Грозного и большинства сел, Ингушетия, по указу своего
президента Руслана Аушева, открыла все свои границы для
многотысячного потока беженцев, и очень быстро на ин-
гушской земле их оказалось почти 200 тысяч, поселенных,
в лучшем случае, в наспех организованных лагерях и палат-
ках, а в худшем - в трансформаторных будках, на авто-
станциях, в гаражах, на заброшенных фермах и даже в
кладбищенских подсобках. И это при том, что население
самой Ингушетии - чуть более 300 тысяч, с соответ-
ственными мощностями в обеспечении водой, электриче-
ством и продуктами.

Во-вторых, Ингушетия поступила так единственная
из всех других близлежащих республик, и в противовес им.
Самый показательный пример прокремлевского поведения
окрестных Чечне территорий - Кабардино-Балкария. По
приказу президента Валерия Кокова, полностью подкон-
трольного Москве человека, в сентябре 1999 года на грани-
цах КБР просто-напросто выставили заградительные кор-
доны, и обезумевшие от всего пережитого, уставшие и го-
лодные люди, с младенцами и стариками на руках, нужда-
ющиеся в срочной медицинской помощи, вынуждены были
поворачивать назад... Но куда? В Чечню дороги не было, и
беженцы шли все в ту же Ингушетию, принявшую на себя
главный удар чеченского исхода.

Наконец, в-третьих, Ингушетия и дальше совершала
этот свой подвиг, как могла. Заботилась о беженцах по-
чти три года, несмотря на нападки подконтрольных Крем-
лю СМИ и на беспрецедентное давление и шантаж из Мос-
квы, которому подвергался все это время президент Аушев,
что и привело, в конце концов, к его отставке в январе
2002 года, внеочередным президентским выборам, череде
тяжелейших испытаний и воцарению в апреле 2002 года в
Ингушетии в качестве президента генерала ФСБ Мурата
Зязикова - ставленника и Кремля, и лично Путина, и в
целом отечественных спецслужб, к этому времени оконча-
тельно, по прошлому советскому образцу, окрепших во всех
властных щелях нашей страны...


Однако пока - конец февраля 2000-го. До смещения
Аушева еще очень далеко, и мы разговариваем в Магасе -
недавно отстроенной ингушской столице, в президентском
дворце. Наш разговор происходит на фоне льющегося через
СМИ потока кремлевских бредней о том, что теперь, пос-
ле штурма Грозного и ухода оттуда боевиков во главе с
Масхадовым и Басаевым, - наступает "конец войне". Как
известно, конца войны нет до сих пор... Но тогда мы же
этого еще не знали.


- Так конец войне или нет?

- Нет, конечно, - все только начинается. Боевые дей-
ствия продолжаются по всему периметру. В Грозном -
боевики. В селах - тоже... А где террористы? В моей систе-
ме координат "антитеррористическая операция" может
заканчиваться только тем, что заложники выходят на
свободу, а террористы задержаны, наказаны или унич-
тожены.

- Но ведь часть заложников уже освобождена? Воен-
ные показывают их по телевизору.

- Это те, кто мог быть вызволен из неволи и без
крупномасштабных боевых действий. Более того, я уве-
рен: без войны они бы вышли из плена еще быстрее.

- Так как бы вы назвали нынешний этап войны?

- Я не знаю, потому что вообще никакого этапа не
вижу. Базы террористов не уничтожены - они по-пре-
жнему по всей территории Чечни. Объявленная парти-
занская война продолжается.

- Однако мирная жизнь, уверяет Кремль, кое-где в
Чечне налаживается?

- Где? Покажите! У нас в Ингушетии по-прежнему
более 200 тысяч беженцев! Все южные районы - здесь.
Грозный - тоже. Почему люди так и идут из Чечни к
нам? Почему вместо возвращения домой - новые пото-
ки беженцев? Лично для меня это главный признак, что
ситуация нестабильна.

Вспомните первую войну. Когда шли интенсивные
бомбежки Самашек, Ачхой-Мартана и Грозного, в Ин-
гушетию тоже пришли тысячи людей. Но это продолжа-
лось совсем недолго, мы даже палатки не развертывали.
И только бои прекращались - люди двигались к себе
домой. Мы их не гнали - они сами так хотели, потому
что тогда ощущалась хоть какая-то элементарная ста-
бильность. Люди верили, что пусть плохо, но жить мож-
но. Сейчас ничего этого нет, люди не надеются на луч-
шее - и поэтому продолжают оставаться в Ингушетии.
При этом некоторые из них делали попытки вернуться,
но попадали под бомбежки и "зачистки" и опять прихо-
дили к нам.

Вторая причина, почему беженцы не идут домой в
Чечню, - там нет никакой реальной власти. Например,
ответьте на вопрос: кто вам в Чечне гарантирует жизнь?
А ведь эта главное конституционное требование челове-
ка к государству! Ответ прост: никто не гарантирует! Кто
будет отвечать, если придет боевик и убьет вас? Никто. А
если пожалует контракгник и ограбит? Никто. Вот поче-
му до последнего люди намерены сидеть в Ингушетии,
где есть стабильность и власть. Если у нас кого-то оскор-
бят или обидят, тут же работают все положенные госу-
дарственные структуры - милиция, прокуратура, суд...

- Тем не менее и в лагерях беженцев на территории
Ингушетии прекращена раздача горячего супа и бесплат-
ного хлеба...

- Нам очень трудно, это правда. Хотя большинство
беженцев продолжают находиться в Ингушетии, средств
на их содержание мы из федерального бюджета не полу-
чаем. При этом Москва знает: наша кредиторская задол-
женность по беженскому содержанию - 450 миллионов!
Как она образовалась? Чтобы кормить пришедших к нам
голодных людей, мы в долг (а как еще могли мы посту-
пить?) закупали продукты, пекли хлеб и т.д. Вы ведь по
нескольку раз в день едите и пьете? Так и они. В результа-
те мы - должники своим хлебозаводам, тем поварам,
которые варили обеды, поставщикам продуктов. Дальше
так продолжаться не могло. Если бы не помощь гумани-
тарных организаций, я и не знаю, что бы мы сейчас
делали... Кроме того, я уверен, большинство ингушей,
живших до войны в Чечне, обратно туда уже не вернутся.
Останутся здесь и многие чеченцы и русские. И мы дол-
жны их обустраивать на постоянное жилье! За счет каких
средств?

- Федеральный центр пока видит, как известно, лишь
один выход из беженского тупика - в насильственном
переселении людей обратно.

- Если человек хочет, создайте ему условия и он пере-
едет. Это моя позиция. И главные слова здесь - создайте
условия. Однако подавляющее большинство чиновников
слышать о подобном повороте не желает, а силовыми
методами ничего не добиться. Перед нашим, ингушским,
правительством я поставил следующую задачу: выяснить
реальную картину, кто же в лагерях беженцев куда хочет
ехать, и доложить ее мне. Если окажется, что, например,
40 тысяч человек намерены остаться в Ингушетии на по-
стоянное жительство, значит, у нас необходимо закла-
дывать новые города и поселки, финансируя это из де-
нег на восстановление Чечни после проведения "анти-
террористической операции". Или, например, выяснит-
ся, что 20 тысяч решили перебраться в другие регионы
России. Так вот, в зависимости от того, куда они отпра-
вятся, тот регион и должен получить под них средства,
обеспечивая жильем. Это будет справедливо.

- Почему такой работой занимается не федеральное
правительство, начавшее войну, результатом которой все-
гда бывает беженский исход, и, значит, несущее ответ-
ственность за ее последствия, - а ингушское прави-
тельство?

- Я не знаю, почему. Они не делают - и все. А для
меня очень важна такая ревизия, чтобы видеть ясную
картину и в зависимости от этого действовать.

- Как вам кажется, когда будет конец войне?

- Силового решения чеченской проблемы нет и не
будет. Надо искать только политический выход. И он -
тот же. Надо договариваться с Масхадовым. А что мы про-
должаем слышать? Он - нелегитимный, возбудили уго-
ловное дело, подали в международный розыск... Это ста-
вит крест на политическом процессе, и тогда придется
воевать до последнего, терять солдат, офицеров, мирных
людей. Результат - заплатим за войну втридорога.

- Хорошо, сели за стол переговоров. И о чем бесе-
дуем?

- Сначала о прекращении огня. Потом - о базах тер-
рористов, незаконных формированиях и т.д. И по всем
вопросам вместе работаем...

- Но вряд ли Масхадов уже на это согласится. Он
скажет: "Нет".

- Ну почему вы так считаете? Позиция Масхадова
была такой с самого начала.

- При любых переговорах уже ясно: Масхадов не бу-
дет президентом Чечни. Люди его не хотят.

- Вы правы. Но и это вопрос политического диалога,
хотя следующий после военного. Не хочет чеченский на-
род Масхадова, пусть изберет себе другого, и Москва
будет разговаривать с тем, новым. Однако пока чеченца-
ми избран Масхадов, надо сидеть за столом с ним... Не
исключено, что после всего происшедшего Масхадов и
сам примет какое-то решение. Но дайте сделать ему это с
достоинством.

- А с кем-то, кроме Масхадова, сейчас возможны
мирные переговоры?

- Нет. Пока он - президент республики.

- Республики, которой фактически нет?

- Есть республика или нет, а он - президент, юри-
дическое лицо. Плохой, хороший, слабый, но первое лицо
для переговоров - Масхадов. Не надо повторять наш рос-
сийский дурдом с презрением к закону. Представьте, вы
приходите на завод, он весь разбит, зарплаты нет, кру-
гом воры. С кем вы будете разговаривать?

- С директором.

- Так о чем же вы меня в который раз спрашиваете?!
У Масхадова - печать, флаг и все остальное. Какую еще
силу вы желаете найти в Чечне? Конечно, можно еще
какого-нибудь чеченца привезти из Москвы и посадить в
большое кресло - но он будет нелегитимным.

- Много разговоров об отсчете нового времени с
26 марта 2000 года, с выборов президента в России. Что
будет значить для Чечни этот рубеж?

- Ничего. Абсолютно. После 26 марта наступит 27-е,
28-е... 1 апреля. Солнце, тепло - а значит, интенсив-
ность боевых действий увеличится в два-три раза.

- Это ваша теория?

- Нет, практика 1996 года. Тогда было не более трех
тысяч боевиков на всю Чечню. 800 человек вошли в Гроз-
ный и решили всю проблему. До нынешней войны, если
послушать военных, бойцов бандформирований насчиты-
валось 25-26 тысяч. Если уже пять тысяч уничтожено (хотя
у меня другие цифры, меньшие), куда делось 20 тысяч?
Где остальные?

- Растворились...

- Правильно. Они ждут своего часа.

- Но с пустыми руками воевать нельзя. Откуда бое-
припасы у боевиков?

- Им помогают...

- Кто? Ведь все окружено? Так по телевизору сказали.

- Продолжайте слушать телевизор, а реальность в
том, что полного кольца нет. Все, что требуется, они
получают. Оружие и боеприпасы у них есть.

- Как вы относитесь к информации о беспрецедент-
ной жестокости федералов по отношению к гражданско-
му населению?

- Ненависть в этой войне с обеих сторон - просто
бешеная, ошеломляющая. Военные люто ненавидят че-
ченцев и при первой возможности делают, что хотят.
Чеченцы в ответ также ненавидят федеральные войска.
Я не представляю, как дальше они будут говорить друг
с другом.

- Как сбить эту волну взаимного отвращения? Жить-
то дальше надо? Причем рядом?

- Это не сегодняшний вопрос, я убежден. Но пока
будут воевать, ненависть только увеличится. Сбить волну
сейчас можно только одним способом - перестать уби-
вать друг друга и прекратить болтологию по телевидению
о всех чеченцах как о бандитах. Хватит оскорблять народ
скопом! И еще - не надо больше обманывать свой народ.
Если в течение месяца антитеррористическая операция
не удалась, оказались невыполнены поставленные зада-
чи - то все! Ну не бывает антитеррористических опера-
ций на протяжении семи месяцев...

- Вы - часть политического истеблишмента страны.
Знаете ли вы сейчас кого-то из политической элиты Рос-
сии, кто исповедует здравомыслие в чеченском вопросе?

- Что-то здравое говорит лишь Явлинский. У всех ос-
тальных - националистический угар. В том числе и у на-
рода, который говорит: "Бомбите". Что касается Ингу-
шетии, то мы людей в беде не бросим. Но главное для
меня по-прежнему - убедить власть, что военного ре-
шения в Чечне нет. Будут переговоры - будет стабиль-
ность - рассосется беженская проблема. Вот принципы
здравомыслия.


Остается добавить немногое: все, о чем говорил тогда
Аушев, сбылось - все так и получилось.

За одним исключением: Аушева нет в президентском
кресле. И, так и не сумев справиться с беженской пробле-
мой, в мае 2002 года, когда преграда в виде президента
Аушева окончательно пала с воцарением в Ингушетии но-
вого президента - генерала ФСБ Мурата Зязикова, Мос-
ква просто-напросто стала насильно переселять беженцев
обратно в Чечню, на пепелища и под пресс "зачисток",
похищений и бессудных казней.


ПОГРОМ ПО НАЦИОНАЛЬНОМУ
ПРИЗНАКУ

- Они заставляли нас раздетыми ползать по полу из
комнаты в комнату...

- Они ходили по нашим кроватям прямо в ботинках...

- Они называли нас обезьянами, черными тварями...

- Они плевали нам в лицо...

- Они били нас по голове книгой "Судьба чечено-
ингушского народа"...

- Они драли у нас волосы...

- А вы?..

- Лично я? Я - Труффальдино. Который из Бергамо.
У меня сейчас эта роль. А вообще-то я - Бес. Беслан
Гайтукаев, староста группы. Сам из Грозного.

- И вы тоже ползали по полу?

- Да. Они мне кричали: "Задний ход! Заползай в ком-
нату!" И я полз... Потом: "Хватит! Двигай обратно в ко-
ридор". И я опять полз...


28 марта 2001 года студенты национальной чеченской
театральной студии "Нахи", созданной при Московском
госуниверситете культуры и искусства для подготовки
ядра будущей труппы грозненского театра, впервые не
вышли на занятия. В полном составе: 6 девушек, 19 юно-
шей, художественный руководитель - профессор Ми-
малт Солцаев, народный артист России, а также кура-
тор - заслуженный артист и Кабардино-Балкарской, и
Чечено-Ингушской АССР доцент Алихан Дидигов.

Это была не забастовка. В 5.30 утра на пятый этаж
общежития, где все они, вместе с педагогами, живут в
подмосковных Химках, без стука и звонков, орудуя ку-
валдами для взламывания дверей и замков, ворвался от-
ряд крепких вооруженных мужчин в масках и с собаками.
Ловко, как при штурме захваченного террористами са-
молета, братва моментально рассредоточилась по ком-
натам, и уже через секунды у каждого "спящего" виска
был автомат или пистолет.

Следующий акт последовал без антракта: полусонных
студентов-актеров принялись стаскивать за волосы с кро-
ватей, одновременно избивая, пиная и вопя всяческую
непотребную нецензурщину.

Беслан - Труффальдино пришел в чувство первым -
и зря. Он лишь еще больше разгневал захватчиков. Лежа в
одном нижнем белье на полу, староста только и спро-
сил: "А одеться можно?" И получил, во-первых, доброт-
ную зуботычину, во-вторых, витиеватый, с отборным
матом, отпор в переводе: "А чайку не принести?.." Пос-
ле чего дюжий битюг в камуфляже распахнул балкон-
ную дверь.

Три с лишним часа студенты, разложенные в одних
трусах по полу, "прохлаждались" на весеннем утреннем
сквозняке. Пока длился погром по национальному при-
знаку.

- Нас обзывали грязными чичами, обезьянами, чер-
ными тварями, быдлом, моджахедами, которых надо ре-
зать, чабанами... Говорили, что чеченцы всю жизнь пас-
ли баранов и они нам устроят возврат к пастушьей жиз-
ни. Вопили, что раз мы чеченцы - значит, во всем ви-
новаты... - вспоминает Шудди Зайраев, элегантный
юноша с манерами героя-любовника. Он - Сильвио из
"Труффальдино".

Шокирует, что в его рассказе нет ни тени изумления.
Только констатация. Их эмоции перегорели еще в Чеч-
не - студентов в студию "Нахи" набирали по беженским
лагерям и в Грозном, а там ведь теперь живут особые
люди - привыкшие к геноциду больше, чем к завтраку.

Самый младший в студии - Тимур Лалаев. Ему толь-
ко что исполнилось семнадцать. Худющий, улыбчивый,
юркий и смешливый, будто Купидон на модернистской
картине.

28 марта его травили собаками: наверное, непоседли-
востью не приглянулся...

О своих переживаниях Тимур рассказывает скупо. Гово-
рит о других:

- Шудди больше других досталось. Они спросили: "Есть
тут кто из Старопромысловского района?" Шудди отве-
тил: "Я". И началось!.. "Мы туда, в Старопромысловский,
в 95-м заходили... Сколько наших ребят там полегло..."

Шудди-Сильвио, у которого действительно в пас-
порте прописка на одной из улиц Старопромысловско-
го района Грозного, исколошматили вдосталь. А потом
сказали, что повезут в лес, расстреливать, и закопают
там в яме.

- Вы о чем тогда подумали? Что просто пугают?

- Нет. Решил, конец мне... С другими тоже не шути-
ли: Тимуру Батаеву и Орце Зухайраеву вырвали клочья
волос...

Так, постепенно, выплыла разгадка страшного утра -
кто же они, собственно, эти невменяемые, что ввалились
к студентам "Нахи" на рассвете? И главное - зачем?

28 марта в Химках лютовал подмосковный РУБОП,
9-й его отряд, не раз и не два замеченный в подобных
"подвигах". На сей раз отряд к тому же объединился "по
интересам" с областным СОБРом. Прикрытие каратель-
ной акции - якобы проверка анонимного звонка в ми-
лицию о возможном местонахождении тротила. Настоя-
щая цель - поразмять "душу". Истинный повод к меро-
приятию - национальность студентов.

- Вам было понятно, что же конкретно они хотят?

- Нет. Абсолютно. Били, крушили. И все.

По ходу "зачистки" выяснилось: большинство "масок"
только что вернулись из боевой командировки в Чечню.
Естественно, никакой реабилитации после боев они не
прошли. И вот итог налицо: руки чешутся, головы шале-
ют, души, как только наступает рассвет, горят и требу-
ют похода на "зачистку", совсем как наркоманские ве-
ны - иглу. Постчеченский синдром обуревает тех, кто
прошел через все мерзости нынешней чеченской вой-
ны, и накал внутренних страстей еще очень надолго
остается душевным вулканом, требующим выхода.


- Мы поняли, что им просто надо было на ком-то
оторваться, - говорит грозненец Анзор Хадашев. Сей-
час он репетирует мольеровского Сильвестра в "Плутнях
Скапена", и как полная противоположность виртуозно-
утонченным сценическим реалиям - грубость окружаю-
щей действительности.

- В Чечне они - хозяева. Приехали сюда, и тут тоже
хотят быть хозяевами. Мы - самая подходящая почва
для этого, - продолжает Анзор. - А если серьезно, то у
них просто "крыши поехали". Зачем у меня забрали се-
мейные фотографии? Зачем они им? Зачем забрали у
другого нашего студента даже телефонную карту? И еще
сгребли студенческие деньги, собранные на еду, - мы
питаемся, как и большинство студентов, в складчину. Я
заметил: они боятся всего. Когда нас подняли с пола,
чтобы везти в РУБОП на допрос, я заметил: как только
посмотришь им в глаза - тут же крик: "Не смотреть!
Хочешь запомнить? Отвернись!" Боятся, даже когда в
масках. Разве это жизнь у себя дома?

Но даже в этих леденящих душу рассказах нашлось
место для анекдота. Правда, вперемешку с кровью.

Тамерлан Дидигов - сын куратора театральной сту-
дии доцента Алихана Дидигова и выпускник Москов-
ской государственной юридической академии. Он живет
вместе с отцом - тут же, в общежитии, в комнате N 37.
В утро погрома отцу и сыну Дидиговым досталось больше
всех. Быть может, потому, что Тамерлан не спал в тот
момент, когда нагрянули камуфляжники, - уже встал,
чтобы не спеша собраться на госэкзамен, в то утро он
должен был сдавать гражданское право. И как только его
попытались повалить на пол, он так и сказал: "Ну по-
смотрите мои бумаги! Какой я боевик? У меня сейчас
экзамен по гражданскому праву!" Кто бы мог подумать,
что бандитов это так разозлит: "Ах, ты еще и граждан-
ское право изучаешь, обезьяна! Твое место - в горах.
Отправляйся туда!" И дальше отца - 55-летнего доцен-
та - стали избивать до потери сознания прикладами,
ногами. Плевали ему в лицо. Ходили по спине. Рвали
одежду, выкручивали пальцы. Когда сын попросил за
отца, Тамерлану надели наручники, заведя руки назад,
вставили между ними автомат - и стали прокручивать
туда-сюда...

Что же анекдотичного посреди такого расистского ада?..

Вот рассказ Тамерлана:

- У нас в комнате лежали пачки номеров газеты "Дер-
жавные ведомости". Потому что отец дружит с депутатом
Госдумы Асланбеком Аслахановым. "Державные ведомо-
сти" выходят не без помощи Аслаханова, а также при
содействии и поддержке Совета Федерации и Госдумы.
Кредо издания - идеология партии и фракции "Един-
ство", пропутинской. Аслаханов иногда дает нам номера
"Державных ведомостей", и мы распространяем их сре-
ди знакомых. Так вот, когда "маски" увидели эти пачки,
они как закричат: "Что?! Антироссийскую пропаганду тут
ведете!" Совершенно неграмотные люди - ничего не
знают, не понимают, не читают.

Анекдот оказался коротким. Когда доцент Дидигов от
побоев потерял сознание, прямо на глазах у Тамерлана
ему под подушку засунули пистолет. Потом спросили: "Где
пальто отца?" Сын показал, и тогда в карман опустили
глушитель от пистолета...

Обувь выбросили с балкона. Порвали все плакаты с
изображением депутата Аслаханова. Забрали всю доку-
ментацию студии "Нахи". 900 рублей. А также духи жены
доцента. Сгребли в карманы все, что под руки попада-
лось: носки, ручки, мелочь с холодильника, остатки ра-
створимого кофе, боксерские перчатки... Потому что так
привыкли в Чечне. Зашел в дом - берешь, что захочешь.
И никаких иных объяснений.

Так было до полудня. Потом бойцы стали собираться.
Они выстроили всех чеченских студентов в затылок друг
другу и покомнатно стали сводить вниз - к машинам.
Там, конечно, места на всех не хватало. И потому опять
их били и унижали. Допросы в РУБОПе длились до вече-
ра. Впрочем, у студентов осталось впечатление, что спра-
шивать их было особенно не о чем. Вот примерный пере-
чень вопросов: воюют ли родители? где гексоген? видел
ли боевиков? как относишься к армии?..

Вывод студентов таков: рубоповцы с собровцами про-
сто отводили душу, израненную на войне. А мой вывод
другой: мы - уже за опасной чертой; не маргиналы-бар-
кашовцы-лимоновцы, а представители правоохранитель-
ных органов - госслужащие по своему статусу, действую-
щие от имени закона и Конституции, - провели в Хим-
ках настоящий национальный погром. И никто их не ос-
тановил - никакие прокуроры не прибежали, чтобы вос-
становить законность.

Это значит, что люди в погонах, абсолютно безнака-
занно и беспрепятственно, заняты не просто разжигани-
ем межнациональной розни, что автоматически влечет
за собой уголовную ответственность, - они иницииру-
ют моноэтничность в стране, а значит, дальнейший ее
распад по национальным квартирам. Сепаратизм. Да, тот
самый, с которым якобы борется президент Путин, на
службе у которого рубоповцы состоят.

Напоследок - о творческой интеллигенции и твор-
ческой среде. Негромкая она у нас - в который уже раз.
Тихая и смирная. На химкинский погром театральная
корпорация отреагировала настолько апатично, будто в
Москве и не проживает армия влиятельных актеров и
режиссеров, исповедующих либеральные ценности.

А на помощь студентам пришли только их педагоги.

- Я работаю в Институте культуры 25 лет. Преподаю
русский язык. Сейчас учу ребят из чеченской студии. Они
очень трудолюбивые, стремление учиться - огромное.
После всего случившегося с ними я просто заболела, -
голос Светланы Николаевны Дымовой, преподавателя
Московского госуниверситета культуры и искусства,
дрожит. - Первое, что я сказала им: "Знайте, это были
бандиты, они могут прийти и к вам, и ко мне. Не отчаи-
вайтесь! Мы, педагоги, очень хотим, чтобы вы у нас
учились!" Я понимаю, что бандитов не найдут, никого
не привлекут к ответственности. Ведь самое страшное,
что они им кричали тогда: "Мы вам не дадим учиться в
России!" Отношение педагогов, которые работают с
"Нахи", - прямо противоположное. Я хочу, чтобы об
этом все знали.

Финал погрома оказался вполне в стиле самого по-
грома. Вечером весь мужской состав студии "Нахи" про-
сто-напросто отпустили на все четыре стороны, не
предъявив никакого обвинения. При этом некоторые ру-
боповцы, как рассказывают студенты, пытались даже
извиняться, уверяя, что это собровцы "плохие": "торпе-
ды они - сначала бьют, потом думают".

- Мы их простили, - сказал Тимур Лалаев. - Пото-
му что они - больные.


Прошло полгода, на экзамен в "Нахи" приехал Андрон
Кончаловский. Пригласил на роли в своем новом фильме.
Они дебютировали. Их заметили.

А следователь подмосковного РУБОПа, особенно люто-
вавший над чеченскими студентами 28 марта 2001 года,
вдрызг спился, был уволен со службы и сейчас работает
грузчиком в химкинском универмаге. Как увидит, пьяный,
чеченцев, так кричит: "Привет! Помните меня?.." И да-
вай рассказывать собутыльникам, как он их тогда бил.
"Видите, в люди вышли..." - добавляет.

А чеченцы молча проходят мимо.


500 РУБЛЕЙ ЗА ЖЕНУ

14 июня 2001 года в ингушской станице Орджони-
кидзевской на границе Чечни и Ингушетии прошел сход.
В нем участвовали как беженцы из Чечни, живущие в
Ингушетии, так и просто граждане нашей страны, име-
ющие в паспортах неприятную по нынешним временам
строчку о регистрации в воюющей республике, действу-
ющую, как красная тряпка на быка, на любого россий-
ского милиционера и не дающую возможность иметь ле-
гальную работу, медицинскую страховку и место для де-
тей в школе.

Нервная двухтысячная толпа приняла обращение к
мировому сообществу следующего содержания: "Прове-
сти экспертизу и анализ ситуации в Чеченской Респуб-
лике на основе международного права - с определени-
ем прав граждан ЧР на самооборону в случае бесправных
действий военнослужащих и при отсутствии правовой
защиты со стороны российского руководства".

И далее: "Обратиться к Президенту США Бушу как к
руководителю государства, которое играет одну из клю-
чевых ролей в мировой политике, с тем чтобы он при-
звал руководство России (Президента Путина)..." (Да-
лее - по первому тексту.)

И еще: "Обратиться к главам "семерки" на предстоя-
щем саммите повлиять на Президента Путина..." (Да-
лее - тоже по первому тексту.)

Но при чем тут Буш? Если перевести с официального
на обычный, воззвание к американскому президенту и
ведущим мировым лидерам стоит читать так: "Помогите
выжить! Утихомирьте армию и Путина! Станьте третей-
скими судьями! Мы не знаем, что противопоставить во-
енному беспределу! Объясните, остались ли у нас хоть ка-
кие-то права! Или мы должны смириться с тем, что мы -
никто..." Это вопль отчаяния людей, загнанных в угол.

Однако обращение схода в Орджоникидзевской вы-
звало самую дурную реакцию в российском обществе:
чеченцев в который раз обвинили в антироссийских на-
строениях, сепаратизме и желании оболгать Путина пе-
ред лицом мирового сообщества.

Почему мы глухи? И злы. Не оттого ли, что война
совершенно перестала быть персонифицированной, пре-
вратившись в несколько говорящих генеральских голов
на телеэкране?

Вот несколько характерных чеченских историй для
размышления. Быть может, ваши сердца оттаят.

В толпе схода - знакомые лица. Вон женщина со стро-
гим лицом и холодными глазами - типичная чеченка
времен войны. Она из горного селения Махкеты в Веден-
ском районе. У нее трагедия: 14-летнего сына "замочили
в сортире". Натурально так "замочили", без всяких иноска-
заний - прямым попаданием снаряда в деревенскую
"дырку", когда парень отправился по нужде. Дом этой
женщины - почти на краю села, вот федералы и видели
с постов, кто куда по двору идет. Поняли, зачем мальчик
двинулся по тропинке в дальний угол огорода, - и паль-
нули. С одной стороны, в собственное удовольствие.
С другой - непосредственно исполняя волю своего пре-
зидента, - просил же Путин, главковерх, "мочить".

А в сторонке - отец, незамужняя взрослая дочь кото-
рого прошла через фильтрационный лагерь в Урус-Мар-
тане, где... Ох, в этом случае лучше уж не вслух... Лишь
один штрих заточения: ее заставляли ползать по ступень-
кам вниз-вверх на четвереньках, по-собачьи, держа в зу-
бах ведро с говном...

Ни той матери из Махкетов, ни этому отцу из Урус-
Мартана уже не до политических игр. Им наплевать на
сепаратизм - они сами по себе, один на один со своим
горем. Им и Масхадов, и Путин - до гроба враги. И если
уж они просят на сходе: "Помогите!" - обращаясь к ми-
ровым державам, - им можно верить.


И еще одна картинка с выставки под названием "Чеч-
ня". 5 июня 2001 года. Грозный. Театральная площадь -
такая тут есть, несмотря на руины, - были же когда-то
и театры. Люди вышли на митинг протеста. В руках у них
лозунги: "Верните мою маму!" Это от детей, чья мама,
будучи арестована при "зачистке", исчезла в неизвест-
ном направлении. И еще: "Верните трупы наших детей!"
Это уже от матерей, чьи дети при "зачистках" пропали
с концами. Мимо митинга по дороге пыхтит парочка
БТРов. На броне - федералы. Среднего возраста мужи-
ки, контрактники, наверное, не солдаты, веселые, пас-
сионарные и крепкозубые. В масках, косынках, с авто-
матами и гранатометами, наставленными на толпу. Хо-
хочут до судорог, откидываясь в экстазе назад, на бро-
ню, и поэтому видны эти ряды мощных зубных клыков
сквозь прорези в масках. Тычут пальцами в обрезанных
перчатках - все больше на "Верните мою маму!". И в
довершение неприличными жестами демонстрируют, как
же они собираются возвращать и чужих мам, и трупы
чужих сыновей.

Рядом - офицер, старший группы. Ведет себя так же.
Понятно, все это детали - "неприличный жест", "за-
мочили в сортире". Но именно по деталям мы узнаем
жизнь - не по генеральным линиям. Мало того, что у
вас отняли маму, а у мам - детей, забыв вернуть трупы,
так над этой вашей болью еще и измываются?! Кто мо-
жет это остановить? Путин? Министр обороны? Генпро-
курор? Нет. Эти господа не приучены думать о деталях.
Лишь Запад их большой поклонник. Поэтому к нему и
апелляция - ради выживания.


...Мы знакомы уже несколько недель, и мне стыдно
смотреть в глаза измученному чеченцу по имени Шомсу.
Я почти ничем не могу ему помочь - палачи были ум-
ные и совсем не оставили следов.

Начиная с 8 января везде и всюду Шомсу ищет свое-
го племянника Умара Аслахаджиева и его друзей - Нур-
Магомеда Бамбатгириева и Турпал-Али Наибова. Все
трое ехали в тот день на машине по селению Курчалой.
Ранним утром там началась "зачистка". А в 10 утра "зачи-
стили" и их - и с концами. До сих пор. Вместе с темно-
зеленой "восьмеркой".

За минувшие полгода Шомсу прочесал всю Чечню -
вдоль и поперек, и много раз. И не знает сегодня, что же
еще ему сделать. И я не знаю и не понимаю элементар-
ного: а "восьмерка", например, где? В чем она-то вино-
вата, даже если у кого-то были основания предполагать
виновность хозяев? И кто конкретно ее экспроприиро-
вал? А своровав, почему не ответил за преступление? И
почему до сих пор не выдвинуты обвинения в адрес "за-
чищенных" и так и не отпущенных? Сколько времени
еще потребуется государству, чтобы их написать? Пол-
века? Как это уже однажды было с "незаконно репрес-
сированными"? И почему исключена возможность пере-
дать им в тюрьму - если они, конечно, в какой-то тюрь-
ме - ну хотя бы письмо? И почему запрещено иметь
адвокатов и осуществлять переписку? И какой вообще
смысл в том, чтобы шумно, с участием множества серь-
езных господ нашей страны обсуждать с подачи генера-
лов возможность введения публичной смертной казни для
главарей боевиков, если бессудная смертная казнь для
обычных чеченцев - уже факт?..


Вопросов - тьма, бездонная пропасть. И ни единого
ответа. Или: если ответ все-таки следует, он как будто
рассчитан на идиотов. Вот как это обычно бывает в Чеч-
не: приходит родственник исчезнувшего к важному во-
енному чину, от которого что-то зависит. Офицеры во-
круг обычно услужливо подсказывают: "Да, тебе - к
нему". А "тот" говорит:

- Я - Саша.

- Как? Просто Саша?

- Да, просто Саша.

И начинается кишкомотание. Этот "Саша" без фами-
лии, звания и должности пару месяцев кормит обеща-
ниями: вот-вот, завтра найду, не их, так могильник...

- Ну а пока процесс идет, - намекает "Саша", -
костюм за 200 долларов на рынке в Хасавюрте я при-
смотрел.

- Да-да, - понимает намек семья похищенного че-
ловека, - костюм, конечно, костюм... В субботу едем в
Хасавюрт.

Только не подумайте, что тут иносказание - реаль-
ные обстоятельства описаны. Не раз, не два, не три слы-
шанные от тех, кто прошел путем Шомсу.

Сказано - сделано, и в воскресенье у "Саши" уже
обновка. Но "Саша" просит баню хорошую устроить, для
души и для тела... Сами понимаете, не маленькие, что
это такое. И устраивают. А "Саша", в благодарность, со-
общает, что трое разыскиваемых мужчин и машина - на
территории 33-й бригады внутренних войск. Вскоре все,
конечно, оказывается чистым враньем - нет в 33-й ни
тех несчастных, ни "восьмерки". Да и "Саша" сам, не
попрощавшись с теми, кого цинично "доил" два меся-
ца, пропадает, выжав из пострадавших семей все, что
ему надо. "Саша" просто готовился уезжать из Чечни - у
него подходил к концу срок "боевой" командировки и
следовало прибарахлиться...

Главная мерзость этой истории в том, что она - ти-
пичная, современная, времен второй чеченской войны.

Кто утихомирит этих "Саш"? Их Верховный Главно-
командующий по фамилии Путин? Нет, желания такого
не выказывал - он все больше награды раздает.

Значит, что? Опять с мольбой о помощи к Западу?
Точно так...


А Шомсу продолжает... Еще не конец истории поиска.
Он показывает якобы официальные ответы на свои за-
просы об исчезнувших. И это другая нынешняя разно-
видность деятельности офицеров по поиску пропавших
при "зачистках" людей - лживые ответы, под которы-
ми подписи якобы конкретных ответственных лиц. Но
на поверку - анонимов. У офицеров в Чечне, как у
нелегалов-разведчиков, - по два-три-четыре комплек-
та документов на разные фамилии. Они все никто, и
спросить не с кого - пиши в ответах, что хочешь, не
привлекут.

Право скрывать свое истинное имя, предоставленное
военнослужащим, "чтобы боевики не отомстили семь-
ям", постепенно стало одной из главных причин безоб-
разий и преступлений, творимых военнослужащими в
Чечне.

А как же сориентироваться Шомсу и ему подобным в
этом потоке лжи? Как выйти на правовой путь? Да ни-
как. У Шомсу на руках бумаги за подписью полковника
милиции Олега Мельника (который, наверное, и не
Мельник вовсе), подполковника Юрия Соловья (кото-
рый, быть может, совсем не Соловей), а также полков-
ника Смолянинова. Последний, с одной стороны, вроде
бы Николай Александрович, но, с другой - живее от-
кликается на кличку "Михалыч"... Помимо этой группы,
есть еще и "Юрич" - человек, называвший себя заме-
стителем начальника Курчалоевского райотдела ФСБ.
Многонедельное его участие в деле поиска Аслахаджие-
ва, Бамбатгириева и Наибова состояло также в актив-
ном вождении семей за нос да в том, что Юрич нако-
нец посоветовал "не лезть" и смириться, поскольку тут
якобы замешано ГРУ - Главное разведывательное уп-
равление. Да какое там Главное разведывательное, если
племянник у Шомсу был совсем простой человек -
крестьянин!

Но, посоветовав, Юрич укатил в родной Белгород. А
может, и не в Белгород. А может, и не Юрич. А может, и
сам отправил на тот свет тех, кого искал Шомсу, да
теперь следы заметает.


Позорная свистопляска круговой лжи и порока, орга-
низованная людьми, называющими себя офицерами,
полностью распоясавшимися в своем неуемном безна-
казанном вранье и разъезжающимися по всей стране -
по домам. "Чечня" как образ мыслей, чувств и конкрет-
ных действий гангренозной тканью расползается повсю-
ду и превращается в общенациональную трагедию с
поражением всех слоев общества. Мы дружно и вместе
озвереваем.


И снова - пример. Спустя два года после начала вто-
рой чеченской войны, превратившейся, среди прочего,
и в поле для разнузданного мародерства, выяснилось,
что чеченцы вокруг обчищены, и те, кто привык этим
заниматься, взялись за своих. Женя Журавлев - солдат
мотострелковой роты 3-й бригады особого назначения
внутренних войск МВД (в/ч 3724), дислоцирующейся в
поселке Дачное под Владикавказом. Отсюда Женя попал
в Чечню, где на какой-то горе отсидел восемь месяцев
безвылазно. Письма не шли ни туда, ни оттуда. Женина
мама - Валентина Ивановна Журавлева, вдова и воспи-
тательница детского садика в деревне Луговой Тугулым-
ского района Свердловской области - безуспешно жда-
ла от него весточки и проплакала все глаза, отправляя
заказные.

Наконец пришло письмо: Женя, срок службы кото-
рого закончился еще в апреле, умолял приехать и за-
брать его из Владикавказа. Деревня собрала деньги, и Ва-
лентина Ивановна в сопровождении Жениной тети -
железнодорожницы на пенсии Вассы Никандровны Зу-
баревой - оказалась в Дачном. А там...

Там - ужас. Сначала Женю вообще не предъявляли -
офицеры явно что-то скрывали. Потом солдаты шепну-
ли, что только вчера Женю привезли из Чечни - и пря-
мо в госпиталь. Они же, вечером, тайно провели маму в
палату. Женя лежал там с гниющими по колено ногами.
Говорит: не мылись на горе несколько месяцев, и все в
сапогах. Вот и результат.

Мать пошла к офицерам, умоляла отдать ей сына -
долечит в деревне как-нибудь. А те: давай разделим его
"боевые" деньги, за участие в "антитеррористической опе-
рации" - 50 на 50, и получай сына.

Женя категорически запретил Валентине Ивановне
делиться. И... не смог уехать домой. Он еще долго был в
Дачном, а рядом была Валентина Ивановна вместе с
другими такими же мамами, которым офицеры не отда-
ют сыновей, требуя делиться - в обмен на демобили-
зацию. Вассу Никандровну, тетю, все эти несчастные
жертвы второй чеченской войны отрядили в Москву, и
она пошла по инстанциям. И только тогда дело сдвину-
лось. Солдат отпустили по домам, но и офицеров не
посадили.

Вот тебе и Чечня. Вот и привычка к мздоимству.


Рассказ одного молодого москвича, умолявшего со-
хранить его имя в тайне - из-за боязни мести. В выход-
ные, в полночь, ехал он с друзьями на дискотеку. Мили-
ционеры, с закатанными выше локтя рукавами, с бан-
данами на бритых лбах, остановили машину и сказали:
"Заберем девчонку-то". А "девчонка" - жена одного из
ехавших, впервые после рождения первенца выбравша-
яся вместе с молодым мужем потанцевать. "Заберем - и
не отдадим", - орали "правоохранители". Друзья держа-
ли молодого мужа за руки и убеждали ментов: "Ей скоро
кормить..." - "А нам что?"

А всего-то вины юной мамы - забыла дома паспорт.
Значит, беспаспортная и не может предъявить прописку.
Сговорились на 500 рублях - что муж заплатит за жену
полтысячи, и тогда можно двигаться дальше.

Оказалось, патрульные недавно из чеченской коман-
дировки. Покинув "зону", заступили на "боевую" вахту в
"мирной жизни". И для них любая мелочь - повод к ре-
прессиям, без участия в которых воины-"чеченцы" чув-
ствуют себя не в своей тарелке.

"Хорошо, что не застрелили, раз "чеченцы", - пари-
ровали все, кому рассказывала эту историю. Серьезно так
говорили, ничему не удивляясь - смирившись.


Спецмероприятие по имени "Чечня" совратило всю
страну и продолжает ее дальнейшее озверение вперемешку
с отуплением. Цена человеческой жизни и так была в
России ниже всякого предела, а теперь и вовсе скатилась
до тысячных долей. Именно поэтому прекращение вой-
ны - для всех нас жизни подобно. Мы все - как неспа-
сенный "Курск" - на смертельной для нас глубине. Но
так и нет приказа к спасению.


ГОД ИМЕНИ БАБЫ КЛАВЫ

Вторая чеченская - такая, какая она получилась, уже
много раз убеждала: не верь, когда в мирной жизни тебе
говорят: "Не суйся. Это не твое дело. Себе дороже будет..."

В Чечне всегда надо соваться. Потому что цена всему -
жизнь. Сегодня - чужая. Завтра - твоя.

С одной стороны, история эта очень простая: 21 сен-
тября 2001 года, ранним утром, бабу Клаву положили на
носилки в Грозном и поздним вечером она уже была в
Москве.

С другой - путешествие получилось не просто длин-
ным и сложным, а выворачивающим наизнанку всю нашу
сегодняшнюю жизнь. В нем переплелось все: и грознен-
ские руины, так никем и не тронутые, где старикам уго-
товано добывать пропитание по законам военного вре-
мени, и "тоннель генерала Романова" (где в начале пер-
вой, войны был тот взрыв, в самом центре чеченской
столицы, рядом с которым жила бабушка, и значит,
мины, снаряды и обстрелы были ее ежедневным "раз-
влечением"), и группа господ, окончательно утративших
облик человеческий, и люди, отдавшие все, что у них
было, для спасения совершенно неизвестной им старуш-
ки, и генералы, завравшиеся до хронического косогла-
зия в угоду собственным амбициям, и полковники с
капитанами, оказавшиеся на голову выше своих генера-
лов, и наконец, вечное - любовь, ненависть, злоба,
отчаяние и зависть...

Однако по порядку. Познакомились мы летом 2000-го.
Обычная случайная встреча: на скамейке, чудом не сго-
ревшей, в растерзанном грозненском дворе, между про-
спектом Ленина и улицей Интернациональной, сидела
очень немолодая женщина. И все было, как обычно: ря-
дом со скамейкой зияла огромная воронка от бомбы, от
развалин шел дурной запах всеобщего разложения, а в
стороне, у люка с технической водой, в очереди терпе-
ливо стояли люди - они черпали мутную жижу и несли
ее по каморкам для чая. Клавдия Васильевна Ануфриева
из общей картины выделялась одним: она ни к чему не
проявляла никакого интереса. Она была полностью сле-
па - инвалид первой группы. И ничего не могла пред-
принять самостоятельно, даже разжиться этим грязным
питьем. Слепота в Грозном, где повсюду тебя ждут мины-
растяжки, и значит, любой поход в туалет (в руины -
канализация разгромлена) может закончиться взрывом, -
это быстрый предопределенный конец. Так мы и позна-
комились: Клавдия Васильевна сидела; я, ошарашенная,
стояла рядом со скамейкой, стараясь сообразить, как по-
ступить дальше - пройти мимо, и узнать вскоре, что
Клавдия Васильевна подорвалась?.. Но она ни на что не
жаловалась, не плакалась, хотя давным-давно ничего не
ела, кроме хлеба, и была в платье многомесячного бес-
прерывного ношения.

- Есть ли у вас родные где-нибудь в другом городе?

- У меня сын в Москве.

- Так почему же не едете к нему? Тотчас? Вам нельзя
тут оставаться... - сказала я первую пришедшую на ум
"мирную" глупость, будто не знала, что все, кто мог,
давно уехали из этого проклятого войной города. Клав-
дия Васильевна тогда лишь на минутку смутилась - от
какой-то семейной тайны, в которой и заключался, по-
видимому, ответ на этот вопрос, но быстро собралась с
мыслями и весело произнесла:

- Жду поезда. Вот пустят его, я и поеду в Москву.
Сама. Чтобы никого не обременять.

- А телефон сына помните? Давайте позвоню ему,
когда вернусь домой, расскажу, как вам тут...

Телефон продиктовала, но попросила подробности не
описывать:

- Он будет волноваться, у него ответственная работа...

- А вы? О себе-то подумали?

Молча пожала плечами... И я знала, о чем это молча-
ние. Подобный разговор был не первый в том Грозном.
Десятки стариков, для которых жизнь в разрушенном го-
роде казалась абсолютно противопоказанной, по мере
того как я перед ними появлялась, цепляясь за меня,
как за соломинку, диктовали мне телефоны и адреса своих
родственников в надежде, что весточка дойдет и те на-
конец кинутся им на помощь и заберут из чертова ада в
их города, где не стреляют. Впрочем, надежды оправды-
вались редко: Грозный - это место обитания забытых
стариков. Каждая командировка в Чечню - и ты дол-
жен, вернувшись, слать телеграммы по вновь записан-
ным адресам. Одного содержания: "Имярек! Ваша тетя
(дядя, сестра, мама...) жива и находится в Грозном. Ус-
ловия ее (его) жизни крайне тяжелы. Просьба срочно
связаться с..." В результате у меня теперь есть "своя" кар-
та России: карта пустых сердец. И я знаю, где живут люди,
бросившие своих близких в тяжелейшей беде, и никто
уже не посмеет сказать, что карта эта не написана кровью
и человеческими жизнями, - многие из стариков, кото-
рые еще были живы в Грозном после штурма 2000 года,
позже скончались, ничего не дождавшись, или схватили
случайную пулю в многочисленных перестрелках.

Бабе Клаве повезло. Ее единственный московский сын
хотя и отказывался забирать ее к себе, постоянно пере-
давал ей в Грозный деньги. Через меня. Однажды это было
так. Мои друзья-журналисты и я летом 2000-го собрали
гуманитарный груз для Грозненского дома престарелых,
обитатели которого, полностью забытые властью, сиде-
ли там без еды, вещей и лекарств. Сын Клавдии Василь-
евны, поняв, что я скоро буду в Грозном, попросил взять
с собой 4 тысячи рублей для нее. Я объяснила: постара-
юсь передать, но не обещаю, так как гарантии, что уда-
стся попасть именно в ту часть Грозного, где находится
Клавдия Васильевна, никакой, - ехать предстоит вмес-
те с военными, а они панически боятся и маршруты
менять, и остановок в городе.

Но когда колонна с пятью тоннами продуктов, одеж-
ды и медикаментов въехала в Грозный, я поняла, что
судьба благосклонна ко мне и мы вскоре обязательно
проедем мимо двора, где находится Клавдия Васильевна.
Рядом, в кабине грузовика, сидел молодой худенький
капитан, старший колонны - значит, тот, который при-
нимает окончательное решение, двигаться ей дальше или
остановиться. Разговорились - объяснила все, что зна-
ла, про стариков Грозного, показала конверт с деньга-
ми, рассказала о московском сыне. И капитан оказался
человеком. Подумав какое-то время, он приказал води-
телю сделать остановку и пошел в нужный двор вместе
со мной. Сказав: "Я сам буду охранять".

Клавдия Васильевна лежала на кровати - плохо себя
чувствовала - посреди многомесячной грязи никогда не
убираемой полуразрушенной комнаты, где есть три с по-
ловиной стены, а в четвертой - проем от артиллерий-
ского снаряда, завешенный тряпьем... Как тут в дождь?
Баба Клава уже по шагам узнала меня: "Анечка? Ты?"
Хотя к этому времени мы не виделись месяца три, никак
не меньше, да и само знакомство наше было шапочным.
Но Клавдия Васильевна так ждала весточки от сына и
так связывала эту весточку со мной...

Капитан присел на единственный стул у двери, мол-
ча слушая наш разговор.

- Как там мой Валера?

- Все нормально.

- Не тяжело ли ему было послать эти деньги?

- Вам тяжелее.

- А вы ему лишнего не наговорили обо мне?

Мы пробыли у Клавдии Васильевны минут десять,
первой встала я - капитан даже не торопил. Я заметила -
он плачет и не спешит на свет, где нас ждут его бравые
товарищи по оружию.

"Спасибо, - сказал капитан, когда мы вышли, -
что взяли меня с собой. Мы же не видим всего этого. Мы
же не знаем. Мы сюда не ходим". Это была правда. Для
военных война не персонифицирована. Они стреляют
по руинам, а кто конкретно сидит в тех руинах - им
думать не полагается.

Слез этого 25-летнего тогда человека я не забываю.
Никогда. Война такая получилась: федералы не плакали
по гражданским. Но еще и потому, что капитан потом
стал жертвой всей этой истории и заплатил службой за
собственное добросердечие.

Итак, не успела доехать до Москвы - "телега" из Ми-
нистерства обороны. Донос то бишь. Сигнал в Генераль- -
ную прокуратуру. Оказывается, я имела злой умысел -
"намеренно подвергла опасности жизни российских во-
еннослужащих", действием, выразившимся в том, что
"заставила остановиться колонну" и пошла куда-то "по
своим личным делам"... Вот так. В том грузовике, оказы-
вается, среди офицеров был контрразведчик, он-то и
начирикал фальшивку...

Я дала все требуемые объяснения, и те, кому их дала,
поняли - и про бабушку, и про деньги, и про ее сына -
и отстали. Меньше повезло капитану: его уволили. За
Клавдию Васильевну. За ее жизнь - на привезенные нами
деньги она довольно долго прилично жила. За его слезы.

Но военным неймется. И поэтому дальше - цитата из
мемуаров генерала Геннадия Трошева, получившего на
войне Героя России, но так и не разучившегося лгать:

"В августе 2000 года Политковская сопровождала гу-
манитарный груз для дома престарелых в Грозном. Воен-
ные выделили охрану, сформировали колонну, вынуж-
дены были задействовать людей, оторвав солдат от вы-
полнения прямых обязанностей в зоне боевых действий.
Ведь любое продвижение колонны по городу далеко не
безопасно. Но Анна Политковская, похоже, об этом даже
не думала. По пути следования требовала неоправданных
остановок для решения своих личных проблем (выделено
мной - А.П.), чем подвергала риску сопровождавших ее
солдат и офицеров. Она остановила колонну и, приказав
военным ждать, растворилась в городском квартале. Около
часа солдаты и офицеры торчали на улице, как в тире,
представляя собой отличную мишень для боевиков. Ко-
мандир извелся. Всего одной гранаты какого-нибудь от-
морозка хватило бы для трагедии. Именно об этом он и
сказал в конце концов вернувшейся Политковской. Жур-
налистка закатила истерику и стала оскорблять военных,
насколько злобы хватило. Вот бы послушали ее родители
и близкие солдат и офицеров! Глаза бы заплевали По-
литковской".

Это - слова мужчины? Государственного мужа? Ког-
да ложь смачно смешана с правдой? "Глаза бы заплева-
ли"... И под всем - подпись генерала. Неистребимое
стремление наговорить гадостей за спиной - типичная
гарнизонная местечковость. Обременил ли себя генерал
Трошев проверкой фактов? Нет. Поговорил с тем ко-
мандиром, который "извелся"? Нет. Подумал хотя бы о
Клавдии Васильевне Ануфриевой, в мамы и ему годя-
щейся? Нет.

Потому что такая там вышла война, и принцип ее
один: лес рубят - щепки летят, не человек живет - а
"имеется человеческий материал", не бабушка - а отхо-
ды "антитеррористической операции". Рисковать жизнью
ради судьбы 75-летней старухи нельзя, потому что бес-
смысленно, - за это не получишь ордена...

Прошло время, и снова был Грозный, и в конверте -
опять деньги от сына. Но Клавдия Васильевна уже лежа-
ла на кровати, застеленной вонючим тряпьем, и поста-
нывала: "Слабею я, Аня, вывези меня отсюда..." Ее муж
дядя Леша, пьяница, дал бабушке снотворное, сказала
соседка, и она стала редко откликаться на зовы внешне-
го мира. Мы виделись всего пятый или шестой раз в жиз-
ни, но пройти мимо было уже невозможно. Пройти -
означало очень простые и ясные вещи: смерть.

Однако хотеть не значит сделать, вывезти кого-то из
Грозного - это настоящая операция. Почти военная. Ее
надо разрабатывать, проводить разведку и подготови-
тельные мероприятия и лишь тогда что-то предприни-
мать. Причем один тут в поле не воин - бабушку можно
вывезти, лишь объединив усилия очень многих самоот-
верженных людей, думающих, как ты.

Возглавил операцию от начала до конца полковник
Шарпуддин Шарипович Лорсанов - начальник отдела
МВД Чечни. Он купил бабушке билет на самолет - меж-
ду прочим, это очень дорого, и ни разу более чем за год,
прошедший с нашего знакомства, родные бабы Клавы в
Москве даже не попытались сделать то же самое. Это он,
Шарпуддин, нашел милиционеров в грозненских райот-
делах, чтобы день за днем они помогали то со "скорой",
то с врачами, то с переговорами в Грозненском доме
престарелых, куда бабушку забрали на несколько суток,
помыли, подкормили, последили за состоянием перед
непростой для нее поездкой...

И ни слова о деньгах и опасностях. Люди в Грозном
живут, как в последний день, - это уже особая порода.
Они знают, что такое смерть, и поэтому особенным об-
разом ценят, когда в ком-то еще теплится жизнь. Рустэм
с Магомедом, милиционеры из Октябрьского районно-
го отдела милиции, не были обязаны вечером после ра-
боты бегать со мной по городу, подставляя свою жизнь
под пули, которых тем больше, чем гуще сумерки. Но
бегали. Потому что видели: Клавдию Васильевну больше
ни на одну ночь нельзя оставлять одну. И говорили: "По-
можем, конечно", - благородно не глядя на часы. Город
пустел, все старались убраться из него подобру-поздоро-
ву, блокпосты начинали палить во все стороны... А "мои"
милиционеры пошли домой, лишь когда Клавдию Василь-
евну уложили в чистую постель в доме престарелых и
было почти темно и, значит, совсем опасно.

Путь в Ингушетию, в аэропорт "Магас" у станицы
Орджоникидзевской, по 40-градусной жаре оказался не
менее трудным, чем все предыдущие усилия. Клавдия Ва-
сильевна плохо переносила марш-бросок через десятки
блокпостов в милицейской "таблетке", которая неслась
по развороченной дороге с максимально дозволенной ей
скоростью, и носилки мотало по полу в такт воронкам,
влетавшим под колеса.

Бабушка то и дело впадала в беспамятство, и мы с
милиционерами поочередно смачивали минеральной во-
дой тряпки и платки, оказавшиеся под рукой, чтоб об-
тереть и охладить ее лоб.

И вот долгожданный аэропорт - и тут же смена на-
строений: мы уже выехали из войны, и помогать никто
не спешит. Побежали за врачом - пришла дама с пере-
кошенным от злобы лицом по имени Лейла Мальсагова.
Узнав, что мы из Чечни, разгневалась и перешла на "ты".
Потребовала расписку, что бабушка не умрет ни в аэро-
порту, ни в полете. И, даже не дотрагиваясь до Клавдии
Васильевны, прошипела сквозь красивые ровные зубы:

- Она вам что - родственница?

- Нет, она - из Грозного. А там - плохо.

- Тогда зачем вам это? Оставляйте ее здесь. На борт
не пущу.

Ужас. Вступаю в дискуссию. "Представьте, пожалуй-
ста, сколько людей объединили свои усилия, чтобы ба-
бушка доехала из Грозного к вам, в Ингушетию, и вот
вы теперь..." Но ответ категоричен: "Нет". Позвала аэро-
портовское начальство, начался мерзкий торг прямо у
носилок.

Спасли положение два человека: врач отряда Центро-
спаса МЧС России Алексей Скоробулатов и командир
самолета Виктор Селезнев. Первый, случайно став сви-
детелем перепалки, осмотрел бабушку и подтвердил граж-
данке Мальсаговой, что "не умрет". Второй на земле сра-
зу сказал: "Берем бабушку", - а уже в воздухе признал-
ся: "Я знаю, как со стариками трудно. Сам тещу парали-
зованную пять лет носил на руках с пятого этажа вниз и
обратно".

В самолете встретила старого доброго знакомого - хи-
рурга Мусу, главврача одной из сельских больниц, пре-
красного отзывчивого доктора, однажды спасшего меня
от смерти. Муса весь полет контролировал состояние
бабы Клавы...

Все хорошо, что хорошо кончается. Все хорошо, толь-
ко когда люди остаются людьми. Поздно вечером 21 сен-
тября 2001 года семья Ануфриевых наконец объедини-
лась.

Баба Клава надолго угодила в больницу - ее лечили
от истощения, и теперь она совсем не похожа на ту гряз-
ную всклокоченную старуху на скамейке в разрытом бом-
бовыми воронками грозненском дворе. Она теперь - мос-
ковская пенсионерка у подъезда, живо обсуждающая с
подружками все последние политические новости и
подъездные сплетни. Грозный для нее - навсегда позади.

Осталось добавить одно: за сутки до операции по вы-
возу бабушки в Москву вдруг увидела того самого донос-
чика - в Грозном, при начальстве, естественно. Погоны
подросли на "раз". Испугалась: вдруг опять дознается про
бабушку? И все испортит? Новый донос накропает, еще
кому-нибудь выписывая приговор.

Слава Богу, на этот раз пронесло.


СТРАННЫЙ ЧЕЧЕНСКИЙ ИСЛАМ

Невостребованные муллы

Когда долго бродишь по Чечне времен нынешней вой-
ны и слушаешь рассказы людей о том, что им пришлось
испытать, с удивлением замечаешь: в этих скорбных ис-
ториях почти нет места муллам. Лишь изредка у кого-
нибудь промелькнет фраза типа: "Пошел в мечеть -
мулла помог собрать деньги на выкуп..." (имеется в виду
выкуп за похищенного федералами родственника). Или,
как было всего однажды на моей памяти за три военных
года, когда в феврале 2002-го священнослужители отда-
ленного горного Шатойского района написали крича-
щее от боли и возмущения коллективное письмо в Гроз-
ный, в адрес бывшего шатойского муллы, ныне очинов-
ничившегося муфтия Чечни, получившего соседний с
промосковским главой республики Ахмат-Хаджи Кады-
ровым (тоже бывшим муфтием) кабинет и поэтому бы-
стро забывшего, как выяснилось, о страданиях народа...
Письмо было о чрезвычайных обстоятельствах - убий-
стве и последующем сожжении шести шатойцев-сель-
чан, среди которых были беременная женщина и всеми
уважаемый старик - директор сельской школы (январь
2002 г.), совершенных десятью бойцами элитного под-
разделения Генерального штаба РФ, - и такой же чрез-
вычайно равнодушной реакции муфтията на эти траги-
ческие события... Муллы писали, что им стыдно за это
равнодушие...


И совсем другой эпизод. Крошечное чистое селение
Исти-Су (неподалеку от Гудермеса), куда многие люди,
когда, конечно, позволяет военная ситуация, ходят к
местному мулле, очень старенькому, но, говорят, очень
мудрому человеку. За советом и просто поговорить. И мое
личное удивление, почти шок, когда при ближайшем
рассмотрении этот популярный чеченский мулла оказался
немцем. Точнее, бывшим немецким военнопленным, уча-
ствовавшим во Второй мировой войне на стороне фаши-
стов, а потом, попав в плен, оказавшимся на принуди-
тельных работах по восстановлению Грозного, женив-
шимся на чеченке, принявшим ислам, вырастившим де-
тей - полунемцев-получеченцев, которые с горбачевс-
кой перестройкой благополучно эмигрировали на исто-
рическую Родину отца. Сам же он - будучи к тому вре-
мени неформальным духовным лидером некоторой час-
ти чеченского населения, которое хотя и вполне осозна-
ет, что он - не "их", но никакого значения это уже не
имеет, - не смог бросить его в беде и страданиях и
доживает свою сложную противоречивую судьбу в Чеч-
не, после ухода Горбачева не выползающей из крова-
вых войн. А рядом с ним - десятки мулл чистейшего
чеченского происхождения - невостребованные, без
дела, потому что не идут к ним люди...


В чем же дело? Почему в Чечне сегодня такой стран-
ный ислам? Вопросы, неизбежно возникающие перед
каждым, кто пытается понять, что такое эта вторая вой-
на? Кто может ее остановить? Кто этого хочет? И пере-
бирает всех возможных фигурантов гипотетического мир-
ного процесса - и... не видит там главных, казалось бы,
лиц - мусульманских священнослужителей.

Все, что сегодня происходит с чеченским мусуль-
манством, - последствия и в целом чеченской исто-
рии, и современных политических экспериментов над
Чечней.

Но сначала - историческая справка. Чеченский ис-
лам, во-первых, очень молод (специалисты расходятся в
точных датах исламизации вайнахских племен, но ско-
рее всего ислам стал тут официальной религией в пер-
вой половине 18-го века). А во-вторых, до сих пор про-
должает оставаться причудливым сплавом мусульман-
ских традиций и древних адатов - правил жизни чечен-
цев доисламского периода, которые проповедуют скорее
семейные, соседские и общинные принципы существо-
вания, чем джамаатские (принципы исламского сооб-
щества).

Чеченцы - суфисты, и объединяются в несколько су-
фистских вирдов (братств, в точном переводе с арабско-
го, вирд - краткая молитва). Вирд в Чечне - это как бы
собрание, или сообщество мюридов (учеников) кон-
кретного шейха (устаза или учителя), когда мюрид всему
обучается у устаза, а тот все свои духовные знания при-
нял у своего учителя. В суфийском понимании "Я" -
ничтожно, "Я" должно быть подчинено общему, задава-
емому учителем. Зикры - суфийские коллективные мо-
ления-заклинания (экстатичный бег по кругу) - долж-
ны освобождать "Я" зикриста (бегущего по кругу в об-
щей круговой массе) от страха и неверных желаний. Ти-
пичные суфийские позы - сидение на пятках, скрестив
ноги, обхват левой рукой правого запястья - также име-
ют смысл контроля над своим телом.

В Чечне - свои собственные чеченские вирды. Они
сильны прежде всего тесными семейными узами внут-
ри вирда. К наиболее влиятельным в Чечне относится
Кунтахаджинский вирд. До сих пор характерна особая
моральная сплоченность этого братства, сыгравшая, к
примеру, большую роль во время последней (в апреле
2002 года) президентской предвыборной кампании в Ин-
гушетии, куда от засилья ваххабитов саудовского толка
перебрались многие чеченские кунтахаджинцы в период
президентства Масхадова между двумя войнами и где у
кунтахаджинцев был свой кандидат на пост президента.
Основатель вирда - Кунта-Хаджи - один из 356 му-
сульманских святых. Последователи считают, что он до
сих пор не умер, является народным заступником и по-
является перед людьми в моменты крайней опасности.
Например, в нынешние чеченские войны многие рас-
сказывали о явлении Кунта-Хаджи перед ними в виде
белобородого старца в минуты чудесного спасения их от
неминуемой смерти.

Также силен Чинмирзоевский вирд. Основатель -
Чин-Мирза, после Кавказской войны 19-го века объе-
динивший вокруг себя самые бедные крестьянские се-
мьи Восточной Чечни, проповедовавший крестьянские
трудовые идеалы и бытовой аскетизм, но отрицавший
абречество и воровство.

Висхаджинский вирд основан в годы Великой Отече-
ственной войны среди чеченцев, депортированных в Ка-
захстан, человеком по имени Вис-Хаджи, сплотившим
вокруг себя женщин, которые остались одни, с детьми
на руках, после гибели глав семейств.

Дениарсановский вирд, основанный Дени Арсано-
вым в 20-е годы 20-го века, - очень почитаемый в Чеч-
не в качестве хранителя святых тайн и предсказателя
судьбы народа, давший многих образованных людей
советского периода, находившихся на руководящей ра-
боте. Сейчас этот вирд находится в затяжном конфлик-
те кровной мести с влиятельным полевым командиром
Русланом Гелаевым, в связи с вероломным убийством
в 2000 году в райцентре Курчалой двадцати дениарса-
новцев отрядом гелаевских бойцов, и поэтому мало уча-
ствует во внешней политической жизни.

Вирды куда более влиятельны в Чечне, чем муллы и
официальный муфтият. Они более понятны и близки че-
ченцам как структуры семейного типа, они исторически
привычнее, нежели джамаат вокруг мечети.

Возможно, это было бы не так, но "помогли" ком-
мунисты. Советская власть фактически собственноруч-
но отправила молодой чеченский ислам, и без нее к
тому тяготевший, в подполье. После возвращения наро-
да из депортации (1944-1957 гг.) им, в отличие от дру-
гих северокавказских народов, вообще запретили воз-
водить мечети. Это привело к тому, что в Чечне, во-
первых, почти не было подконтрольного КГБ духовен-
ства, и это лишь плюс, а во-вторых, укрепились сво-
бодные мусульманские религиозные общины. Так в каж-
дом селе если и был, то исключительно свой собствен-
ный мулла, самовыдвиженец, подчинявшийся селу и
выдвигаемый селом. А если такового не находилось, то
и ладно - старейшины почитались куда больше, суще-
ствовало братство в вирде. Поэтому позднейшее появле-
ние муфтията было воспринято чеченцами или равно-
душно ("все равно будем жить, как жили"), или раздра-
женно ("руки КГБ").

В результате к концу советской эпохи в Чечне ока-
зался весьма своеобразно устроенный ислам - свобод-
ный, даже вольный, с массой соперничающих суфий-
ских вирдов и самостийными интерпретациями ислама.
Когда даже в вере каждый сам себе голова.

Началась перестройка, первым секретарем Чечено-Ин-
гушского рескома (республиканского комитета партии)
впервые был назначен чеченец Доку Завгаев (первыми
секретарями до этого всегда были русские). Тогда и было,
наконец, создано Духовное управление мусульман Чече-
но-Ингушетии (Муфтият - совет улемов). В конце 80-х
были также построены сотни мечетей, открыты два ис-
ламских института в Курчалое и Назрани (ныне - сто-
лица отделившейся от Чечни Ингушетии), тысячи че-
ченцев и ингушей впервые совершили хадж, паломни-
чество к святым местам ислама. Но чеченцы, при этом,
как привыкли жить, так и жили.

А дальше начались войны. С одной стороны, верую-
щих мусульман стало больше, молодежь стала посещать
мечети, и многие обратились к совершению намаза. Но,
с другой, проблемы чеченского ислама только усугуби-
лись. Во-первых, так называемой "кадыровщиной" (по
имени Ахмат-Хаджи Кадырова), принесшей раздор в
среду. Во-вторых, проникновением в Чечню так называ-
емого "саудовского ваххабизма" (религиозное течение
суннитского ислама, его последователи утверждают, что
они - "чистый" ислам, все остальные - нет, отвергая
суфизм). Трещина религиозного раскола стала проходить
прямо по семьям, чего раньше в Чечне даже невозмож-
но было представить. Появились отцы, которые прокля-
ли своих сыновей за их ваххабитское увлечение. Появи-
лись и сыновья, отрекшиеся от отцов за их нечистый,
не ваххабитский ислам, что раньше было просто не-
мыслимо.


"Кадыровщина"

Ахмат-Хаджи Кадыров - человек извилистой судьбы.
Сейчас он - вполне светское лицо, глава администра-
ции Чеченской республики, назначенный на эту долж-
ность президентом Путиным в июле 2000 года, да к тому
же получивший от него звание полковника Российской
армии. А до этого - мулла с небезупречным финансо-
вым прошлым, организатор первого хаджа чеченцев в
Мекку, присвоивший тогда собранные с людей деньги
(за тот первый хадж полностью заплатил король Саудов-
ской Аравии, но собранные деньги Кадыров так никому
и не вернул, о чем люди нет-нет да и вспоминают до сих
пор). Дальше - полевой командир времен первой чечен-
ской войны, один из самых близких Джохару Дудаеву
людей, и с 1995 года - муфтий Чечни с приставкой
"полевой" муфтий, поскольку был назначен на этот пост
не духовными лицами Чечни, а собранием полевых ко-
мандиров первой чеченской войны, искавших в тот мо-
мент такого религиозного служителя, который бы объя-
вил России газават, и не нашедших никого, кроме Ка-
дырова, - остальные отказались.

В Чечне у Кадырова есть и другая кличка: "муфтий
сцепления", и она многое отражает. Чеченцы знают, что
своего финансового интереса Кадыров никогда не упус-
тит, он и сейчас участвует в нелегальном нефтяном биз-
несе.

Никогда не встречала в Чечне человека, который бы
сказал: "Я уважаю Кадырова". Это удивительно и страш-
но - во главе республики персона с минусовым автори-
тетом. Все говорят примерно так: "Он плохо кончит, по-
тому что предал". Имея в виду то, как в начале второй
чеченской войны Кадыров перебежал от Масхадова к
Путину. Самое поразительное, что такие оценки лично-
сти Кадырова дают как пророссийски настроенные че-
ченцы, члены бывшей оппозиции Дудаеву, Ичкерии и
Масхадову, так и антагонисты Кремля.

В 2001-м и 2002 году Кадыров опять ничего не сделал,
чтобы завоевать уважение своего народа, он вновь пе-
чально "прославился" в Чечне, поскольку никак не про-
тивостоял жесточайшим "зачисткам", массовым исчез-
новениям людей после захвата их федеральными воен-
нослужащими. В этой связи большинство говорит о нем
как о предателе своего народа, а это, конечно, больше,
чем быть предателем Масхадова и независимой Ичкерии.

Меня шокировала апрельская встреча (2002 года) с
Кадыровым в его кабинете в Грозном. Он смотрел толь-
ко исподлобья и только недобро, он много говорил о
себе, любимом, о том, что был духовным наставником
Масхадова, что фактически сформировал его личность
как ответственного за судьбу народа главы нации, о том,
что категорический противник каких-либо мирных пе-
реговоров с бывшими своими соратниками, что хочет
возродить в Чечне "ночные" методы НКВД по уничто-
жению людей... Боже, о чем он только не говорил, вре-
менами потряхивая кулаками и говоря без конца "я",
"я", "я"...

Впрочем, судите сами. Вот отрывок из нашей беседы:

- Главная проблема нынешнего этапа войны - "за-
чистки", неадекватное и неоправданное применение силы
против гражданского населения, мародерство, пытки,
торговля задержанными и трупами...

- Когда пропадают люди из семей и никто не гово-
рит, где они, а потом родственники находят трупы -
это порождает, минимум, до десяти боевиков. Поэтому и
число боевиков никак не уменьшается; как говорили -
полторы тысячи, так и говорят - полторы тысячи. Пре-
зидент Путин выступил жестко на моей стороне по это-
му поводу.

- Как вы намерены бороться с "зачистками", кото-
рые порождают новых боевиков?

- Надеюсь на твердую позицию Путина. Я так и ска-
зал ему: почему ни один генерал не отвечает за то, что
творится во время "зачисток"? И президент потребовал
прекратить! Хотя, конечно, это не первое указание пре-
зидента по Чечне, которое не выполняется...

- Население оказалось между двух огней. Что вы как
глава республики можете сделать? Как вы можете по-
мочь людям?

- Я обо всем говорю президенту... Народ все терпит и
терпит. Нужны честные люди, которых трудно отыскать.
Я имею в виду сотрудников администраций населенных
пунктов, они боятся открыто выступить против банди-
тов, потому что они не защищены. Я поднимал этот воп-
рос и перед командующим Молтенским, и перед прези-
дентом. Мы стараемся - но это не так просто. Вам легче:
вы только вопросы задаете.

- И все-таки, что в ваших силах? Что лично вы мо-
жете противопоставить военному произволу в Чечне?

- У меня нет прав против военных. Я просил у прези-
дента таких прав.

- Вы считаете, что в Чечне кто-то должен управлять
единолично?

- Да, чтобы за все отвечал один человек. В том числе
и за все силовые структуры. Тип будущего госустройства
Чечни - президентское правление, полная власть в од-
них руках, иначе порядка не добиться. Тут диктатор ну-
жен в прямом смысле слова.

- Хорошо, этот диктатор - уже вы. И вот, началась
"зачистка" в Аргуне. Что бы вы сделали?

- Если бы диктатором в Чечне был я, "зачисток" бы
не делал. О том же, кто бандит, тихо собирал информа-
цию и ночью, в два-три часа, приходил к ним в дома и
здоровался за руку: "Садам, алейкум!" И после такого
визита этот бандит никогда бы нигде не появлялся. Три-
пять подобных мероприятий - и все бы все поняли. Ведь
именно так было, когда НКВД работал: тук-тук-тук - и
не вернулся... Люди это знали и боялись. Время было та-
кое, иначе не было бы порядка.


Именно с именем и деятельностью Кадырова, кото-
рого иначе как "предателем" не называют, связана в
Чечне и новая волна падения уважения чеченцев к соб-
ственному муфтияту, и без того не окрепшему, не ус-
певшему окрепнуть. Весьма прохладны чеченцы и к муф-
тию Шамаеву, которого Кадыров сейчас протащил на
этот пост. Как правило, свое отношение к Шамаеву они
выражают просто: "И этот продался, и тот не защищает
свой народ перед генералитетом и Путиным".

Чеченцы ценят тех, кто действительно мудр и муже-
ственен. Если он еще и мулла - хорошо, но если нет -
тоже неплохо. Скорее, важна вирдовая принадлежность.
А с религиозным экстремизмом в своих рядах - с вах-
хабизмом (их называют тут "бородачами") - чеченцы
также борются тепловыми или вирдовыми силами. "Бо-
родачи" очень непопулярны. И ошибочно полагать, что
ваххабиты имеют в Чечне какой-то серьезный вес и
играют какую-то роль. Их роль и влияние скорее сво-
дятся к оружию, которое у них есть, - их боятся. Как и
федералов - другой фланг устрашения чеченцев, - ко-
торые также делают ставку только на силу. То есть на
покорение. Что в принципе невозможно, как показала
история.


СМЕРТНАЯ КАЗНЬ
ДЛЯ ЖУРНАЛИСТОВ

Муса Мурадов - чеченская элита, главный редактор
единственной независимой чеченской газеты "Грознен-
ский рабочий", прекрасно образованный и бесстрашный
человек, прошедший первую и вторую войны. Если на-
чать считать заслуги кого-либо перед чеченским наро-
дом, то Муса уже имел бы памятник при жизни.

Но вот в начале осени 2001 года вместо памятника
Муса получил анонимную листовку, из которой следова-
ло, что он, а также вся мужская часть коллектива газеты
(Кушалиев Абуезид, Муцураев Алхазур, Турпалов Лема)
решением "Верховного Шариатского Суда и Общего
командования ВВМШМ", Шуры, надо думать (Шура -
высший религиозно-военный орган у боевиков, о кото-
ром говорят: "Это Басаев. Один Басаев, и все"), обязаны
покаяться в сотрудничестве "с оккупационными властя-
ми" и получении "денежных подачек" от "иудея Сороса".
В противном случае - казнь. Приведение приговора в
исполнение возлагается "на амиров и судей района".

Это значит, где бы Муса ни появился, его везде
убьют...

Муса бросил все и повез семью в Москву... Мы встре-
тились, и он спросил: "Как ты думаешь, что делать даль-
ше?" Мы оба понимали: угрозы не опереточные.

"Грозненский рабочий" никогда - ни в масхадов-
ские, ни в военные времена - надолго не прерывал сво-
его выхода. А также никогда не желал быть "под кем-то":
газете неоднократно предлагали так называемое "спон-
сорство" все участники чеченского конфликта (и феде-
ральная сторона, и масхадовская), но Мурадов всякий
раз отказывался. В предложенных обстоятельствах рабо-
ты - война, игры спецслужб - Муса нашел лучший
способ газетного выживания. Он не взял деньги ни у од-
ной из противоборствующих сторон (хотя это был са-
мый простой выход из положения), а подал заявку на
получение гранта в Фонде Сороса, прошел там слож-
нейшую систему отбора и получил-таки средства на из-
дание газеты от того, кто никаких политических требо-
ваний ему не выдвигает.

Я не поклонница Сороса и не политическая его сто-
ронница, но, если фонд его имени позволяет журнали-
сту быть независимым в условиях войны, вижу в этом
исключительно положительные стороны.

Начиная с лета штаб боевиков - как бы последние
ни пыжились - это виртуальная система, а их "Сопро-
тивление" возникает как реальное лишь когда это требу-
ется делу продолжения войны. "Поговорить" же с этим
"Сопротивлением" можно, используя "Кавказ-центр" -
спецсайт в Интернете. Именно через этот сайт мир, как
правило, узнает, что думает Аслан Масхадов о происхо-
дящем на его родине. Часто эти мысли выглядят неубе-
дительными и исключительно пропагандистскими, что
и дает основания утверждать: "Кавказ-центр" - это
Ястржембский наоборот.

Вот туда-то я и обратилась за разъяснениями относи-
тельно угроз, полученных "Грозненским рабочим". Сайт
откликнулся быстро, представившись главным редакто-
ром Юсуфом Ибрагимом, и сообщил, что "пока у нас
нет никакой информации", хотя "решения шариатского
суда в таких случаях обычно передаются нам очень бы-
стро, и мы склонны считать, что эту дезу запустило ГБ,
в связи с чем мы считаем, что жизнь Мусы Мурадова
под угрозой. Его могут убить русские спецслужбы, чтобы
кричать на весь свет о том, что моджахеды убивают жур-
налистов..."

Оказался не в курсе и Мовлади Удугов, "папа" "Кав-
каз-центра", давным-давно сбежавший из Чечни, но де-
лающий вид, что вроде бы поддерживает постоянные кон-
такты с Шурой и ее командирами...

Общие слова, как известно, - лакомство спецпропа-
гандистов. И я стала настаивать: сообщите, кто персо-
нально является сейчас главой Верховного шариатского
суда? И значит, способен подтвердить или опровергнуть
"мурадовское" постановление. Как зовут того районного
амира (Муса родом из Грозненского сельского района,
ранее амиром там был полевой командир Бараев), кото-
рый будет приводить в исполнение приговор, если тако-
вой действительно имеется?

Ответом сайта стало долгое глубокое молчание. Так я
и предполагала: потому что нет главы Верховного ша-
риатского суда, нет и районного амира, кроме погибше-
го Бараева. Не объявил свою точку зрения на "приговор"
и Аслан Масхадов. Его пыталась отыскать и я, и сам Муса
Мурадов - журналист, которому Масхадов, между про-
чим, крайне обязан, поскольку на протяжении долгих
месяцев лишь усилиями Мусы мир узнавал, что думает
Масхадов по тому или иному поводу.

Далее я обратилась в ФСБ - к другой стороне. У нас
ведь на ФСБ возложена обязанность по руководству так
называемой "антитеррористической" операцией. К тому
же они и есть те самые спецслужбы, в зоне интересов
которых, если быть формальными, на первом месте -
защита конституционных прав граждан, а главное из этих
прав - жизнь.

ФСБ отделалась невнятным бормотанием: "Это бое-
вики". А по сути - тем же молчанием в отношении "дела
Мурадова и журналистов "Грозненского рабочего", что
и "Кавказ-центр", и виртуальный Масхадов...

Наступила тишина... Значит, жди беды. Этому научи-
ла нынешняя война. Мурадов и "Грозненский рабочий",
действительно, - кость в горле всем участникам кон-
фликта. По принципу: не служит никому и поэтому враг.
А листовка? Это знак, сигнал: мы тебе оставим жизнь,
только если ты будешь "под кем-то", останешься сам по
себе - умрешь. Вот настоящий приговор, вынесенный
Мурадову и еще трем журналистам в стране, где продол-
жает утверждаться такая "демократия", когда абсолютно
никому не нужна независимая журналистика, и проще
уничтожить и списать на конкурирующую спецслужбу,
чем смириться с существованием.

Кто же хотел убрать Мусу и трех его товарищей? От-
вет очевиден: те, кто мечтает о продолжении войны. И
неважно, какие у этих господ имена: Иван Петров из
ФСБ или Шамиль Басаев из Шуры, главное - такое у
них совместное спецмероприятие.

Это - двойное предательство. В полном соответствии
с жанром, утверждающимся в российском обществе в
связи с предыдущей профессией ныне избранного пре-
зидента. Если в ельцинские времена мы жили от одной
его болезни до другой, то теперь существуем от одного
спецмероприятия до другого. Завершилось спецмеропри-
ятие по уничтожению Виктора Попкова, независимого
журналиста и правозащитника, смертельно раненного в
Чечне и впоследствии скончавшегося, - началось спец-
мероприятие по уничтожению Мурадова. Когда ни одна
из сторон чеченского конфликта не может действовать
единолично, не будучи поддержана другой, якобы ей
противостоящей.

Напоследок о чеченском гражданском обществе. Где
они, просто чеченцы? В первую голову заинтересован-
ные, чтобы Муса Мурадов и его коллеги - люди уни-
кальные для этого общества - были живы и работали?
Быть может, они завалили письмами протеста и возму-
щения все столичные газеты, администрацию президен-
та, ФСБ, МВД, Генпрокуратуру, Басаева, Масхадова и
"Кавказ-центр"?

Ничего подобного. И не в первый, между прочим, раз
чеченцы отсиживаются. Включая тех, кто пользовался
помощью "Грозненского рабочего" не раз и не два. Ради
которых и работал Мурадов.


Разгром спецслужбам удался. Спустя полгода после опи-
сываемых событий "Грозненский рабочий" перекочевал
в область мифов. Муса не выезжает из Москвы, которую
не любит. Угрозы превратились в нескончаемый поток, и
защитить его некому. Мужчины-журналисты из редакции
разбежались - кто куда, спасая жизни. Свои и семей.

Газету - изредка, с огромным трудом - выпускают
героические чеченские женщины-журналисты, вынесшие
эту войну на своих плечах. Чеченские женщины не боят-
ся ничего? Так часто спрашивают, в том числе и воен-
ные, грабящие этих женщин, издевающиеся над ними,
насилующие их. Да, чеченские женщины ничего не бо-
ятся. Потому что боятся всего.


СОЛДАТСКОЕ ПИСЬМО

"Я был призван в Вооруженные силы РФ. Мое место
службы - часть N 45935, ремонтно-артиллерийские вой-
ска. Принял присягу 8 июня 2000 года. 27 ноября был
переведен в 5-ю батарею на должность слесаря-сантех-
ника. Работать приходилось днем и ночью, а материалов
и средств не было, приходилось иной раз приносить свой
инструмент и материал. Из-за плохого снабжения мы
работали медленно, и начальство нас пугало, что отпра-
вит в войска. А отправляют в войска у нас в 5-й - только
в Ханкалу.

Но в принципе служить было можно, пока не про-
изошел такой случай. Нашему старшему сантехнику за-
хотелось легких денег, и он втайне от нас сделал отвер-
стие из нашей мастерской на вещевой склад. Таскал от-
туда вещи и продавал. Отверстие он тщательно замаски-
ровал, и мы узнали о нем, когда нашли в мастерской
пару военных ботинок и форму. Он сказал, чтобы мы
никому не говорили про этот лаз и сами туда не лезли.
Нам ничего и не оставалось, как молчать, так как стар-
ший сантехник был старше нас по сроку службы на пол-
года. А с фазанами лучше не шутить. И еще он сказал:
если найдут отверстие, сядем вместе...

И отверстие нашли. Мы с Серегой как раз находились
в мастерской. К нам туда пришли завскладом пр. Фили-
пов, нач. вещевой службы к-н Голод и м-р Чудинов. Ка-
питан Голод по очереди заводил нас в мастерскую, где
дюймовой трубой вышибал признание - кто, когда и
сколько вынес одежды. Но так как я не знал, сколько,
когда и чего, а выдавать Инякова (ст. сантехника) я бо-
ялся - сказал, что об отверстии ничего не знаю. К-н
Голод бил меня по мягким местам, после чего вывел из
каптерки и пригласил туда моего товарища Сергея Боль-
шакова. С ним, как я понял, он проводил такую же бесе-
ду, как и со мной: я слышал крики Сергея. Затем побесе-
довали с Иняковым.

После всего этого нас троих повели в воспитательный
отдел на допрос к к-ну Сизову. Первого - сантехника
Инякова. К-н Голод взял с собой лом и гирю. Зачем - мы
с Большаковым не знали. Потом Инякова выпустили и
позвали Большакова. Пока его там пытали, я узнал, за-
чем лом и гиря. Так как я стал задыхаться и меня трясло,
я пошел в санчасть. Там мне дали успокоительное. Но за
мной пришел к-н Голод и силой вытащил меня оттуда.

Привел он меня в кабинет к-на Сизова. Посадили на
кресло. На столе у Сизова лежал шприц и какая-то ампу-
ла. К-н Сизов предложил мне сразу сознаться, но созна-
ваться мне было не в чем. Тогда они застегнули мне руки
наручниками, под ногами и руками просунули лом. И
пошли курить... Когда я висел, я стал чувствовать, что
задыхаюсь, и позвал на помощь. В глазах побелело, и я
очнулся на полу. Меня трясло, как эпилептика. И меня
отправили в санчасть.

В санчасти я пробыл до вечера, когда меня вызвал в
штаб полковник Черков. Он сказал, что Иняков признался
и надо написать, какую роль играл в этом деле я. Пока я
писал, к-н Голод пару раз ударил меня ногой, чтобы
ускорить процесс. После этого нас отвели в казарму, где
мы ночевали с пристегнутыми к кровати наручниками.

Наутро мы вышли на развод и на работу. Затем на
общем собрании в клубе майор Горадецкий предъявил
нам иск на сумму 9000 рублей и сказал, что, если мы ее
не выплатим, нас посадят и чтобы наши родители при-
ехали 11 марта для решения этой проблемы. Иняков по-
слал телеграмму, а я позвонил домой. Отец приехал
8 марта, поговорил с замполитом, комбатом и к-ном
Голодом. К-н Голод сказал, что надо поговорить с м-ром
Тягуновым и чтобы отец обязательно приехал 11 марта.

Вечером 9-го я с Большаковым прочищал канализа-
цию, и подощел Голод. Он сказал, что мой отец - ...
(мат. - А.П.), потому что не хочет платить деньги (день-
ги, которых у него нет), и сказал, чтобы я нырнул в
колодец, полный фекалии. Я сказал, что не буду. Тогда
он приказал напиться из него. Я сказал - не буду. Но он
сказал: умойся этой водой, или я тебя утоплю. Когда я
отказался, он побежал за мной, сбил с ног и, пиная,
потащил к колодцу. Засунул в фекалии в том, в чем я
был, и, удовлетворенный, пошел дальше, пообещав, что
меня ... (мат. - А.П). Когда я пришел в казарму, меня
уже ждали. Я зашел в туалет, чтобы умыться, и ко мне
подошел подвыпивший солдат - с-т Бородинов. Он из-
бивал меня, приговаривая, что мы с Большаковым хо-
тим остаться чистыми. Я сидел на полу в туалете весь в
крови, когда вошел к-н Голод. Он сказал Бородинову,
чтобы тот оставил меня в покое и что он сильно меня
разукрасил - полно следов. Я сразу понял, что к-н Го-
лод специально натравил на меня сержанта, т.к. с с-том
Бородиновым был в хороших отношениях. Как я думаю,
он и напоил его.

11-го приехали родители Большакова и мой отец. Им
сказали, что мы должны оплатить стоимость украденных
вещей или нас отдадут под суд и посадят по 158-й статье
за соучастие (сокрытие). А про то, что случилось за эти
два дня со мной, даже не заикнулись.

Отложили дело до приезда матери Инякова. Но она все
не ехала. Угрозы со стороны Голода были постоянны. Я
случайно узнал, что он просил сержантов учебных бата-
рей нас избивать. Отношения в части совсем ухудшились.
Жить и находиться там стало невозможным. 19.03.2001".

В апреле 2001-го, в "искупление своих грехов", солдат
оказался-таки в Чечне. И вскоре погиб. А уехал он туда в
сопровождении того самого Голода.

Голод, как вы догадались, выжил...

Причина гибели солдата так и осталась тайной.


РОССИЙСКИЕ ГЕРОИ "ДСП"

Суть правящего режима страны - в том, кого она на-
значает героем. Что надо в жизни сделать, дабы быть
оцененным на самом высоком уровне?

Идеология наградного дела в государстве - что-то вроде
теста на беременность. Беременность патриотизмом.
Истинный он на том самом "верху", который раздает
ордена и медали? Или только ДСП - "Для служебного
пользования"...

Как ни странно, это далеко не последний вопрос - хоть
мы уже на седьмом году войны, идущей на Северном Кав-
казе, и на третьем от начала второй чеченской кампании.
Кто такие "чеченские" герои ? И отсюда - что мы хотим
в Чечне? Что там делаем? Что творим? Какова цель? Кого
за что награждаем? А значит, к чему призываем.


Там

Чай давно остыл. Мы пьем его в буфете ингушского
аэропорта "Магас", и мне стыдно смотреть в глаза пол-
ковнику Магомеду Яндиеву - сотруднику МВД Ингу-
шетии. Мне стыдно уже третий год подряд.

Когда в декабре 1999 года, во время жесточайшего
штурма Грозного и в результате преступного головотяп-
ства российского чиновничества, заседающего в Моск-
ве, кому-то надо было обязательно рисковать своей жиз-
нью ради спасения 89 стариков из Грозненского дома
престарелых, забытых под бомбами, и не было желаю-
щих бегать под обстрелами ради них - полковник Янди-
ев, единственный из всех, из сотен российских полков-
ников и генералов, скопившихся тогда на окологрознен-
ском пятачке, сказал: "Да, согласен". И с шестью свои-
ми офицерами, лично попросив их об этом, трое суток
полз - а это был единственный возможный путь - по
грозненским улицам до микрорайона Катаяма и улицы
Бородина, где продолжали погибать одинокие и голод-
ные старики, находившиеся на попечении государства,
забывшего о своем попечении.

Тогда Яндиев вытащил из Грозного всех стариков. И
потери оказались минимальны: в дороге умерла лишь
одна бабушка - ее сердце не выдержало. Зато осталь-
ных, как если бы это были его мать и отец, полковник
спас от пуль и снарядов, летящих с обеих обезумевших
воюющих сторон.

- Они мне пишут письма к праздникам. До сих пор.
Я не помню их имен. А они помнят. И пишут, - очень-
очень тихо говорит Магомед. Да я, собственно, тащу из
него эти слова. Иначе он бы вообще молчал. - Это и есть
"спасибо". Лучшая благодарность, - настаивает Маго-
мед, продолжая размешивать давным-давно размешан-
ный сахар в остывшем стакане. - Мне другой и не надо.

А вот мне - надо. Я гражданин и поэтому желаю
знать: почему за совершенный подвиг, за истинное муже-
ство, проявленное при спасении 89 жизней граждан стра-
ны, полковник до сих пор не получил звание Героя Рос-
сии, к которому был представлен еще в начале 2000 года?
Что нужно сделать в нашей стране - такой, какая она
есть теперь, чтобы не просто быть героем, но и офици-
ально им считаться?


Здесь

Путь к ответам на эти вопросы оказался противен.
Словеса высокопоставленных офицеров, ответственных
в столице нашей Родины за продвижение бумаг все выше
и выше, на подпись президенту, - свелись к двум аргу-
ментам против кандидатуры полковника Яндиева в ка-
честве "Героя".

Во-первых, он - из "этих". Перевожу с московского
на нормальный. Это значит: Яндиев - ингуш, а ингу-
шам большого доверия нет, как и чеченцам, находящимся
на службе. Яндиев, говорили мне, - "почти что чече-
нец", и "кто там знает, что точно было тогда в Грозном,
может, он договаривался с боевиками".

А если и договаривался? Ради 89 жизней?

Но есть еще и во-вторых, и этот аргумент касается не
только вайнахов. Оказывается, "Героя" у нас положено
давать в том случае, если имярек "убил кого-то из бан-
дитов".

- А если спас?

- Это не совсем то.

- Так за спасение дают?

- Кто же признает, что "не дают"?

Увы, дала слово, что не укажу, сохраню в тайне фа-
милии тех, кто согласился объяснить то ли подноготную
эту, то ли преисподнюю. Да, собственно, они, эти лю-
ди - хоть и с большими звездами на погонах, и с орде-
нами на груди - но, по большому счету, "шестерки",
исполнители высшей воли. Они просто отлично знают,
какие документы президент не подпишет.

Итак, Путин не подпишет за спасение. Деталь, думае-
те? Отнюдь. Мы все наблюдаем, как из государственного
пользования все более выметается милосердие в каче-
стве системы внутригосударственных взаимоотношений.
Власть старается исходить из жестокости по отношению
к своим гражданам. В чести - поощрение уничтожения.
Логика убийства ради - вот логика, понятная власти и
пропагандируемая ею. Ведь вот что вышло: надо убить,
чтобы стать героем.

Это - идеология стиля "Путин-модерн". Когда с "гос-
подами" не получилось - и "товарищи" вернулись. Ко-
торые, как мы знаем, никогда не забывают о себе. Вот и
получилось: в конце седьмого года войны и на третьем
году второй кампании Чечня представляет из себя на-
стоящую кормушку и дойную корову. Здесь куются быст-
рые военные карьеры, здесь выписываются длинные на-
градные листы, здесь раздаются внеочередные звания и
чины. И главное - вовремя убить кого-то из чеченцев и
предъявить труп в нужном месте и в нужное время.

И вот напротив меня сидит Магомед Яндиев. Обык-
новенный герой ненормальной страны. Он никого не
грабил, не насиловал, не засовывал за пазуху камуфля-
жа трофейное женское белье. Он спасал.

Поэтому-то и не генерал. И "геройские" его докумен-
ты тлеют за ненадобностью в московских сейфах.

А сколько генералов? И "Героев"?


Недоуменное послесловие

Я позвонила в Информационное управление админи-
страции президента РФ (начальник управления - Игорь
Поршнев, а вообще-то, это то самое ведомство, которое
более известно как ведомство Сергея Ястржембского -
помощника президента Путина, ответственного "за ин-
формационное обеспечение антитеррористической опе-
рации"). У меня было два совсем простых вопроса. Пер-
вый: сколько военнослужащих получили государствен-
ные награды за участие во второй чеченской войне? И
второй: сколько из них - Герои России?

Из Информационного управления меня переслали в
Управление по государственным наградам той же адми-
нистрации Путина (начальник - Нина Сивова).

- Такие цифры - гостайна, - уверяли секретари-
референты по ходу дела, категорически отвергая любую
возможность разговора с первыми лицами своих управ-
лений. - Разглашению не подлежат.

- Но это же абсурд! - возражала я.

Наконец в ведомстве Ястржембского, ответственном
за формирование "правильного образа войны", смилос-
тивились и хотя бы согласились "рассмотреть официаль-
ный запрос на эту тему", правда, тоже без всяких гаран-
тий положительного ответа (двух цифр!) и сроков рас-
смотрения (ответ так и не пришел!).

Вскоре состоялся разговор и с Ниной Сивовой (На-
градное управление). И она подтвердила:

- Действительно, такая информация у нас - ДСП.

Для незнающих: ДСП - значит, "для служебного
пользования". Быть может, кто-то помнит этот термин
советских времен. Куда ни плюнь, там было ДСП.

- Почему же Герои России и остальные награжден-
ные - в ДСП? Странно... - допытывалась я у Нины Алек-
сеевны.

- Почему? В целях безопасности лиц, получивших эти
награды, - последовал очередной неадекватный ответ.

- Но ведь я не прошу фамилий?

- Позвоните...

- Опять - завтра?

- Да, завтра. Может...

Нет, не может. Страна, в которой число героев яв-
ляется информацией для служебного пользования чи-
новников, раздающих эти награды, а настоящие герои
"Героев" не получают, - уже ничего не сможет. Она
проиграет все войны. Потому что она - всегда не там. И
не с теми.


СМЕРТЬ ОТ СВОИХ

"Одно огнестрельное сквозное ранение головы и
шеи", - написал в официальном отчете об очередном
произведенном им солдатском вскрытии судмедэксперт
632-й военной судмедлаборатории Северо-Кавказского
военного округа майор Игорь Матюхов. И добавил: "Ос-
трая массивная кровопотеря. Разрыв левой сонной арте-
рии". Это уже о причинах смерти вследствие "одного ог-
нестрельного ранения", имевшего место быть 5 февраля
2001 года в Ханкале. Указал судмедэксперт Матюхов и
место, где произошла смертельная для солдата Данилы
Выпова "травма": "дислокация отдельного подразделе-
ния, в/ч 20004".


Итак, Ханкала, святая святых воюющего на Север-
ном Кавказе генералитета, главная военная база, где рас-
положен Объединенный штаб группировки. Та самая
Ханкала, которая охраняется в несколько кругов и по
всем периметрам "колючками", сетями блокпостов, мин-
ных полей и пр. и пр. Спрашивается: какие тут, внутри,
могут быть фугасы?

Дело в том, что семье Данилы, не дожившего даже до
своего 20-летия, из той самой в/ч 20004 (Министерство
обороны, Камышинский полк) сообщат совсем другие
вещи. А именно: что их сын и брат подорвался на фугасе,
что его тело разнесло на кусочки и надо хоронить в запа-
янном гробу.

Более того, когда старшие Данилины братья потребо-
вали ясности и один из них поехал в военный морг в
Ростов-на-Дону, то сам увидел под нижней губой явное
входное отверстие от пули! Но никак не от фугасного
осколка. И никакого разорванного в клочья тела! 20 фе-
враля братья Данилы Выпова, живущие в Санкт-Петер-
бурге, написали соответствующие заявления в Главную
военную прокуратуру, в военную прокуратуру Санкт-
Петербургского гарнизона, командованию Ленинград-
ского военного округа, в военную прокуратуру Чечни,
расположенную в Ханкале, а также рассказали обо всем
случившемся сотрудникам правозащитной организации
"Солдатские матери Санкт-Петербурга".

И что? Да ничего! Молчание. Тело Данилы перевезли
в Санкт-Петербург... Генералы наложили запрет на про-
ведение независимой гражданской судмедэкспертизы, с
которой семья связывала надежды на выяснение обстоя-
тельств гибели Данилы. Чтобы никто никогда не мог ска-
зать, что Данилу застрелили "свои".

22 февраля, когда тело погибшего рядового Выпова
перевозили из военного морга в Ростове-на-Дону в во-
енный морг Санкт-Петербурга, я летела вертолетом из
расположения 119-го парашютно-десантного полка, что
в Веденском районе Чечни, в Ханкалу, на ту самую во-
енную базу. На полу вертолетного чрева лежало укутан-
ное в защитный саван тело очередного погибшего на
чеченской войне солдатика. Этим утром его смертельно
ранило в полку, и он скончался за несколько минут до
взлета вертолета.

Солдатик был 82-го года рождения и родом из Челя-
бинска - наши пути пересеклись совсем случайно. И так-
же случайно я могла своими глазами видеть, как офицер
ФСБ вместе с начальником штаба 119-го полка немыс-
лимыми воплями приказывают солдатам, принесшим
тело этого очередного скончавшегося от "огнестрельно-
го ранения", "выплюнуть" из своих автоматов пули на
экспертизу... Так бывает всегда, когда военнослужащих
подозревают в том, что это они застрелили своего това-
рища...

Процедура "выплевывания" пуль удивила только меня,
хотя рядом со мной стояло два десятка офицеров... Они
выглядели привыкшими ко всему.

В Чечне творится невообразимое. Армейский разбой.
Свои - своих. И правды не найти...

И у американцев, которых мы проклинаем что есть
мочи, случается, что из своего же самолета во время
учений снаряд падает прямиком на территорию своей же
военной базы. Но об этом тут же кричит весь мир, и
скорбят генералы, и президент США узнает о трагедии,
и при первой же публичной возможности чтит память
погибших солдат и офицеров минутой молчания, и тре-
бует расследования, и все это становится предметом глас-
ности по всему свету...

У нас все по-другому. Солдаты гибнут. Из их тел до-
стают пули, выпущенные сослуживцами. Зачем? Чтобы
эти пули больше никто не увидел. Потом военное коман-
дование занимается тем, что и эти пули, и эти тела скры-
вает от родственников, желая похоронить солдат тайно,
вместе с причинами их гибели. Если же позже общество
все-таки и узнает о некоторых деталях, то совершенно
случайно. Впрочем, даже если какая-то правда куда-то
просачивается, за этим не следует ничего. Ни первопо-
лосных теле- и газетных новостей. Ни разбирательств.
Семьям гарантирован информационный вакуум. Обще-
ству на все наплевать. Президент как ни в чем не быва-
ло - он же не американский президент - катается на
лыжах в чудном сибирском местечке. Дума даже и не по-
думает приподнять свои откормленные мослы над мяг-
кими парламентскими креслами - в память об очеред-
ном солдате, погибшем в Чечне от своих. Правительство
не обнажит головы - и продолжит делить между собой
бюджетные деньги, ничуть не беспокоясь, что одного их
месячного финансового вливания в Чечню на "проведе-
ние боевых операций" вполне достаточно, чтобы эту
разрушенную Чечню восстановить... Генеральный штаб
привычным движением припудрит свои еженедельные
данные о потерях на Северном Кавказе. Ястржембский
съездит на Запад и расскажет о зверствах боевиков... Ту-
пик. Страна окончательно разучилась краснеть и испы-
тывать какие-либо неудобства перед матерями, чьи сы-
новья вернулись из Чечни в цинковых гробах. Забыв, что
такую страну победить очень просто.

Что остается добавить? Что ребенком мама поменяла
Даниле Выпову Родину - мальчик родился и вырос в
Узбекистане, но в связи с невозможностью дальнейше-
го проживания русских в городке Ширин Сырдарьин-
ской области семья перебралась на историческую Роди-
ну. В Волгограде Данила превратился в юношу, и его взя-
ли защищать эту новую Родину. Остальное вы уже знаете.


В МОЖАЙСКЕ ТЯЖЕЛО
С ПАТРОНАМИ

Рядовой в/ч 63354 Алеша Кленин ушел в армию осе-
нью 99-го и оказался среди тех, кого первыми и необ-
стрелянными, в октябре уже, отправляли прямиком в
бой - в Дагестан и Чечню.

Алеша успел написать оттуда домой всего несколько
строчек, а потом был "забыт" отцами-командирами на
глухой горной дороге рядом с поломанной бронемаши-
ной - и с абсолютно предсказуемым результатом. С фе-
враля 2000 года никто не видел солдата Кленина - он
пропал без вести, исчез...

Передо мной - свидетельство о смерти N 1151 на
имя Кленина Алексея Владимировича. Дата выдачи -
10 сентября 2001 года. Спустя 19 месяцев, как Алешин
дедушка, житель подмосковного Можайска Владимир
Алексеевич Шурупов, начал свой мученический путь по
отечественному бюрократическому аду, желая лишь од-
ного - ответа на простой вопрос: где же внук? Тот, ко-
торого он отдал живым и здоровым в систему, именуе-
мую армией.

Эти 19 месяцев вместили все, что можно себе вообра-
зить в родном Отечестве. Тонны отправленных писем и
жалоб - во все военные и гражданские прокуратуры,
включая две главные (Генеральную и Главную военную),
во все мыслимые государственные организации, вплоть
до администрации президента.

Ответом был издевательский маразм. Оказалось, ни-
кто на всем свете не хватился пропавшего солдата, кро-
ме его дедушки. Несколько месяцев воинская часть ис-
правно получала довольствие и обмундирование на него,
рядовой продолжал числиться в списках, и все было так,
будто он стоит в общем строю на ежеутренней и ежеве-
черней поверках...

Только после дедушкиных обращений, подкреплен-
ных проверками Главной военной прокуратуры и адми-
нистрации президента, военно-бюрократическая маши-
на страны хоть как-то, со скрипом, недовольством и зло-
пыхательством - но сдвинулась с мертвой точки.

Похороны останков, присланных Владимиру Алексе-
евичу Шурупову как косточки внука, состоялись 11 сен-
тября - в день американских взрывов. Труп был не тот,
который уже однажды показывали дедушке в 124-й во-
енной судмедлаборатории в Ростове-на-Дону, на опо-
знании... Тогда в черепе было одно пулевое отверстие,
теперь дедушка обнаружил два...

- И что вы решили? Требовать повторной экспертизы?

- Нет, - ответил. - Что уж требовать... Не могу. Не
хочу. Похоронил как Алешку.

И заплакал - тихо, беззвучно, без надежд.

- Вот и все, - добавил. - Я смирился. Больше не могу.


Очень часто приходится встречаться с родными тех,
кто погиб на нынешней кавказской войне, - чеченцев,
русских, украинцев; солдат, офицеров; детей, взрослых.
Целая армия осиротевших - и это только те, кого видела
я. У них у всех одинаковые глаза, как сейчас у Владимира
Алексеевича - убитые не просто безысходностью, что
близкий человек никогда не вернется домой, но и абсо-
лютным неверием, что государство, в котором они живут,
способно на что-то доброе в отношении своих граждан...


Дедушка продолжает:

- Конечно, поймите... Я думал, что все будет по-во-
енному, красиво. Военкомат оркестр пришлет, роту по-
четного караула, салют дадут над свежей могилой... Ни-
чего не оказалось. Мне объяснили, что патроны полага-
ются только погибшим офицерам, оркестр - тоже. Сол-
датам - нет.


Не люди мы. Пока. Не 21-й век у нас на дворе. Пока.
Как только хватит нам не только орденов для генералов,
но и холостых патронов с оркестрами на каждого без
исключения погибшего солдатика - тогда и прорвемся в
цивилизованные.


Часть третья

КОМУ НУЖНА ЭТА ВОЙНА?

Возможно, кому-то это покажется
странным, но война в итоге оказалась вы-
годна всем, кто в ней участвует. Каждый
нашел свою нишу. Контрактники на блок-
постах - взятки по 10-20 рублей, зато
круглосуточно. Генералы в Москве и Ханка-
ле - "осваивание" бюджетных "военных"
денег. Офицеры среднего звена - поборы за
"временных заложников". И за трупы. Млад-
шие офицеры - "мародерку" при "зачистках".

И все вместе (военные плюс часть бое-
виков) - участие в нелегальном нефтяном и
оружейном бизнесе.

А еще - чины, награды, карьеры...

Тут - лишь некоторые штрихи к пор-
трету на тему "Кому теперь нужна эта
война ?".


ГЕНЕРАЛЫ - ОЛИГАРХИ

Кто у нас не знает о том, что генералы время от
времени воруют, а олигархи наживаются на бюджетных
деньгах. Уникальность второй чеченской войны в том,
что звания генерала и олигарха стали принадлежать од-
ним и тем же лицам.

Что бывает с предприятием, у которого оказалось
убытков на миллиард? Ответ ясен: предприятие переста-
ет существовать.

Что случается в Министерстве обороны, если одно
из его подразделений приносит бюджету миллиардные
убытки? Ответ поражает: абсолютно ничего. И даже бо-
лее - его работу старшие по званию рекомендуют для
обмена опытом...

В доказательство - документ. Он родился на свет,
когда в Министерстве обороны (МО) подводили итоги
2000 года. Итак,

РЕШЕНИЕ ЭКОНОМИЧЕСКОГО СОВЕТА ПРИ
НАЧАЛЬНИКЕ СТРОИТЕЛЬСТВА И РАСКВАРТИРО-
ВАНИЯ ВОЙСК, ЗАМЕСТИТЕЛЕ МИНИСТРА ОБО-
РОНЫ РФ ПО ИТОГАМ БАЛАНСОВОЙ КОМИССИИ:
"О результатах финансово-экономической деятельности
предприятий и организаций ГУСС МО РФ за 2000 год".

Побалуемся цитатами:

"Согласно представленного доклада начальника Глав-
ного управления специального строительства МО РФ ге-
нерал-лейтенанта А-В.Гребенюка, проведенного анали-
за бухгалтерской отчетности и материалов. Экономичес-
кий совет отмечает... Показатели эффективности финан-
сово-экономической деятельности ниже минимально
допустимых значений. Структура баланса предприятий
и организаций продолжает оставаться неудовлетвори-
тельной, при этом их платежеспособность ухудшается.
За отчетный период допущен убыток в сумме 1116 млн.
рублей...

Экономический совет РЕШИЛ:

1. Финансово-экономическую деятельность государ-
ственных унитарных предприятий ГУСС МО РФ за
2000 год признать удовлетворительной.

2. Рекомендовать руководству ГУСС МО РФ провести
на базе 766 УПТК специальные учебные сборы с целью
распространения передового опыта по организации фи-
нансово-экономической работы..."

Вы поняли логику? При показателях финансово-эко-
номической деятельности "ниже минимально допусти-
мых значений" намечены учебные сборы "с целью рас-
пространения передового опыта"...

Тут необходимы некоторые предварительные пояс-
нения.

Как известно, в армии есть военные строители. Ког-
да-то их называли строительными войсками, а сейчас
это просто военно-строительные части. Таков результат
армейской реформы 1997 года. В то время в МО (Мини-
стерство обороны) ликвидировали четыре мощных стро-
ительных главка, оставив один - военно-строительный
комплекс (ВСК) России. Возглавляет его Александр Да-
выдович Косован. По чину - генерал-полковник. По де-
лам - опытный тыловик, всю свою офицерскую жизнь
отслуживший именно по этой части. По должности -
заместитель министра обороны и тот самый начальник
строительства и расквартирования войск, при котором
имеется экономический совет, столь странное решение
которого вызвало желание разобраться, что к чему в ВСК.

Пойдем дальше. Что такое ГУСС, у которого столь
фантастические убытки? Это Главное управление специ-
ального строительства. В структуре, подчиненной гене-
рал-полковнику Косовану, ГУСС - управление N 1 и
вообще самое знаменитое в среде армейских строителей.

Епархия ГУССа - космодромы, ракетные шахты, за-
секреченные объекты. Впрочем, много чего еще. Возглав-
ляет ГУСС генерал-лейтенант Анатолий Гребенюк, вто-
рой человек военно-строительного комплекса страны
после генерал-полковника Косована. Властная вертикаль
в ВСК выстроена таким образом, что основную роль во
всех его заботах и делах Косован отводит именно
ГУССу, а ГУСС под руководством начальника Гребеню-
ка полностью подчинен Косовану.

Надеюсь, понятно, о чем речь: о том, что все финан-
совые потоки, входящие и выходящие из строительного
главка, подчиняются росчерку пера лишь одного челове-
ка - генерал-полковника Косована. А первый их получа-
тель - ГУСС.

Властная связка Косован - Гребенюк работает жест-
ко и надежно, замкнув на себе основное бюджетополу-
чение. Помимо ГУССа, есть в структуре Косована Глав-
КЭУ - Главное квартирно-эксплуатационное управле-
ние. Оно на вторых ролях, но тоже очень важное в общей
схеме. Рассмотрим ее на примере выполнения одного из
самых лакомых гособоронзаказов 2000 года, имеющихся
в распоряжении ведомства Косована. Это работы по Чеч-
не, которые, находясь под контролем высших лиц госу-
дарства, соответственным образом и оплачиваются, и
поэтому выгодны.

Каковы же эти работы? Строительство постоянных
гарнизонов и мест дислокации войск на военной базе в
Ханкале, расквартирование 42-й мотострелковой диви-
зии, постройка мобильных казарм...

Схема движения "чеченских" денег выбрана следую-
щая: ГлавКЭУ назначено Косованом заказчиком работ
по Чечне - естественно, и бюджетополучателем гособо-
ронзаказа по Чечне. А исполнителем - ГУСС. Так что
деньги ходят из ГлавКЭУ в ГУСС. Но не обратно. И в
этом вся прелесть.

Оба управления - самостоятельные юридические
лица, так называемые ГУПы, государственные унитар-
ные предприятия, что является серьезной болезнью и
даже уродством нашей переходной экономики. ГУПы, в
большом количестве облепляющие различные госведом-
ства и официальные структуры, хозяйствуют сегодня как
коммерческие, однако для достижения прибыли исполь-
зуют основные фонды, принадлежащие государству. В
нашем случае - фонды МО.

Однако из ГУССа деньги движутся еще дальше. И это
тоже очень интересное "кино". По решению генерал-пол-
ковника Косована - а на нем, напомним, замкнуты все
финансовые потоки ВСК - большую часть "чеченских"
денег ГУСС отправляет еще в одну структуру. Она назы-
вается "ГУ СП" - писать эту аббревиатуру следует имен-
но так, в кавычках.

"ГУСП" - это "Главное управление строительной про-
мышленности", частная фирма. Форма собственности -
акционерная холдинговая компания. А до 1997 года, ког-
да, напомним, произошло реформирование Вооружен-
ных сил, это был просто один из строительных главков
МО. Превратившись в 97-м в частную компанию, он да-
леко от "мамы" (МО) не ушел: тут и пасется.

Как известно, успех бизнеса по-русски - это воз-
можность присосаться к бюджету. Собственно, это и есть
современный портрет "ГУСПа": он потому успешен, что
успешно трудится в соответствии с планами официаль-
ного бюджетополучателя, осуществляя важнейшую фун-
кцию круговорота бюджета в отечественной природе. Ус-
пешно - естественно, для себя.

Что же касается тех гигантских, фантастических убыт-
ков, с которых потянулась эта цепочка, то убытки рож-
дены "ГУСПом" следующим образом: по решению и с
соизволения генерал-полковника Косована "ГУСП" за-
нят тем, что закупает стройматериалы, оборудование и
имущество для "чеченского" военного строительства. По
свидетельству военных экономистов ГлавКЭУ, возму-
щенных и обделенных в результате таких решений Косо-
вана: "ГУСП" закупает все материалы по завышенным
ценам и у строго определенных фирм-поставщиков.

Например, песок для строительства, вместо того что-
бы приобрести его на ближайшем к месту событий Став-
рополье, тащат из Подмосковья, вздувая цены. Бетон -
также родом из весьма далеких от Северного Кавказа тер-
риторий, к примеру, из Перми... Унитазы - будто бы
итальянские, керамическая плитка - испанская..."

Только не подумайте, что в чеченской станице Кали-
новской, где располагается штаб 42-й дивизии, возведен-
ный косовановцами, теперь "расквартированы" сплошь
итальянские унитазы. Ничего похожего. Унитазы все те
же - отечественные, если они вообще есть. Только вот
цена у них, как у итальянских.

Все то же самое с бетонными плитами, песком, це-
ментом... А даже минимальное, до десяти процентов,
вздутие цен на стройматериалы дает бешеный, более двад-
цати пяти, процент последующей, на выходе, убыточ-
ности. И тут главное слово - "последующей". Ведь живые
деньги-то за плиты, цемент и песок - здесь и сегодня...
А убытки? Как в песне: "Сладку ягоду рвали вместе, горь-
ку ягоду - я одна..." - мужикам - гулять, девицам -
плакать. Прибыль - "ГУСПу" и иже с ним, убытки - на
шею любимой Родине. А кому еще? Не себе же самим
писать?

Важная деталь: сегодня в военно-строительном ком-
плексе до такой степени все закольцовано на заместите-
ле министра обороны Косоване, и "в целях контроля за
расходованием бюджетных средств" он сам подписыва-
ет ВСЕ финансовые документы, что даже проверочную
комиссию - проверочную по отношению к троице
("ГУСПу", ГУССу и ГлавКЭУ) - возглавляет все тот
же генерал-полковник Косован. С одной стороны, соб-
ственноручно закручивающий между ними финансовые
потоки. А с другой - собственноручно же их раскручива-
ющий с целью узнать, правильно ли они закручены...
Сам принимаю решение, сам трачу, сам себе отчет пишу.

Так и выходит: убытков - за миллиард, а работа -
"удовлетворительная"...

Попутно лишь одно уточнение. ГУСС и "ГУСП" запо-
лонили своими недешевыми услугами уже не только МО.
Сегодня в Чечне они возводят казармы и штабы для ча-
стей внутренних войск МВД и погранвойск. Это значит,
генерал-полковник Косован и сопровождающие его
"юридические лица" - монополисты "чеченского" во-
енно-строительного рынка, осуществляющие перегон
бюджетных денег, отпускаемых на МО, МВД и ФПС,
прямиком в коммерческие структуры, а также в чьи-то
карманы. Уж не в солдатские, конечно.

Опять, в который раз, происходит прикармливание
"своего" олигарха как главного двигателя российского
бизнеса. И как результат: и этому олигарху, и генерали-
тету отечественной военно-строительной верхушки чрез-
вычайно выгодны как сами продолжающиеся военные
действия в Чечне, так и бесконечные "подрывы" силами
боевиков тех объектов, которые они там только что воз-
вели. Так выгодно воевать в Чечне можно сколь угодно
долго - пока казна совсем не надорвется...

Самое время от общего опять вернуться к частному.
А каков процент в структуре этих убытков - искусствен-
ных убытков, от завышения цен? И каков - естествен-
ных?

Позиция ВСК, выраженная полковником Федором
Корабаном, заместителем генерал-полковника Косова-
на по экономическим вопросам, однозначна: проклятые
убытки не зависят от их ведомства, все они - пени и
штрафы за неуплаты в бюджет, возникшие в связи с
долгами самого бюджета перед ГУССом за выполнен-
ные им, но неоплаченные работы. А как еще скажет пол-
ковник?

Однако военные экономисты, работающие в ГлавКЭУ
и чувствующие себя ущемленными (деньги на ту же Чеч-
ню лишь "ходят" через них в сторону полукоммерческого
ГУССа и сугубо коммерческого "ГУСПа"), уверены, что
убытки - искусственные, результат намеренных дей-
ствий под руководством замминистра Косована.

Когда тебе предоставляется возможность быть генера-
лом, носить красивые погоны, копить выслугу, получать
полевые, пайковые и прочая и прочая и одновременно
заниматься бизнесом... Не в свободное от службы время,
а прямо на рабочем месте... Бизнесмен служит интересам
бизнеса, и для него самое главное - добиться прибавоч-
ной стоимости, а успешный бизнесмен - тот, который
умеет через многое переступить ради получения высокой
прибыли. Офицер же служит интересам Родины. А если
ты и офицер, и бизнесмен? Кому ты служишь? Ведь ин-
тересы частного бизнеса и Родины далеко не всегда со-
впадают...

Зачем ставить людей перед подобным тяжелейшим мо-
ральным выбором - они не святые. Именно из такой
идеологии хозяйственного процесса, как он сложился се-
годня в военно-строительном комплексе, все вышеопи-
санные беды и убытки в четверть произведенных в Чечне
работ. Позволив госслужащим, а тем паче офицерам в
высоких чинах, постоянно манипулировать своими ли-
цами, одно из которых сугубо коммерческое, государ-
ство подписало приговор своему бюджету. Государствен-
ные основные фонды в этом случае используются так, что
они обязаны приносить убытки. Прибыль уходит в част-
ный карман, а порочность примененной экономической схе-
мы очевидна.


Трудно поверить, что, замышляя приватизацию, ее
российские отцы-основатели имели в виду подобный
исход. Время показало, что публичный идеолог-рыноч-
ник Чубайс сегодня тоже куда лучше себя чувствует в
обнимку с бюджетом, чем без него. Как "ГУСП" при
заместителе министра Косоване - локальный олигарх,
так и замминистра, в свою очередь, самый что ни на
есть военный олигарх. Ведь верный признак олигархии -
использование государственных структур в целях обога-
щения и паразитирование на госбюджете. Чем сегодня
ВСК и занят. Выгодное для себя социально-экономичес-
кое положение на полную катушку используя в коммер-
ческих целях. И еще, как и положено у олигархов, требу-
ет понимания - в виде списания убытков, долгов, пени
и штрафов.

Куда? На бюджет.

Есть лишь один эффективный способ сопротивления
наглости олигархии - отлучение ее от дойной коровки.
И тут лишь два пути. Первый - полное и окончательное
разгосударствление военно-строительного комплекса,
когда генерал-полковник Косован, ежели он так увлек-
ся этим делом, уходит в частный бизнес, из которого в
МО больше не возвращается. Второй - прямо противо-
положный: запрет структурам МО заниматься бизнесом,
их огосударствление.

Логично? Да. Но идут годы, а ничего не меняется.
Кремль так и не "определился". И поэтому до сих пор
генералы-олигархи в силе.


ПОЛЯ ЧУДЕС. НЕФТЯНЫЕ

Если заходит разговор, по какому, собственно, пово-
ду война в Чечне, то большинство говорит - по поводу
нефти. Ее Королевское Величество Чеченская Труба и их
Королевские Высочества Чеченские Скважины крутят,
как хотят, жизнью сотен тысяч людей вот уже десяток
лет. Кто со скважиной - тот в Чечне и прав. Кто воевал
вместе с Дудаевым - потом получал в подарок от него
свои скважины. Кто был верен Масхадову - скважины
от Масхадова. А кто воевал и победил сейчас?

Эта традиция полностью соблюдена. Кто победил,
тому и контрибуции: вышки и заветные дырки в Трубе.
Дележка главного чеченского "пирога" идет полным хо-
дом. Под надзором победителей - федеральных сил.


На далекой окраине Аргуна, где-то в пяти километ-
рах в сторону от шоссе, пронизывающего этот третий по
величине городок по пути в Грозный, - вроде бы скром-
ный въезд в местный колхоз. Неприметная дорога, ве-
дущая на поля. Трактор вдали, для отвода любопытных
глаз. И даже кто-то что-то собирает. Ни одного военного
или блокпоста.

А вот и колхозный вроде бы сторож. Он опускает-под-
нимает веревку с красными флажками. Рядом с убогой
сторожкой - простенькие, побитые красные "Жигули".
Ничего необычного, кроме одного: в машине - полная
"загрузка". Наш автомобиль молча провожают четыре
пары внимательных глаз "Жигуленковых" пассажиров.
Разгадка, кто тут и что делает, наступит очень скоро.

Впрочем, и мы знаем, куда едем, что ищем. Бывшая
колхозная дорога между старыми грушевыми деревьями
прямиком ведет к местным "золотым приискам". Через
пару километров труднопроходимой, джиповой дороги -
аргунские нефтяные поля чудес. То бишь откопанный
магистральный нефтепровод - попросту Труба, сплошь
усыпанная нелегальными врезами. Из дырок разного ка-
либра - часть из которых мелкотравчатые, видимо, пу-
левые, другие же пошире - круглосуточно вытекает
чеченская нефть. Она попадает в естественные отстой-
ники - ямы разной ширины и неопределяемой глубины.
На местном сленге ямы называются "амбарами". В них
происходит первичная дегазация и очищение ворован-
ной сырой нефти.

На "колхозном" поле чудес можно наблюдать весь про-
цесс воровства нефти. Вот - старые "амбары", они сей-
час сухие и "отдыхают". Дальше - совсем свежевыры-
тые, и тоже еще пустые. Похоже, лишь минувшей ночью
тут кто-то производил земляные работы, и должно пройти
несколько дней, чтобы земля осела - тогда и новые "ам-
бары" включат в общую цепочку.

А вот и главные ямы - полные. Нефть в них с ярким
зеленым отливом. Это означает, она уже "готовенькая",
и вот-вот приедет бензовоз ее отсасывать. Но нам это
наблюдать не дано. "Колхозный сторож" дал всего-то
минут десять на экскурсию по полям. Тишину глухома-
ни, окружающую таинство естественных отстойников,
разрывают вертолеты. Они кружат туда-сюда над расчех-
ленной Трубой, и знающие люди, наши проводники,
советуют более не дразнить гусей - надо уезжать. Верто-
лет не будет спрашивать, зачем мы рассматриваем не-
фтяное месторождение. Вертолет будет просто стрелять.
Слишком большие деньги в игре, чтобы задавать допол-
нительные вопросы - легче убить. Вокруг - ни души.

Уезжаем... Но и это еще не конец. Через несколько сот
метров - встреча с местными "смотрящими". Это - так
называемые чеченские милиционеры на белом джипе
без номеров и, естественно, с автоматами. Двери авто-
мобиля уже открыты - это подготовка к стрельбе. Бой-
цов, без сомнения, вызвал "сторож", и за ними быст-
ренько сгоняли те самые красные "Жигули".

Слава Богу, случается чудо - "милиционеры" выпус-
кают нас из своих объятий, и мы на скорости пролетаем
мимо "сторожа", удивленно взирающего нам вслед: а
почему мы, собственно, еще живы...

Подобные поля чудес - по всей нефтяной Чечне. А
это примерно половина ее территории. Современная ис-
тория чеченской нефти - это история, прежде всего,
воровства. Труба откачивает "налево" столько, сколько
хочешь, сколько есть сил увезти. Нелегальная нефтедо-
быча и нефтепереработка налажена.

Однако главная местная "конфетка" - это все-таки
не поля чудес, а скважины. Главные битвы - именно
вокруг них. И, может, потому и не убили за экскурсию
по аргунскому колхозу, что это, в общем-то, мелочи и
добыча для нефтяного "низшего класса".

Но прежде чем пройтись по скважинам, необходимо
кое-что разъяснить.

Официально, согласно документам, считается, что в
составе республиканского топливно-энергетического
комплекса (ТЭК) девять отраслей, и все находятся в го-
сударственной собственности:

нефтегазодобывающая,
нефтеперерабатывающая и химическая,
нефтепродуктообеспечивающая (Нефтепродукт),
транспортирующая нефть (Транснефть),
газовая (газификация, трансгаз, эксплуатация),
энергетическая,
экологические технологии,
топпром (твердое топливо),
НИИ нефти и газа.

Главное в этом перечне то, что государственный ТЭК
практически не работает. Государственная, для казны,
"нефтянка" - не функционирует. И в то же время -
работает всё. Это значит: весь ТЭК перешел в нелегалы.
Труба (Транснефть) находится в руках и поделена меж-
ду многочисленными криминальными группировками,
интересы которых охраняют чеченская милиция и фе-
дералы.

Тот, кому поручена охрана неработающих объектов
ТЭК, - тоже потихоньку обогащается, расхищая их удар-
ными темпами. Например, хотя все нефтеперерабатыва-
ющие заводы Чечни полуразрушены - там еще есть чем
поживиться. Демонтаж оборудования собственными си-
лами принял массовый характер. В основном это проис-
ходит так: ночами, когда вроде бы действует комендант-
ский час и блокпосты должны стрелять без предупреж-
дения в каждый движущийся предмет или тело, гружен-
ные бывшим оборудованием гражданские КамАЗы с че-
ченскими номерами идут по направлению к Осетии и
Ставропольскому краю. Обычно колонны с ворованным
госимуществом движутся под охраной федералов-кон-
трактников, которым, в общем-то, все равно, чем про-
мышлять.

Эти тандемы полностью структурировались: федера-
лы плюс чеченцы-воры и образовали устойчивые орг-
преступные группировки. И к новым бандформировани-
ям не рискуют приближаться не только представители
чеченской администрации, ответственные за ТЭК, но и
бойцы других военных ведомств. Например, комендант-
ские роты в Грозном, несущие ответственность за со-
хранность предприятий на подотчетной территории. Они
боятся быть нечаянно расстрелянными, что уже неодно-
кратно случалось.

Естественно, официальные чеченские структуры не
только мрачно созерцают разгул творимого воровства.
Ими предпринимались усилия, чтобы запустить хозяй-
ственный механизм и заставить его трудиться в рамках
закона. Но это оказалось столь трудным делом, что у пра-
вительства быстро опустились руки и все отложили до
лучших времен - поближе к окончанию войны, а так
как она все никак не кончится, процесс замер...


Пламя Цоцан-Юрта

Все скважины в Чечне сегодня кому-то принадлежат,
хотя на бумаге принадлежат государству. И в зависимо-
сти от своего реального хозяина скважины в Чечне быва-
ют двух типов: горящие и нормальные. И это всегда кому-
нибудь нужно: когда одни из них вдруг неожиданно воз-
гораются, другие тухнут, а третьи всегда стабильны.

Если со скважиной ничего не происходит, значит, ее
собственник - уважаемый богатый человек, содержа-
щий свою "гвардию", и эта собственность никем не оспа-
ривается. Вокруг остальных, не до конца определивших-
ся с хозяевами, идет ежедневная непримиримая борьба
с применением огнестрельного оружия.

Если ехать из Гудермеса на восток, в сторону Курча-
лоевского района - малой родины нынешнего главы ад-
министрации Чечни Ахмат-Хаджи Кадырова, то ты сра-
зу понимаешь, где же, действительно, столица местного
нелегального нефтяного рынка. Если в Чечне в принци-
пе нет такой дороги, где нельзя было бы купить само-
пального бензина, то нефтяные ряды в Курчалоевском
районе - просто у каждого дома и на каждом повороте.
Бензовозы - у подавляющего большинства дворов.

Я еду по пустынной бетонке курсом на бушующий
факел. Это так называемая скважина N 7 (официальное
наименование) - на окраине селения Цоцан-Юрт. Она
круглосуточно изливается в атмосферу злобным желто-
оранжевым пламенем. Чем ближе к "семерке", тем боль-
ше торговцев нефтепродуктами вдоль дороги. И в самом
Курчалое, райцентре. И в предгорном селении Новая
Жизнь. Везде очевидно - рынок завален готовой про-
дукцией, и предложение во много раз превышает спрос.

Наконец все ближе тяжкий гул, сравнимый по над-
рыву лишь с ревом реактивного двигателя. Любому здра-
вомыслящему человеку очевидно, что рядом с этой сти-
хией жить никак нельзя. Однако в окружающих домах -
люди и дети. Это бедные семьи. Им некуда ехать, им даже
некуда переселиться хотя бы на время.

Горящие скважины - вотчина тех бандгруппировок,
которые не могут контролировать всю скважину цели-
ком. И именно когда становится очевидной не слишком
большая сила хозяина (как правило, недостаток бойцов
охраны) - он же сам скважину и поджигает (естествен-
но, не собственноручно), чтобы на нее более никто не
зарился. Аргументы, что рядом живут люди, что это под-
рывает их здоровье, что в сотне метров от пламени рас-
тут дети - никого тут не волнуют.

Обычно скважины взрывают федералы. Военным
платит хозяин. Это удобно еще и потому, что сами себя
они ловить не будут. Сельчане, живущие рядом с горя-
щими нефтяными факелами, видят, как это происхо-
дит: федералы трудятся по заказу чеченского кримина-
ла, который пришли сюда искоренять. После того как
дело сделано - группировка, по чьему заказу взорвали
скважину и заставили ее круглосуточно полыхать, при-
сасывается где-то в сотне метров от факела и устраивает
там новое собственное "поле чудес", аналогичное аргун-
скому. Ну а коли появляются официальные вроде бы по-
жарники и начинают тушить скважину, для местных жи-
телей это тоже знак: значит, объявился новый собствен-
ник - новый бандит, и он или переборол, или переку-
пил тех, кто присосался сбоку на поле, и даже сумел
заказать тушение. Что, по местным ценам, гораздо доро-
же, чем взорвать.

Статистика такова: если в октябре-ноябре 1999 года -
во время тяжелых боев - в Чечне горело всего три сква-
жины, то потом, когда фронт ушел в горы и пришло
время делить собственность, их стало уже одиннадцать.
Еще позже - восемнадцать. Летом 2000 года число до-
шло до тридцати четырех. Потом несколько снизилось и
установилось на стабильной отметке в 22-25, что свиде-
тельствует об устойчивости притершегося нелегального
рынка. Ежесуточно эти горящие скважины выкидывают
в атмосферу до 6 тысяч тонн нефти на сумму около мил-
лиона долларов. Отсюда можно себе представить, сколь-
ко же десятков, а может, сотен миллионов оседает в кри-
минальных кошельках, если этого одного миллиона не
жалко - почти так же, как нам одного рубля. О сверх-
прибылях чеченского нелегального нефтяного рынка го-
ворит и то, что вокруг всех скважин и "самоваров" (мини-
заводов, кустарно перерабатывающих сырую нефть) -
поля сожженного мазута. После отделения бензина в ем-
костях, как известно, остается мазут, одна тонна кото-
рого стоит три тысячи рублей. Но мазут в Чечне вообще
никого не интересует. Его или безжалостно льют в зем-
лю (безжалостно - для земли), или сжигают - тоже не
мелочатся. Естественно, воры не думают об экологичес-
ком ущербе - это не их стиль.

...Дорога от "семерки" - вся в мини-заводах, этих
больших самогонных аппаратах, состоящих из двух цис-
терн, горелки под одной из них и нескольких трубок.
Периодически военные устраивают набеги на эти нефте-
самогонные устройства, скособочившиеся у сельских до-
мов. Они их взрывают, простреливают, курочат. Если хо-
зяин дает деньги - уезжают. Размер "выкупа" - 5-10
тысяч рублей.

А наверх, в Москву, в Генштаб тем временем идут
красивые рапорты о проведении очередной операции по
борьбе с нелегальным нефтяным бизнесом в Чечне -
там сообщается об уничтожении энного количества мини-
заводов. Генералы хлопают в ладоши. Министры-силови-
ки отчитываются перед общественностью об очередном
успехе в борьбе с "международным терроризмом".

А в реальности? Даже уничтожая "самовары", феде-
ралы не трогают источника бандитского разгула - сква-
жины. Они борются со следствием, настырно оставляя
причину. Быть может, потому, что они заинтересованы в
ней? И кое-кто имеет свою долю?

Если бы военные получили категорический приказ вы-
ставить блокпосты вокруг каждой скважины и допускать
к ним только сотрудников той же "Грознефти" - по-
верьте, так оно и было бы. О нефтяной спецзаинтересо-
ванности людей в погонах говорит и тот факт, что в се-
лах рядом со скважинами никогда не было боев. Тут нет
разрушений. Эти населенные пункты хранят в неприкос-
новенности обе воюющие стороны: и боевики, и феде-
ралы. А последние приходят сюда с "зачистками", когда
начинаются массовые народные возмущения в связи с
варварством криминальных нефтяных группировок.

Например, лидером антикриминального движения в
Цоцан-Юрте одно время считался Али Абуев, бывший
глава администрации. Так вот, во время последней "за-
чистки" именно его и забрали. Аресту предшествовало
то, что под руководством Али мужчины села замуровали
проклятую "семерку" распиленной надвое цистерной -
так называемой "шляпкой" (термин нелегальных мини-
заводов). Али - не ваххабит, не боевик, не пророссий-
ский, не прокадыровский. Али был сам по себе - за-
щитник прав своего села на человеческую жизнь. Муже-
ственный порядочный человек.

Но послушайте федералов. Они вам расскажут, что
Али был само исчадие ваххабитского ада, "друг Хатта-
ба", враг Москвы. И поэтому сидеть ему столько, сколь-
ко будет длиться война в Чечне. Когда просишь доказа-
тельств, отвечают: "У нас - спецсообщения агентов". То
бишь доносы подлецов, желавших свести усилия Абуева
на нет.

Али арестовали, скважина вспыхнула, появились врезы
в Трубу, земля вокруг нее оказалась изрыта котлована-
ми-отстойниками, материализовались "самовары". Жизнь
в Цоцан-Юрте опять вошла в бандитскую колею.


Подходи, не скупись

Последнее звено нелегального чеченского ТЭКа -
биржа. На выезде из Цоцан-Юрта, как и в довоенные,
масхадовские, времена, работает знаменитая нефтяная
биржа у кафе с названием "Ислам". Здесь - перевалоч-
ная база. Сюда свозят нефть и нефтепродукты и сбывают
оптовикам. Прямо на виду у блокпоста, который в ста
метрах от этой биржи.

Ее существование, конечно же, признак развития ры-
ночной цивилизации. Однако в нынешнем чеченском ва-
рианте это скорее симптом структурирования нелегаль-
ного базара и в какой-то степени привет из мирной жиз-
ни. "Человек-оркестр" - тот, кто нефть качал, перераба-
тывал и продавал - остался в прошлом. Сегодня в Чечне
одни люди следят за врезами в Трубу, отстаивают нефть
и следят, пока ее можно будет отсосать из "амбара". Дру-
гие везут к месту продажи - на биржу. Третьи забирают
оттуда на переработку. Четвертые заняты исключительно
перегонкой. И наконец, есть сбытчики-оптовики конеч-
ного продукта. Одни из них предпочитают биржу под
бдительной охраной близлежащего блокпоста, другие
развозят товар по мелким торговцам - что считается
доходным, но опасным делом, поскольку в каждом селе
свои нефтяные "смотрящие"-рэкетиры, причем не от
одной "фирмы" (банды). А значит, надо платить сразу
нескольким.

Обычно - это не менее трех карманов. Один - блок-
пост на въезде в село. Второй - внутренний сельский
криминал, паразитирующий на оптовиках. Третий -
блокпост на выезде (разные блокпосты охраняют разные
подразделения). Размеры "таможенных сборов" варьиру-
ются в зависимости от целого набора причин: где нахо-
дится село - близко ли от мест продолжающихся боев
или нет, насколько это крупный населенный пункт - а
значит, каково число возможных розничных торговцев...


Кто богатеет?

Как сказал один из вновь назначенных чеченских чи-
новников, потребовавший ни при каких условиях не упо-
минать его фамилии, а лучше всего - забыть на века:
"Каждую ночь из Чечни нелегально вывозят тысячи тонн
нефти и нефтепродуктов. А мы не можем канцтоваров
купить..."

Современная Чечня - это бесконечная кровавая де-
лежка скважин и полей чудес, но от этого республика ни
на йоту не обогащается. У нее нет средств ни на что: ни
на восстановление промышленности, ни на строитель-
ство жилищ для бездомных. Ее нефть служит кому угод-
но, только не ей самой. Кризис углубляется еще и тем,
что экономический хаос в Чечне мало того что искус-
ственно создан, но и старательно поддерживается из
Москвы. Тут до сих пор нет ни одного функционирую-
щего коммерческого банка. Ни одного легального источ-
ника финансирования. Все "нефтяные" деньги - в чул-
ках или вне Чечни. А попытки наладить законную фи-
нансовую систему упираются в откровенный саботаж
высшего федерального чиновничества. Москве выгодно,
чтобы как можно дольше в Чечне не было не только
банков, но и налоговых органов и, как положено, рабо-
тающих судов и гражданской прокуратуры. Чтобы нефтя-
ные сверхдоходы плыли в нужном им направлении и не
было ни одного государственного кордона, который из-
менил бы вектор в сторону казны.

Совершенно ясно, что все вышеописанное может
существовать только при соблюдении двух условий. Пер-
вое - должна быть "крыша". (Она есть - это сами феде-
ралы.) Второе - нужно не допускать, чтобы официаль-
но назначенные органы управления нефтекомплексом
Чечни работали. (Достигнуто.)

Если вам будут говорить, что вся проблема нефтяно-
го беспредела - во временных проблемах смены власти
и укрепления новой чеченской, не верьте. Проблема -
именно в саботаже. Упорном нежелании Москвы - пра-
вительства, высших должностных лиц государства. Ген-
штаба - навести порядок в хозяйстве.

От Чечни из Москвы требуется одно - поддерживать
беспорядок. Бардак тут коммерчески выгоден, управляе-
мый хаос приносит куда большие дивиденды.

Поэтому идут бензовозы - днем и ночью. Блокпосты
им салютуют. Вот и вся война. Тысячи жизней уже отда-
ны за то, чтобы у скважин и Трубы всего лишь смени-
лись хозяева. И многим еще предстоит их отдать в борьбе
за дело нефтяной революции в Чечне. Цена вопроса -
миллионы долларов.


ДЕТИ-ДЕТИШКИ, ДЕВЧОНКИ
И МАЛЬЧИШКИ...

Внешне вроде бы все неплохо и даже победно-краси-
во: вот пошел поезд Гудермес-Москва... Вот открылось
хирургическое отделение железнодорожной больницы,
полностью оснащенное - в кой-то веки с начала вой-
ны... Вот новые комбайны закуплены к весенним поле-
вым работам - когда подобное вообще случалось с 94-го
года? Чечня получила свой бюджет - совсем как осталь-
ные российские регионы, и это тоже впервые за десять
лет. Зарегистрирован первый коммерческий банк - не-
важно, что он так и не работает, но все-таки зарегистри-
рован. Из Москвы вышли деньги на погашение "бюджет-
ных" зарплат за 2000-й и 2001-й годы. У новой чеченской
власти - уже целый список достижений во имя спокой-
ствия измученного войнами народа.

Однако... Эти успехи не благодаря, а вопреки. И часто
первые саботажники мирной жизни - не кто иные, как
многочисленная армия нового чеченского чиновничества
в районных и городских администрациях, получающая
должности по принципу кумовства, откровенно не же-
лающая работать, но весьма заинтересованная, чтобы
военная неразбериха продолжалась как можно дольше.
Суть их жизни - приписки, подлоги, обман, вопросы
без ответов, спекуляция на всем, чём можно, включая
то, на чём спекулировать никак нельзя.


По документам, Курчалоевский дом-приют для де-
тей-сирот "работает с 15 апреля 2001 года". "Работает" -
это значит, там живут сироты? Мне кажется, именно
так стоит понимать эти слова.

20 апреля 2001 года все двери бывшего детского сади-
ка на улице Ленина в райцентре Курчалой, где, соглас-
но официальным справкам, располагается приют, - ока-
зались плотно заперты. Подошедшие на шум люди по-
делали за тем, кого тут называют директором, - Ибраги-
мом Яхъяевым. По документам, он - очень опытный
человек, с 23-летним педагогическим стажем. Вскоре
появляется Яхъяев. Мы знакомимся. И разговор у нас
получается очень странный - вроде глухого с немым.

- Где же дети?

- Дома...

- А зачем приют тем, у кого, выходит, есть дом?

Директор молчит и хлопает глазами, будто не пони-
мает, о чем я.

- Покажите, пожалуйста, списки сирот, которые у
вас живут с 15 апреля.

- Вот.

- Но тут нет ни одного адреса, где дети сейчас нахо-
дятся.

- А зачем адреса?

- Познакомиться с теми, кто уже числится на госу-
дарственном обеспечении.

Директор опять хлопает глазами и рассматривает по-
толок. Как двоечник, ожидающий, что вот-вот раздастся
звонок, урок закончится, и единственное, что надо, это
потянуть время. Директор-"двоечник" бросает взоры на
своих заместителей, и те затягивают известную песню:
"Поскорее уезжайте, вам тут небезопасно. Тут бандиты.
Федералы то и дело налетают. Убьют вас..."

- Пожалуйста, найдите поскорее кого-нибудь из де-
тей этого списка. Приведите сюда.

- А зачем?

- Надо!

Ждем. Наконец приводят трех крошечных девочек.
Сначала директор уверяет, что по-русски они совсем не
говорят. Но девочки маленькие и наивные, хитрить, как
взрослые, еще не способны, и очень быстро выясняет-
ся, что русский они знают. Жмусь и мнусь, как бы поак-
куратнее спросить у сирот, что случилось с их мамами и
папами, - неудобно бередить рану. Но когда решаюсь,
девочки начинают радостно улыбаться, лопотать и объяс-
нять. Мамы, выясняется, у них живы и здоровы.

- А где живете?

- Дома. У дедушки с бабушкой.

Вот тебе на! Но директор Яхъяев и глазом не морг-
нул, будто так и надо.

- Вам не кажется это странным?

Молчит, жмет плечами. Ни "да", ни "нет". Тертый
калач.

- А где оборудование, оплаченное из государствен-
ного бюджета и выданное вам по накладным еще 10-го и
13 февраля?

- На складе.

- Пойдем на склад. Покажите.

- Это у меня дома.

- Склад? Дома?

- Так верней - не пропадет.

- Ладно, пойдем домой.

И тут на директорском лице появляется совершенно
неуместная довольная улыбка.

- Невозможно! - весело говорит директор, чувствуя,
что победил и назойливые люди сейчас обязательно
уедут не солоно хлебавши.

Но я настаиваю. Требую. Оказывается, дом неблизко,
в селе Гельдекен, а там сейчас - "зачистка", значит,
все дороги закрыты, значит, война - ура! - спасла от
осмотра дом "сиротского" директора с большим педаго-
гическим стажем. Дом, по всей видимости, похож на авиа-
ционный ангар, поскольку в нем должны укрываться от
лишних глаз, согласно накладным, 15 кроватей (дву-
спальных, судя по цене), 26 обеденных столов, 40 тум-
бочек, 48 мягких стульев, 40 ватных одеял, 40 покры-
вал, 40 ватных матрацев, 100 комплектов постельного
белья, 40 подушек, 150 полотенец... И много чего еще.

Директор облегченно и спокойно улыбается. Его спас-
ли бойцы Смоленского ОМОНа, охранявшие блокпост
на въезде в Гельдекен, - никого чужого туда не пропус-
тившие и по-братски обнявшиеся с директором, им что-
то тихо объяснившим.

Так в Чечне происходит повсеместно. "Чиновничья"
заинтересованность в войне - один из сильнейших сти-
мулов к ее продолжению. Ничуть не меньший, чем у
генералитета Ханкалы (Объединенной группировки сил
и войск на Северном Кавказе) и Генштаба в Москве.
Офицеры в средних чинах, стационарно находящиеся
на окраинах чеченских сел, вступают в весьма заинте-
ресованные отношения с мелким местным чиновниче-
ством - и им дружно надо, чтобы никто не совался в их
небольшую, но плодоносную епархию. А для этого есть
отличный местный метод - никому не подконтрольные
"спецмероприятия" или "зачистки", которые можно
объявлять, когда надо, когда требуется "закрыть" тот или
иной населенный пункт.

Вот и вся разгадка. Где сиротские столы и двуспаль-
ные кровати, никто не знает. И, боюсь, не узнает. Есть в
истории с Курчалоевским детдомом еще одна характер-
ная для чеченской жизни деталь. Директор Яхъяев пото-
му назначен и потому непотопляем, что он - протеже
главы республики Ахмат-Хаджи Кадырова. Яхъяев и
Кадыров - то ли хорошие знакомые, то ли дальние род-
ственники. Именно таким образом происходит подавля-
ющее большинство сегодняшних назначений в Чечне. Не
надо иметь соответствующего образования, опыта, зна-
ний - востребовано лишь кумовство. И если уж тебя про-
толкнули на должность, ты обязан делиться тем, что плы-
вет в руки. Обеденными столами, постелями, одеялами...

В том же духе происходит в Чечне даже выплата дет-
ских пособий - этих жалких пятидесяти восьми рублей
с копейками, - методом "50 на 50". Оставляешь "ответ-
ственному лицу", допущенному до бюджетной кормуш-
ки, половину - и радуйся на остальное, мамаша... Не
желаешь - так иди с Богом. Бизнес под кодовым назва-
нием "50 на 50" развился невиданно. Любому чиновни-
ку, имеющему отношение к бюджетным деньгам, пред-
лагается делиться с кем-то из других влиятельных чечен-
цев. И быстро доходит до циничного "50 на 50" с детски-
ми пособиями, "50 на 50" со средствами на протезиро-
вание инвалидов, "50 на 50" в распределении лекарств
по больницам (половина - больницам, половина - для
реализации на рынках)...

Главное в этом методе - чтобы все шло без прове-
рок, а значит, лучшего фона для грабежа, чем война, не
придумать. Подавляющее большинство нового чеченско-
го чиновничества, сложившегося вокруг военных влас-
тей, мечтает как можно дольше сохранить положение "ни
мира - ни войны". Мутная водица - вот самый выгод-
ный чеченский промысел сегодня. Под шумок обстрелов
тут возможно все, что хочешь: и нелегальный нефтебиз-
нес, заполонивший Чечню, и пресловутые "50 на 50", и
гуманитарка на рынках, и лекарства, пришедшие в рес-
публику как бесплатные, но теперь продающиеся в част-
ных аптеках, принадлежащих сотрудникам Минздрава и
их родственникам... Всем им - и многим военным на-
чальникам, и гражданским подпевалам при них - не
надо, чтобы жизнь наладилась: чтобы открывались бан-
ки (их так и нет), чтобы платили зарплату, чтобы народ
во что-то поверил.

Это называется просто - саботажем. Наглое бесцере-
монное воровство, когда расправиться с упирающимся
или особо дотошным - проще простого. Опять же исхо-
дя из военных условий вокруг. Лишь сбегать в ФСБ - и
настучать. Приди в любое село, и тебе покажут, кто сту-
кач и почему. И военные, и многие гражданские развра-
щены войной донельзя. Образовалась гремучая смесь:
Чечня военная - там, где правит кулак, зиндан и авто-
мат, - наслоилась на Чечню якобы мирную - где пред-
почитают обман, кумовство и бесконтрольность.


"ЗАПАДНИКИ"
И "ВОСТОКОВЕДЫ"

Осень 2001-го. Армия постепенно втягивается в уже
третье военное межсезонье и готовится обняться с тре-
тьей окопной зимой. Почему так долго? Кто противосто-
ит армии в Чечне? Какие события происходят в стане,
противостоящем федеральным военнослужащим? Как чув-
ствуют себя так называемые полевые командиры? Чего
они хотят ? И если большинство из них дали деру в сопре-
дельные государства, "спасаясь бегством ради будущей борь-
бы", и тем самым цинично подставили под уничтожение
ту часть своего народа, которая никакого бегства себе
позволить не в состоянии, кто все-таки воюет против? И
в чем интерес?


"Старички"

Среда, именуемая чеченскими полевыми командира-
ми, сегодня лишь условно может считаться таковой. Мно-
гие с громкими недавно фамилиями и званиями бригад-
ных генералов превратились в имяреков, окруженных соб-
ственной охраной, дело которой - заслонить собой охра-
няемое лицо, но не воевать.

Отсюда первый вывод: "отряды" этих полевых коман-
диров вряд ли способны к полноценным боевым дей-
ствиям. Впрочем, недооценивать происходящее тоже не
стоит. Да, некоторые бывшие крупные формирования
сегодня сократились до минимума, но это не означает,
что они неспособны разрастись, когда потребуется. "Бри-
гадные генералы" сейчас без войск, но завтра они име-
ют шанс превратиться в лейтенантов при собственных
взводах.

О механизме такого разрастания - позже, а пока
пройдемся по персоналиям - полевым командирам пер-
вого, дудаевского, призыва борьбы за независимую Ич-
керию. Это прежде всего сам Масхадов, Гелаев, Арса-
нов, Басаев, а также примкнувший к ним Хаттаб.

Основная черта сегодняшнего характера Масхадова -
молчанка. Не пауза, выдерживать которую бывает и по-
лезно, и мудро, а упорное молчание, выдаваемое за во-
енную хитрость. Что, конечно, совсем не так. Осенью
99-го по чеченским дорогам из республики шли потоки
беженцев. Грозный готовился к штурму, через села про-
ходили отряды, именующие себя Сопротивлением, пос-
ле чего на головы сельчан сыпались бомбы и ракеты. Тог-
да Масхадов хотя бы внятно излагал свои взгляды на
происходящее. Теперь - иное. Война Масхадова стала не-
мой, он предпочитает молчать всегда и по любому пово-
ду - и народ недоумевает... Масхадов забыл свой страда-
ющий народ? Предал его? Или Масхадову просто нечего
сказать по большему кругу вопросов?

У этого странного, на первый взгляд, поведения есть
свои веские мотивы. На четвертом году войны Масхадов
уже никому не главнокомандующий, хотя и президент с
подтвержденной легитимностью. И ему это отлично из-
вестно. Так о чем ему говорить? Все бывшие полевые
командиры сегодня дышат в разные стороны, их взгля-
ды и мироощущения не совпадают.

Разногласия внутри среды были ощутимы и в начале
нынешней войны - достаточно вспомнить хотя бы зна-
менитый отборный мат Масхадова, когда ему стало из-
вестно о походе Басаева на Дагестан, и ответную напле-
вательскую реакцию Басаева. Сейчас все лишь усугуби-
лось: пропасть, разделяющая большинство из выживших
командиров, столь глубока, что многие из них даже не-
способны сесть за один стол. И Масхадов с Басаевым, и
Гелаев с Масхадовым, и Арсанов с Басаевым. Какую пару
ни возьми - это лютая ненависть друг к другу, претен-
зии и вечные подозрения в связях с ФСБ. В "дружеской"
связке находились разве что Хаттаб и Басаев, но основа
их сердечного мезальянса - деньги и "легитимность":
Басаеву требовались заграничные деньги Хатгаба, а те-
перь - любого другого, кто встанет на его место, Хатта-
бу - встроенность Басаева хоть в какую-то чеченскую
реальность, поскольку иных возможностей у Хаттаба не
было.

Итак, "по ту сторону" баррикад - раскол. "Утки" же,
периодически вылетающие из некоторых СМИ о якобы
имевших место кое-где у нас порой "слетах" полевых ко-
мандиров с целью "выработки единой стратегии и так-
тики", - не более чем дезинформация. Во-первых, фе-
деральных спецслужб, когда надо в очередной раз оправ-
дать собственное существование. И во-вторых, полевых
командиров, крайне заинтересованных хоть в таком под-
нятии рейтинга и имиджа.

Впрочем, это побочная, хоть и любопытная тема: как
интересы спецслужб затейливо сливаются с интересами
противоположного "берега". Главное сегодня в другом:
по какой линии пролегает раскол и что это несет обще-
ству и миру?


Басаев против Масхадова

Не стоит думать, что полевые командиры переруга-
лись между собой из-за дурного характера и трудных ус-
ловий горного обитания. Их раскол куда более серьезен,
потому что принципиален. Он связан с представлениями
о будущем Чечни. И конечно, о деньгах: откуда их брать?

Итак, часть полевых командиров может быть условно
причислена к так называемым "западникам". Другая - к
"востоковедам", или "арабам". "Западники" с надеждой
смотрят прежде всего на Европу и весь иной западный
мир. Они стремятся добиться применения к Чечне евро-
пейских правил общежития, ориентированных на права
человека в их традиционном западном понимании, апел-
лируют к Совету Европы и международным правозащит-
ным организациям. Отсюда и стратегическая цель - Меж-
дународный трибунал для тех, кто совершил в ходе вой-
ны преступления, сбор материалов для будущих судеб-
ных разбирательств, аналогичных тем, под каток кото-
рых попал бывший югославский лидер Милошевич.

Первый человек на этой стороне - Масхадов. По взгля-
дам к нему отчасти примыкают Гелаев (что не мешает
им продолжать испытывать ненависть друг к другу) и
Арсанов. Последний, впрочем, "западник" "от против-
ного" - совсем не в связи с европейской ориентацией,
а от неприятия ваххабизма и арабской линии Хаттаба.
Как известно, Арсанов - сторонник дальнейшего раз-
вития именно чеченских традиций жизни, и, значит,
пришлые исламские экстремисты, покусившиеся на них,
ему близки быть не могут.

Другая сторона чеченской военно-политической вер-
хушки, объявленной в федеральный розыск и так ему и
не подвергнутой, - это, условно, "арабы". Те люди, ко-
торые связывают свои планы прежде всего с Арабским
Востоком. Они уверены, что дальнейшая исламизация
Чечни по арабскому образцу с неизбежным отходом от
старых чеченских обычаев - несомненное благо, кото-
рое заодно с воспитанием душ населения в определен-
ном стиле принесет в разрушенную республику немалые
ближневосточные и арабо-африканские деньги. И эти
средства - что важно - первым делом потекут в карма-
ны лидеров "восточного" альянса, а не Масхадова.

Самые известные и рьяные представители этого кла-
на - Басаев и Хаттаб. И если со вторым все предельно
понятно - он просто дикарь, то первый из той породы,
кто из-за денег готов на все, и эта черта басаевского
нутра ни для кого давно не секрет - и в ближайшем
окружении, и за пределами его.

Довершает картину "арабского" крыла Мовлади Уду-
гов - именно он обслуживает эту идеологию. Тот самый
циничный Удугов, выигравший первую чеченскую ин-
формационную войну, но теперь давным-давно сбежав-
ший из Чечни, получивший ПМЖ в Катаре и руководя-
щий оттуда известным интернет-сайтом kavkaz.org. Сюда
можно забредать разве лишь с целью посмеяться над под-
забытым советским стилем пропаганды. Кстати, одна лю-
бопытная деталь, позволяющая понять, насколько ве-
лики разногласия между "западниками" и "арабами": на
этом самом сайте из биографии Басаева убраны все упо-
минания о роли Масхадова в чеченской истории послед-
него десятилетия, в этой истории имеется только Баса-
ев, предстающий в образе безусловного лидера чечен-
ского народа.

Смешно, конечно, однако это проявление чрезвычай-
но несмешных обстоятельств. Пока командирскую вер-
хушку захлестывает конфронтация, "боевую" погоду де-
лает "середина", "прослойка" - она реально воюет, ми-
нирует, взрывает и обеспечивает бесперебойный поток
похоронок.


Кровники

"Середина", или "третья сила", нынешнего чечен-
ского военно-политического пасьянса - это большое чис-
ло небольших отрядов и мелких групп, вставших под зна-
мена уже в ходе войны ради исполнения своего личного
и, как правило, конкретного плана мщения за убитых и
исчезнувших родственников. Принцип рождения таких
формирований один: их тем больше, чем больше оби-
женных и униженных.

Суть их действий лучше всего характеризуется совре-
менными ханкалинскими терминами: "точечные удары"
или "адресные зачистки". Они созданы ради уничтоже-
ния тех, кто уничтожил их родных.

Члены мелких отрядов не хотят серьезной координа-
ции между собой, им не требуется никакого высшего
руководства. Поэтому они не басаевцы, не масхадовцы,
не гелаевцы. Они сами по себе. И это принципиально: у
них собственная война против собственных обидчиков
по собственным правилам, которые плохо поддаются
учету и контролю в противовес, например, относитель-
ной предсказуемости Басаева, Хаттаба и даже Масхадо-
ва, Арсанова и Гелаева.

У "третьей силы", конечно же, есть свои командиры.
Но, во-первых, их имена никому ничего не скажут, по-
скольку отряды - "дети войны". Они родились из числа
тех, кто ранее никогда не собирался воевать и даже ждал
прихода армии в качестве освободительницы от вахха-
битского плена, и лишь методы, выбранные федералами
для ведения так называемой "антитеррористической опе-
рации", заставили их идти другим путем. Ну и во-вто-
рых, большинство отрядов перестанет существовать в тот
момент, когда их личный план мщения будет исчерпан.
И уже, собственно, перестали существовать. Другое дело,
что их место занял кто-то другой, узнавший, от чьих рук
погибли их сын, брат, отец...

Как вооружается "третья сила"? Откуда деньги? Оче-
видно, что не из-за рубежа, как у хаттабовских или баса-
евских формирований.

Мелкие отряды кормятся прежде всего от военнослу-
жащих внутри самой Чечни, оказывая им различные ус-
луги и участвуя в их коммерческих проектах. Например,
помогают федералам сопровождать ночные рейсы нефте-
наливников и грузовиков с цветными металлами. Под-
час выполняют весьма конфиденциальные поручения -
это когда интересы совпадают. Один из отрядов, напри-
мер, был создан членами одной из самых влиятельных в
Чечне семей для ответного удара по Гелаеву и его людям
за их коварный обман и последующий расстрел несколь-
ких членов этой семьи в Курчалое (эта история есть в
книге). Так вот, этот отряд сейчас находится под крылом
подразделения ГРУ, дислоцированного в Старопромыс-
ловском районе Грозного. Бойцы живут в его казармах,
стоят на довольствии, имеют оружие - все, как положе-
но. Причиной слияния воедино стала одна из задач дан-
ного подразделения ГРУ - ликвидация Гелаева и его
сподвижников. Лучших помощников, чем кровники, тут
не найти.

Впрочем, ни в коем случае нельзя утверждать, что
отряд состоит на службе у ГРУ, это будет неправдой. Зато
вполне можно говорить, что сегодня в Чечне образовал-
ся "клуб по интересам" (аналогичный нынешнему аф-
ганскому): это крепкий и вязкий конгломерат вооружен-
ных до зубов людей, состоящий и из боевиков (разряда
"народных мстителей"), и из федералов, заинтересован-
ных друг в друге и поддерживающих друг друга матери-
ально, несмотря на то, что вроде бы числятся они по
разные стороны невидимой линии фронта.

Можно все это назвать, конечно, и по-другому: тай-
ным спонсированием внутричеченской гражданской
войны в связи с антитеррористической необходимостью.
А очень бы хотелось противоположного, чтобы имела ме-
сто поддержка исключительно внутричеченского диало-
га... Но мы не на облаке сидим. В любой спецслужбе мира
вам выдадут как аксиому, что куда лучше уничтожить
врага чужими руками, чем своими...

Вышеописанная "идиллия" (гэрэушники + кровники
Гелаева) для Чечни, конечно, не рядовое событие. Так
бывает редко. Большинство отрядов "третьей силы"
ищут своих личных врагов среди федералов. Ищут - и
находят. И тогда случаются покушения на вечерней до-
роге, фугасы, подрывы, камикадзе. Официально их при-
писывают басаевцам, гелаевцам и т.д. А на самом деле
это демонстрирует свою серьезность "третья сила", с
которой теперь уже нельзя не считаться. Ее много, и
она тоже смотрит в какую-либо из сторон. И стоит по-
думать: к кому же она примкнет.

Исходя из опыта личных встреч представляется, что
большинство мелких отрядов и групп сегодня скорее "за-
паднического" толка, чем "арабского". Басаева, как и Хат-
таба, они не приемлют, живя, что называется, "по-че-
ченски". Это означает вполне простые вещи: если Масха-
дов наконец проснется и продемонстрирует свою реши-
мость, то поддержка многих из "середины" ему будет
обеспечена и это закончится уже не вылазкой в Гудер-
мес, а куда более серьезными боевыми действиями.


Игры в русскую рулетку

Чем же отвечают на весь этот раскол и расклад наши
спецслужбы, работающие в Чечне? Эти многочислен-
ные секретные подразделения, высокообразованные
офицеры, ФСБ, ГРУ и т.д. и т.п. Естественно было бы
предположить следующее: во-первых, если мы действи-
тельно хотим расправиться с Басаевым и Хаттабом (или
с кем-то, кто заступил на его место) как с международ-
ными террористами, то внутричеченский раскол должен
быть использован для этого на полную катушку. Тем бо-
лее что есть все необходимые естественные условия. И
во-вторых, нужно сыграть на стороне "западников". На-
верное, так бы действовали все спецслужбы мира для
достижения безопасности своего народа.

Все, да не все... Наши спецслужбы в Чечне демон-
стрируют "любовь" с "арабами". Категорически отвергая
возможность переговоров с Масхадовым, они оказыва-
ют поддержку тандему Басаев-Хаттаб. Зная, что Басае-
ву, например, такая помощь крайне необходима. Дело в
том, что его внутричеченские позиции - хуже не бывает.
Чеченцы-"западники", придя к пониманию необходи-
мости хоть какой-то консолидации против "арабов" ради
сохранения нации, пытаются образовать некую пусть
эфемерную, но все же коалицию типа "дружба против".
Они даже сумели выставить перед Басаевым несколько
категорических требований. Главное из которых - Баса-
ев должен собственноручно покончить с Хаттабом (по-
кончил не он), это перережет финансовую пуповину с
арабским миром (не перерезало), а смерть Хаттаба ста-
нет единственно возможным "коридором" для возврата
самого Басаева в лоно и чеченской традиции, и военно-
политической жизни на относительно равных с другими
условиях (не стала). Альтернатива в случае отказа "запад-
никам" - неминуемая смерть. Естественно, вместе с
Хаттабом.

Когда ультиматум Басаеву стал очевиден, спецслуж-
бы ринулись не к Масхадову, чтобы помочь ему в унич-
тожении Басаева, а самому Басаеву - дабы он не рухнул.
Например, он получил информацию о времени достав-
ки больших сумм "федеральных" денег в Гудермес (с чего
и начались события 16 сентября - штурм Гудермеса).
Его люди получили соответствующие коридоры для "пу-
тешествия" в Гудермес и обратно. По некоторым сведе-
ниям, не обошлось и без помощи оружием. Что все это
значит? Только одно: мир в Чечне не нужен тем, кто
дергает за ниточки этой войны.

В Кремле продолжает сохраняться ориентация на
управляемо тлеющий конфликт на Северном Кавказе
как главный политический резерв верховной власти. А
уж лучшего соратника в этом деле, чем Басаев, право,
не найти. Он, как и Хаттаб, - главный гарант возникно-
вения боевых очагов в Чечне. Нужно подкрепить амери-
канскую трагедию гудермесскими событиями? Пожалуй-
ста... Десятки погибли? Ну и что... Так ведь рулетка!

...Наступил март 2002 года. По Чечне пополз слух, что
Хаттаб выведен из игры теми, кто его туда впустил, -
спецслужбами. И что? Действительно, вскоре ФСБ объя-
ила, что "Хаттаб скорее мертв, чем жив". Потом то же
самое сообщили и о Басаеве.

И что?

Ничего. Мир в Чечне, наступление которого так дол-
ито обещали военные, как только им удастся справиться
с этими "культовыми фигурами", - так и не наступил.
Партизанская война мстителей продолжается. "Зачист-
ки" тоже. Каждый день - трупы, трупы, трупы.


ЦЕНА КРЕСЛА
ГЕНСЕКА ООН - ЧЕЧНЯ

Май 2001 года подарил новое доказательство того, до
какой степени глубоко во времена Путина мы увлеклись
реставрацией времен Брежнева. Как только влиятельная
международная правозащитная организация Human
Rights Watch (HRW) обнародовала доклад лишь об од-
ном из сотен массовых захоронений гражданского насе-
ления в Чечне, приурочив его выход в свет к прилету в
Москву генсекретаря ООН Кофи Аннана, и потребовала
усилий международного сообщества, в первую очередь,
конечно, ООН, для проведения полноценного рассле-
дования - тут-то и поднялась волна кремлевских опро-
вержений, гневных откликов и отповедей, а высокопо-
ставленные чиновники, обычно бегающие от телекамер,
скоренько нашли время, дабы поделиться информаци-
ей, что "ничего похожего нет".

С чего это вдруг власть так нервно заерзала на стуле,
будто ей кнопку подложили? И можно ли вообще счи-
тать такой "кнопкой" визит генсекретаря Аннана? И по-
чему, в конце концов, высший ооновский дипломат про-
молчал там, где это было неприличным, исходя из за-
нимаемого им поста, и требовались хотя бы человече-
ское сочувствие да пара пусть протокольных, но все же
слов о необходимости обуздать военную преступность в
Чечне?

Нет сомнений, мы присутствовали при заключении
бизнес-сделки на человеческих костях. Это был выгод-
ный, с профитом для каждого, контракт двух "высоких
сторон": Кремля и первого лица ООН.

Но при чем здесь тогда нервозность? Это мельтеше-
ние с комментариями придворных лгунов? Все вполне
логично. Первая нервическая реакция была связана с
тем, что российская сторона, не будучи до конца уве-
ренной в "его превосходительстве", крайне опасалась,
что сделка в последний момент, после доклада HRW,
сорвется.

Однако обо всем по порядку. Сначала - главные по-
ложения доклада правозащитников, который представ-
ляет собой очень детализированный, почти прокурор-
ский текст о массовом захоронении, обнаруженном в ян-
варе-феврале 2001 года недалеко от Грозного и через
дорогу от Ханкалы, главной российской военной базы в
Чечне. Общее число обнаруженных там трупов - 51. Как
удалось обнаружить это массовое захоронение? Инфор-
мация о первом из трупов - Адама Чимаева (исчез 3 де-
кабря 2000 г.) - попала в руки семьи Чимаевых в ре-
зультате коммерческой сделки: родственники выкупили
координаты захоронения у офицера, имевшего отноше-
ние к охране Адама, когда он находился на территории
военной базы, за сумму в 3000 долларов (в рублевом эк-
виваленте). После произведенной оплаты семье было по-
зволено забрать труп.

Дальше по Чечне пошел слух об этом, и в Дачное
хлынули родственники других бесследно исчезнувших че-
ченцев. В результате 19 тел были идентифицированы. Но
32 - нет, и 10 марта 2001 года, без предварительной
огласки, неопознанные трупы были захоронены воен-
нослужащими без сохранения положенных в таких слу-
чаях биопроб. В своем докладе HRW приводит многочис-
ленные свидетельства о поведении прокуратуры, россий-
ского правительства и президентских структур в этот
момент, называя его неадекватным.

Российская власть не желала никаких выяснений дела
о массовом захоронении, полностью отрицая, что это
дело рук военнослужащих. Но правозащитники "выписа-
ли рецепт" и международному сообществу - оно также
оказалось глухо к трагедии Дачного. США, Евросоюз,
Европарламент и ОБСЕ фактически сделали все, чтобы
затушевать эту историю, а Алваро Хиль-Роблес - глав-
ный европейский комиссар по правам человека - слетав
на инспекцию в Чечню сразу после обнаружения захо-
ронения (27-29 февраля), даже не посетил Дачное и не
встретился с родственниками опознанных. Кроме того,
HRW дает разъяснения, какие основополагающие доку-
менты ООН Россия нарушила и как ООН, фактически
получив плевок, это дипломатично не заметила.

Резюме доклада - возобновление расследования по
массовому захоронению в Дачном обязательно. Для чего
должна быть срочно создана специальная международ-
ная комиссия, первое дело которой - эксгумация трид-
цати двух спешно захороненных неопознанных трупов си-
лами Международного Красного Креста, группы содей-
ствия ОБСЕ, экспертов Совета Европы, представителей
Комиссии по правам человека ООН. Фактически пози-
ция HRW - установление в некотором роде междуна-
родного протектората над дальнейшим расследованием
трагедии Дачного.

Чтобы понять реакцию Кремля и генсекретаря Анна-
на на такие эскапады, приглядимся повнимательнее к
тому, что происходит в ООН образца весны 2001 года. И
прежде всего к самому Кофи Аннану. Возможен ли в прин-
ципе подобный международный протекторат в Чечне под
эгидой ООН? Что может генсекретарь?

Надо сказать, когда доклада HRW еще не было и в
помине, равно как и общественного скандала, с ним
связанного, "Новая газета" уже пыталась найти ответ на
те же самые вопросы в Нью-Йорке, причем непосред-
ственно в штаб-квартире ООН. Более того, в самых что
ни на есть дипломатических кулисах-кулуарах - комнате
отдыха между заседаниями Совета безопасности, где ва-
рится международная "гуманитарная" политика. Есте-
ственно, в эти скрытые от посторонних глаз места кор-
респондента "Новой газеты" провели и представили "кому
надо" нелегально. И тому, кто это сделал по нашей
просьбе, огромная благодарность, поскольку пошел он
на это именно потому, что знал вопросы, меня интере-
сующие, истинную цель и причину нелегального про-
никновения в кулуары Совбеза. А именно: что может
сделать ООН для разрешения тяжелейшего чеченского
кризиса? Как остановить непрекращающиеся страдания
гражданского населения в Чечне? Каковы реальные, не
паркетные, настроения в Совбезе? Возможен ли меж-
дународный протекторат?

Эти вопросы родились не случайно, а из огромного
объема информации о реальной обстановке в Чечне -
не той, что старательно вырисовывают помощники в бу-
магах, подаваемых президенту, и не той, что полита ро-
зовым сиропом теленовостей. За этими вопросами - одна-
единственная движущая идея: как остановить войну и
прекратить массовые нарушения прав человека в Чечне?
А также разложение армии, стремительно теряющей че-
ловеческий облик.

Моя позиция, основанная на обсуждении десятков
вариантов мирного урегулирования с сотнями жителей
Чечни - и простых, и занимающих какие-либо посты,
живущих и в Грозном, и в селах, и равнинных, и гор-
ных, - сегодня такова: в ситуации, как она сложилась к
весне 2001 года, без международного протектората обой-
тись уже невозможно. И хотя сегодня официальная Мос-
ква не желает даже думать в подобном направлении, счи-
тая его унизительным для себя, такой исход неизбежен.
Третья сторона необходима как воздух - ей предстоит
развести на время противоборствующие стороны (а се-
годня это отнюдь не боевики и федералы, как уверяет
официальная кремлевская пропаганда, а федералы и
гражданское население), утихомирить страсти, насколь-
ко это возможно, и повести дело к смягчению позиций.

Но вернемся в Нью-Йорк, в Манхэттен. Большинство
опрошенных дипломатов, работающих в Совете безопас-
ности ООН, от которого зависит введение миротворче-
ских сил ООН в любой из регионов, сошлись во мне-
нии, что "провести вопрос" практически невозможно. Для
направления миротворческих сил с мандатом от Совбе-
за требуется согласие двух противоборствующих сторон. В
данном случае гражданское население, принимающее на
себя ежедневный удар нарушений прав человека, не мо-
жет быть признано в соответствии с документами ООН
одной из таких "противоборствующих сторон". Ну а о "со-
гласии" российского правительства говорить, конечно,
не приходится.

Однако есть и другой вариант получения мандата ООН
на подобный протекторат: так называемая "силовая опе-
рация по установлению мира", предусмотренная седь-
мой статьей. (Именно по этому официальному протоколу
протекали памятные события в Ираке и Югославии, за-
вершившиеся спустя какое-то время большими непри-
ятностями для США, лишившихся места в Комиссии по
правам человека ООН.) Если суметь подвести чеченский
кризис под седьмую статью, уверяли совбезовские дип-
ломаты, то согласие "противоборствующих сторон" не
потребуется.

Но Ирак и Югославия - это не Россия. Ирак и Юго-
славия - просто члены ООН, в то время как Россия -
постоянный член в Совете Безопасности с правом вето.
Решение по седьмой статье принимает Совбез. И это зна-
чит, вносить в Совбез подобные предложения можно кому
угодно и сколько душе угодно, но обсуждение их будет
длиться вечность, а результат предопределен точкой зре-
ния российского правительства. Не хочет Россия - не
может Совбез.

Большинство дипломатов, работающих в Совбезе,
пришли к одному-единственному выводу: вариант с ми-
ротворческой деятельностью ООН в Чечне исключен, и
не надо тешить себя иллюзиями. Единственный, кто мо-
жет повлиять на ситуацию и помочь выйти из тупика, -
это лично генеральный секретарь ООН.

Далее - речь о Кофи Аннане. Можно ли на него наде-
яться? Именно этот вопрос был задан дипломатам Сов-
беза. И уже тогда, в конце апреля, они говорили о сцена-
рии, воплощенном позднее в Москве: Кофи Аннан аб-
солютно глух к положению с правами человека в Чечне
(а значит, и к докладу HRW). Кстати, то были не просто
дипломаты третьего звена, а работающие под непосред-
ственным руководством Кофи Аннана, и они уверяли,
что ему сегодня все равно, кто и как страдает на кро-
шечном пятачке планеты, раз этот пятачок располагает-
ся на территории Российской Федерации. Ему важно дру-
гое: остаться на второй срок генсекретарства. Любой це-
ной. В нашем случае цена - Чечня. И генсекретарь будет
молчаливо "благословлять" войну на Северном Кавказе
до тех пор, пока Россия поможет ему сохранять кресло.

Ну а уж как удобен такой "креслолюбивый" Кофи
Аннан для России, думаю, сомнений нет ни у кого. Вся
советская политика на том и строилась (а сейчас - ее
явственный ренессанс), что коммунистические лидеры
оказывались чем-то выгодны западным и международ-
ным ВИП-лицам, в результате чего последние закрыва-
ли глаза на кошмар, именуемый жизнью в СССР, и под-
кармливали режим дотациями и займами, только бы он
не грозил социальными катаклизмами.

Итак, в Москве все случилось в лучших традициях
советских времен: сделка на высшем уровне благополуч-
но состоялась - по сути, точно такая же, какими они
были в коммунистические годы. Путину удобен Кофи
Аннан на посту генсекретаря ООН, поскольку сговорчи-
вый и при нем давления на Россию в связи с Чечней
вряд ли стоит опасаться. Аннану нужен Путин как голос
на выборах. Если учесть, что сегодня подобные замороч-
ки характерны и для отношений России с Евросоюзом,
Европарламентом, ОБСЕ и др. и пр., то ждать манны
небесной нам не приходится.

Мир, Запад, сообщество отступились и позволяют на-
шей власти творить в Чечне все, что ей хочется, одно-
временно выдав индульгенцию на официальную ложь и
демагогию. И тем все туже закручивая чеченский узел.
Вспомните: ведь это уже было. Именно молчаливое со-
гласие международного сообщества с "показательным
Чернокозовом", следственным изолятором в Чечне,
постепенно превращенным в потемкинскую деревню с
целью приема высоких международных гостей и вполне
их устраивавшим, спровоцировало дальнейший разгул:
когда люди десятками, а потом и сотнями стали не в
тюрьму попадать, а попросту исчезать, после чего их тела
и находили лишь случайно, захороненными так, что и
комар носу не подточит.

Поэтому даже если под давлением HRW Москва со-
гласится продолжить расследование массового захоро-
нения в Дачном, то через некоторое время Дачное по-
стигнет судьба Чернокозово. Как бы кощунственно это
сейчас ни прозвучало, но Дачное ожидает участь образ-
цово-показательного захоронения - власть всячески из-
ворачивается. И скоро, будьте довольны, в Дачное сби-
тыми стайками повезут иностранных журналистов и
парламентариев...

Это и будет итогом доклада, рожденного HRW с це-
лью давления на генсекретаря ООН. Как ни прискорбно.

А что в Чечне, поменянной Кофи Аннаном на крес-
ло? Все то же самое - волна ужаса, лжи и террора.


14 мая 2001 года к дому семьи Бардукаевых в райцент-
ре Урус-Мартан подъехал БМП без бортовых номеров -
в январе из этого дома во время "зачистки" увезли шес-
терых мужчин, троих из которых вскоре отпустили, а о
судьбе остальных почти полгода семья ничего не знала.
Офицер, слезший с БМП, используя один в один мето-
ды полевого командира Арби Бараева (помните отрезан-
ные головы западных инженеров на снегу?), показал
родственникам фотографии с трупами братьев Бардука-
евых (те их опознали) и потребовал 1500 долларов за то,
что укажет место захоронения. Все то же самое, что с
Дачным и первым трупом Адама Чимаева.


СПЕЦОПЕРАЦИЯ "ЗЯЗИКОВ"

Война, когда в ней столько заинтересованных, стано-
вится живым организмом. А значит, обязательно вырас-
тает из своих штанишек.

Так Чечня потребовала соседней Ингушетии, для чего
Кремль привел там к власти того, кто эту войну способен
допустить.

Десятый год подряд Ингушетия - прифронтовая поло-
са. И вот, прифронтовая потихоньку становится фрон-
товой. Процесс превращения гражданского мира в граж-
данскую войну называется "президентскими выборами" в
стране "управляемой демократии" - идет борьба за мес-
то Руслана Аушева, зимой 2002 года ушедшего с поста
главы республики "по собственному желанию". Второй тур
был 28 апреля. 7 апреля в него вышли Алихан Амирханов,
депутат Госдумы, и Мурат Зязиков, генерал ФСБ и пер-
вый заместитель полномочного представителя президен-
та в Южном федеральном округе (ЮФО). Вот как выби-
рали Зязикова.


Изнасилованный суд

На Хасана Яндиева, судью Верховного суда Ингуше-
тии, трудно смотреть - у него лицо добитого человека.
Истерзанное, бледное, как из-под пыток. В глазах - пу-
стота тупика, будто похоронил семью. За плечами у Ха-
сана Ирагиевича - всеми уважаемая жизнь: десять лет
судейского стажа, два года работы министром юстиции
республики. И действительно, похороны: принципов и
иллюзий относительно места судебной власти в стране.
Без сомнения, Хасан Яндиев войдет в новейшую исто-
рию России как судья, на которого в апреле 2002 года
навалилась вся вертикальная теперь махина исполни-
тельной власти и потребовала превращения судопроиз-
водства в орган политического регулирования.

- Я не поверил, когда это услышал. Невероятно.
Неправдоподобно... - скажет позже, стоя в коридорах
Верховного суда Ингушетии, Генрих Падва, знамени-
тейший наш адвокат, которому есть с чем сравнивать:
почти полвека практики, начиная, между прочим, с
1953 года.

В конце марта Хасану Яндиеву досталось дело о сня-
тии с предвыборной гонки одного из главных претен-
дентов на пост президента Ингушетии - Хамзата Гуце-
риева. И хотя все заседания по этому делу проходили под
ожесточенным прессингом со стороны чиновников ЮФО,
которые бесцеремонно проталкивали решение в пользу
другого кандидата - генерала ФСБ Зязикова, и по ко-
ридорам суда шныряли господа с характерно непримет-
ными лицами, и они же "провожали" судью домой, и
встречали его на пороге по утрам, - Хасан Ирагиевич
относился к этому философски, поскольку всякое видел
в жизни.

1 апреля, к концу дня, судья с двумя заседателями
ушли в совещательную комнату - святая святых, куда
нет доступа никому, - выносить решение.

3-го утром они были готовы его огласить. Около один-
надцати утра господа "зязиковцы" - из числа сотрудни-
ков полпредства ЮФО, вошли к судье в совещательную
комнату, нарушив ее тайну, а вместе с тем Конститу-
цию страны и целую вереницу законов (ответственность,
между прочим, уголовная), вручили Яндиеву телеграм-
му из Верховного суда РФ, подписанную заместителем
его председателя Ниной Сергеевой, в которой судье пред-
писывалось отдать дело фельдъегерю, для перевозки в
Москву, после чего председатель Верховного суда Ин-
гушетии Даутхасан Албаков, сопровождаемый своим за-
местителем Азамат-Гиреем Чиниевым, собрал разло-
женные на столе листки дела и унес. Все. Вскоре инфор-
мационная лента ИТАР-ТАСС отстучала сообщение:
Верховный суд РФ рассмотрел дело и аннулировал ре-
гистрацию Хамзата Гуцериева в качестве кандидата в пре-
зиденты.

Мне Хамзат Гуцериев - никто. Не брат, не сват, а
просто человек-функция - министр внутренних дел
Ингушетии самых лихих времен "антитеррористической
операции на Северном Кавказе", действия которого,
именно в качестве министра-силовика на ближайших
подступах к Чечне, лично меня неоднократно крайне
раздражали на протяжении двух с лишним лет. Однако
мало ли кто кому не нравится? Закон есть закон. Зато для
Путина Гуцериев - очень даже кто: брат олигарха, с
которым идет битва. И это в современной России уже
повод как для насилия над судом, творимого, между
прочим, госслужащими, живущими на наши с вами день-
ги, так и для морального уничтожения судей, не желаю-
щих принимать условия антиконституционной игры.


Страх превыше всего

- Насколько существенно такое нарушение закона
для выборов? - это вопрос Мусе Евлоеву, юристу рес-
публиканской избирательной комиссии.

- Такие выборы можно признать недействительны-
ми, - таков его ответ.

- Можно? Или обязаны?

Муса убирает глаза, такие же добитые, как у судьи.
Юрист молчит - он хочет жить и работать. А для этого в
сегодняшней Ингушетии лучше молчать и делать вид,
что повинуешься несущемуся на тебя катку - ЮФО,
протаскивающему Зязикова, угодного Кремлю. Именно
такими словами десятки и десятки людей объясняли,
какова атмосфера в республике.

На календаре - 19 апреля, пятничный вечер. По ко-
ридорам Верховного суда Ингушетии туда-сюда бродят
те же самые господа, сослуживцы Путина и Зязикова,
они слушают, кто о чем говорит и спрашивает, что отве-
чает Муса Евлоев, кто за кого, а подслушав, спускаются
лишь несколькими ступеньками вниз и кому-то все это
докладывают по мобильным телефонам. В докладах фик-
сируется все: кто на какой машине приехал, у кого води-
тель, кто пешком в суд пришел... Наглая фээсбэшная сви-
стопляска - еще накануне, из Москвы, по рассказам
казавшаяся некоторым преувеличением воспаленного
предвыборными страстями сознания.

Именно в такой обстановке мы ждем нового судебно-
го заседания - о признании регистрации ряда кандида-
тов недействительной в связи с подкупом избирателей,
и теперь "эстафету Яндиева" готовится принять судья
Магомед Магомедович Доурбеков. Настроение, как пе-
ред боем. Доурбеков нервничает, но сдерживается, ему
очень трудно... Он знает, что Хасан Яндиев после слу-
чившегося попал в реанимацию с тяжелейшим стрес-
сом, с трудом теперь поправляется, хоть и ходит на ра-
боту. Он знает, что Яндиев написал заявление на имя
Генерального прокурора России с требованием защитить
закон, и это заявление, сделав круг над Москвой и буду-
чи ей невыгодным, опустилось сюда же, в Ингушетию,
и попало прямо к тем, кто должен отвечать за свои по-
ступки в соответствии с уголовным законодательством.
Он знает, что единственным результатом правдоиска-
тельства судьи Яндиева стало представление президенту
Путину о досрочном прекращении его бессрочных пол-
номочий...

Надо признать, в этот день судья Доурбеков выдю-
жил, несмотря на чудовищные порой требования, дав-
ление и даже оскорбления зязиковской стороны. Резуль-
таты первого тура голосования не были отменены. Одна-
ко кто даст гарантию спокойствия дня завтрашнего?

- Ну зачем они нас ломают через колено? - спра-
шивали люди. - Мы все равно не примем навязанного.
Что бы ни случилось.

И тут же добавляли: "Не упоминайте мою фамилию".
Следующий собеседник - и та же просьба: "Только не
упоминайте... У меня - дети... Я работы лишусь".

Просили все. Без исключения. Депутаты ингушского
парламента, члены ингушского правительства, бравые
военные, адвокаты, учителя, журналисты, порассказав-
шие, как в минуту (это не преувеличение!) сегодня уволь-
няют в Ингушетии коллег только за случайное появле-
ние в кадре рядом с кандидатом в президенты, который
не Зязиков.

- Но кто? Увольняет?

- Петр Земцов.

Публично изнасилованная судебная власть Ингуше-
тии - конечно, самая циничная из спецопераций по
"назначению Зязикова президентом Ингушетии", как
точно выразился один из собеседников. Но не единствен-
ная. Другую спецоперацию тут произвели над свободой
слова, также конституционно гарантированной. Накану-
не предвыборной гонки "Москва поменяла", как тут
говорят, председателя гостелерадиокомпании "Ингуше-
тия" - на этого самого увольняющего Земцова, спу-
щенного из Москвы для выполнения выборного гос-
спецзаказа.

И Земцов не дремлет. Им запрещен, к примеру, даже
перегон видеоматериалов о других, кроме Зязикова, кан-
дидатах - из Назрани куда-либо. И надо ехать в Север-
ную Осетию, во Владикавказ, чтобы, к примеру, в но-
востях НТВ появился сюжет, в котором идет речь о ком-
то, кроме Зязикова. А ехать во Владикавказ и возвра-
щаться в темноту - это не так просто, как может пока-
заться: двигаться предстоит по весьма пустынным доро-
гам того района, где целыми днями шныряет сегодня
кортеж так называемого "Главного федерального инс-
пектора Южного федерального округа" по фамилии Ке-
лигов. Кортеж, а попросту наемная банда, как раз и под-
жидает на большой дороге неподконтрольных, пока еще
не сломленных людей, устрашает и журналистов, в том
числе.

Муса Келигов, для информации, - не какой-нибудь
Махно-2002, не Хаттаб со товарищи, а главный агитатор
за Зязикова, лицо официальное, человек, олицетворяю-
щий власть президента Путина, о чем везде и кричит,
опираясь на автомат Калашникова. Он - коллега канди-
дата Зязикова по работе в ЮФО, сподвижник и замес-
титель самого полпреда генерала Казанцева. Кроме того,
Келигов - господин родом из Малгобека, бывший вице-
президент "Лукойла", - в данный момент совмещает
госслужбу с активным и жестким прибиранием к своим
личным рукам государственного нефтяного концерна
("Ингушнефтегазпром"), головной офис которого нахо-
дится как раз в Малгобеке, по месту расположения ос-
новных ингушских нефтескважин.

Результат? Нешуточный, между прочим. Всеобщий
страх.


Депутатский десант

20 апреля в Ингушетию прилетела делегация из двад-
цати депутатов Госдумы, представителей разных фрак-
ций - посмотреть, что к чему. Думцы разбились на груп-
пы и разъехались по республике. По четырем маршру-
там - на встречи с людьми. Так вот, в Малгобеке, рай-
центре, стремительно становящемся "келиговской" вот-
чиной, депутатов просто не пустили в районный дом
культуры, где должна была состояться их встреча с мал-
гобекцами. Причина проста - у Келигова не было уве-
ренности, что депутаты будут агитировать за Зязикова, и
распоряжением Мухажира Евлоева, начальника райот-
дела милиции, зятя этого самого Келигова, человека,
запугивающего народ тем, что, если Зязиков не побе-
дит, "мы вам устроим", - встреча депутатов с людьми
была запрещена...

Впрочем, депутаты, попавшие в столь непростой се-
годня Малгобек, не растерялись - а это были эспээсов-
цы Вера Лекарева, Андрей Вульф, Владимир Семенов,
Владимир Коптев-Дворников, Александр Баранников -
и прямо под проливным дождем поговорили с несколь-
кими сотнями собравшихся людей.

- Мы бы могли, конечно, войти в дом культуры,
устроив скандал, например, - рассказывает Вера Лека-
рева. - Но мы чувствовали: в воздухе пахнет провокаци-
ей. На это и расчет, что сдадут нервы... Вокруг бродили
какие-то странные люди с нехорошими лицами. И мы
решили просто всех успокоить... Честно говоря, я бы
лично никогда не проголосовала за депутата, которого
так навязывают.

О том же своем ощущении - вот-вот что-то должно
случиться как результат действий федерального чинов-
ничества, поставившего республику на дыбы, - гово-
рит сегодня в Ингушетии большинство. "Что-то" люди
определяют так: провокация, управляемый взрыв не-
годования, резня, чуть крови пустят - и уже не оста-
новить...

И вот, 19 апреля - очень плохой сигнал. Из Москвы,
из МВД, прямо в подтверждение страхов, заполонив-
ших Ингушетию, - секретная служебная спецтелеграм-
ма. Вот она - беспрецедентная для прифронтовой поло-
сы вообще, а для прифронтовой полосы, оказавшейся в
нынешней конкретной ситуации, - тем более: "Назрань
МВД Погорову Командируйте МВД России служебным
вопросам сроком 10 суток полковника милиции Тамас-
ханова ИА полковника вн/сл Ильясова М-С Э полков-
ника милиции Гиреева ИХ полковника милиции Яры-
жева ИС прибытие 22 апреля сг Грызлов".

В переводе со служебного на нормальный это надо
читать следующим образом: четырех заместителей рес-
публиканского министра внутренних дел (Ахмеда Пого-
рова) от имени министра ВД России Бориса Грызлова
отзывают в Москву как раз на самые сложные для Ингу-
шетии 10 дней: последнюю неделю перед вторым туром,
дни голосования и подсчета.

Такого никогда еще не случалось. Наоборот - для под-
держания порядка, причем в любом регионе, всю мили-
цейскую "верхушку" на выборы отзывали из отпусков,
просили выйти с больничных... Ингушетию готовят к
войне?

В маленькой республике, где все про всех знают, вклю-
чая перечисленных полковников, - знают в том числе и
то, за кого они могут повернуть подчиненных себе лю-
дей, спецтелеграмму восприняли обреченно: значит, все
подтверждается, эти несколько сотен понаехавших ото-
всюду фээсбэшников, колесящих сегодня по ингуш-
ским дорогам почему-то в одинаковых "Тавриях", что-
нибудь устроят, благо столько отчаявшихся беженцев. В
МВД же остается только зязиковец Погоров, беспоряд-
ки будут спровоцированы, и Погоров "с беспорядками
не справится"...

Зачем? Никто не сомневается: когда совсем не оста-
лось шансов для победы генерала ФСБ, это нужно, что-
бы официально провозгласить "невозможность проведе-
ния выборов" и необходимость "назначения" главы рес-
публики. Так и завершится спецоперация по возведению
Зязикова на ингушский престол. Именно то, о чем уже
два месяца назад открыто говорили людям чиновники
ЮФО: "Что бы вы ни делали, будет Зязиков. Так реши-
ла Москва. Вариантов нет. Не изберете - все равно на-
значат".


Зязиков и зязиковщина

Однако кто же он, этот человек, которым уже пугают
ингушских детей? Как сообщил Алексей Любивой, его
главный представитель: "Я запрещаю ему общаться с
прессой".

Что ж, позиция. При которой ничего не остается, как
поглядеть на окружение. Стан зязиковских активистов-
агитаторов состоит из двух частей.

Во-первых, вышеупомянутые сотрудники ФСБ, при-
командированные в Ингушетию на предвыборное время
из многих российских регионов, которые, не слишком
скрываясь, в разговорах с людьми почему-то приравни-
вают "поражение Зязикова к плевку в сторону всей рос-
сийской контрразведки".

Во-вторых, обиженные и несостоявшиеся при аушев-
ском президентстве ингуши, большая часть которых дав-
но и постоянно живет в Москве, поскольку в свое время
не сработалась с Аушевым. Они заседают в главном пред-
выборном штабе Зязикова в Назрани на улице Осканова.
Спрашиваю начальника штаба Салмана Наурбекова и за-
местителя начальника Харона Дзейтова:

- Чем хорош ваш кандидат? Расскажите.

- Главное, в отличие от всех, он - кристально чис-
тый человек.

- Почему вы так считаете? Докажите.

- Потому что он - из кристально чистой службы.

Извините, но все хорошо в меру...


...В мае Зязиков приведен к присяге. Через неделю в
Ингушетию вошли войска. Через месяц началось насиль-
ственное перемещение беженцев в Чечню... Кремль хо-
чет, чтобы война продолжалась. Значит, она и продол-
жается.


МЫ - ВЫЖИЛИ! ОПЯТЬ!

Во Владикавказе, на одной из центральных его улиц,
есть кафе - обычное североосетинское кафе. Из доро-
гих - где повсюду полно зеркал и по стенам развешаны
искусственные зеленые растения, изображающие домаш-
ний уют, где пекут отличные "три хлеба" и тебя обяза-
тельно употчуют до последующего самобичевания: зачем
же я это сделал... Но не об этом сейчас.

...Мы летели на военном вертолете из пункта "А" в
пункт "Б". Под нами медленно перемещалась ночная
незаметная декабрьская бесснежно-грязная Чечня. Лишь
горящие скважины да трассирующие "млечные доро-
ги" - вот, собственно, и все. Остальное было тьмой, в
которую сквозь прицел ночного видения привычно всмат-
ривался средних лет офицер сопровождения, свесив ноги
в открытый люк и держа ручной пулемет готовым к упот-
реблению.

В вертолете не поговоришь - шумно и уши заложены.
Однако с соседом мы все-таки перемолвились, не видя
друг друга, - при поздних перелетах огней внутри не
зажигают, - и значит, поочередно, наугад и приблизи-
тельно, наклоняясь к предполагаемому уху другого, мы
кричали.

- Откуда?

- Из Москвы.

- И я тоже.

- А в Москве - откуда?

- С Садового кольца.

- А я там работаю. Живу в Марьино.

- Далековато.

- Доволен: квартира большая.

- Вы кто?

- Я? Офицер. Кто же еще... А вы? От вас не пахнет
камуфляжем.

- Я - журналист. Кто же еще... Почему мы так долго
летим? Гудермес должен был быть через 20 минут...

Из кабины вышел командир. Оглядел темноту верто-
летной утробы, где были все мы, его заложники на эти
два часа, и продекламировал, натужно артикулируя, что-
то на ухо офицеру сопровождения. Тот тут же закрыл
люк, откинулся назад и стал разбирать свое оружие -
судя по звукам.

Сосед по вертолету насторожился. Но как-то несерь-
езно... Куда меньше меня. Всем нам надо было в Гудер-
мес, где каждого ждали заранее оговоренный ночлег и
баня - очень важная штука по местным масштабам... А
тут происходило непонятное: зачем это он складывает
пулемет? Ведь до Гудермеса летают только под охраной?
Да и огней под нами чем дальше, тем больше... Это была
не Чечня.

Еще через двадцать минут стало совершенно ясно,
что садимся не в Гудермесе, - там просто поле, име-
нуемое военным аэродромом. Тут же под нами появи-
лась настоящая цивилизованная взлетная полоса с ров-
ным бетоном. Мы увидели гражданскую вышку диспет-
черского пункта, всю освещенную, каких на войне про-
сто не бывает.

- Это - не Чечня! - весело подытожил сосед и даже
слегка щелкнул каблуками. В нем была очевидная пере-
мена: раньше он говорил, будто камни перетаскивал, а
сейчас - просто пел.

- А чему вы, собственно, радуетесь? Нас тут никто
не ждет. Спать негде, есть нечего... Баня?..

Но сосед уже ничего не слышал: он забежал к пило-
там. И выскочив оттуда через минуту, восхищенно про-
кричал только одно слово:

- Владикавказ!

Как кричали: "Победа!" - бравшие Берлин.

И снова, задрав руки вверх:

- Владикавказ!

И выдал легкую чечетку посреди вертолета.

Наверное, в Гудермесе какие-то военные неприятно-
сти - обстрелы или еще что-то, и садиться там опасно,
поэтому пилоты все перерешили. Конечно же, не спро-
сив пассажиров. На войне все время так: твои планы аб-
солютно никого не волнуют, и тебя ставят перед фак-
том, полностью их разрушая.

Но сосед уже громко смеялся, перекрывая гул мото-
ра, приплясывал и потирал ладонь о ладонь, почему-то
растопырив пальцы:

- Полковник Миронов. Разрешите представиться!

Он стоял в проходе, спокойно удерживая тело в равно-
весии и лишь одной рукой касаясь вертолетной обшив-
ки. Просто чудо: откуда такая сила взялась? Ведь еще
каких-нибудь пятнадцать минут назад он был таким же
нормально-подавленным, как остальные, и его тело при-
вычно швыряло в такт противозенитным маневрам вер-
толета. А тут - поди! - машина садится, и значит, ее
трясет, будто в малярийной лихорадке, а полковник сто-
ит себе посередине в позе вальяжного курсанта в уволь-
нении: "правая нога чуть вперед, левая - опорная".

Спустились по выброшенному трапу. Мы устало сполз-
ли, а полковник слетел и побежал по летному полю кру-
гами, хохоча, подпрыгивая и вертя головой с черным
кудрявым вихром над открытым лбом, изборожденным
ранними глубокими морщинами. Шел теплый несиль-
ный дождик, и Миронов, оказавшийся на взлетно-по-
садочном свету крепко спаянным, даже круглым от на-
тренированной мышечной массы человеком, вытянул
руки вверх и принялся ловить губами эту воду с неба,
переставшего быть страшным.

Миронов был заразителен. Офицеры, выгрузившиеся
из вертолета, потихоньку освобождались от привычной
для Чечни "замороженности", когда человек боится и
того, что слева, и того, что справа, сбоку и впереди, а
того, что сзади, - панически. Офицеры уже шумели,
обсуждая, где ночевать. Потекли анекдоты, подкопы,
громкий и тоже совсем не "чеченский" общий смех.

Миронов завопил:

- Все - в ресторан!

- Что отмечаем?

- Еще не поняла?.. Значит, ты редко бываешь в Чеч-
не! - Он сильно тряхнул меня за руку, требуя быть по-
понятливее. - Мы будем отмечать одно - то, что мы -
живы! Опять! Что и на этот раз выжили! Что мы сегод-
ня - не на войне! Что я - жи-и-во-ой!.. Что ты - жи-и-
ва-я-я!!

Последний крик был уже со стороны. Полковник убе-
гал от нас все устраивать и узнавать - где тут хороший
ресторан, что там готовят, как туда добраться. Ночные
служащие аэропорта с опаской посматривали из окон
диспетчерской вышки на странную компашку, нежданно
спустившуюся с кавказских небес: не пьяное ли сейчас
начнется безобразие и не пора ли вызывать милицию.

Скоро Миронов вернулся. Легко подхватил сумки и
рюкзаки и, чувствуя себя путеводной звездой в ночи,
поволок за собой. "Жив!.. Жи-вы!.." - хохотал он, пере-
двигаясь очень быстро, но мы, зараженные полковни-
ком, уже успевали за ним. Мы тоже изменились, и все
были так же невесомы, молоды и счастливы, как этот
полковник, - мы зажглись от него и чувствовали, на-
сколько пьяны радостью вновь полученной жизни. Пото-
му что... И в вертолете, она, конечно, висела на волоске,
как это повелось в Чечне, да и к ночевке в Гудермесе
тоже надо было готовиться, как к обороне... А тут виды
Владикавказа: густые полусонные акации, тихие чис-
тые улочки, мягкие фонари и люди, медленно прогули-
вающиеся, несмотря на поздний вечер и нашу стойкую
привычку прятаться по углам в это время наступления
комендантского часа, - все это нас уже опьянило. Хотя
никто еще не притронулся ни к вину, ни к водке.

...К девяти начался полный разгул, хотя бутылки так
и стояли почти нетронутыми. Мы шалели от самих себя,
в целости и сохранности сидящих в этом североосетин-
ском кафе. Мы плели друг другу пьяную чушь, мы были
семьей, даже не зная имен. Мы вместе сходили с ума,
мы понимали друг о друге все - и мы не хотели завтра.

Но лидером среди нас все равно оставался Миронов.
С аппетитом поглотив тьму местных деликатесов, пол-
ковник отправлялся танцевать. Одну за другой он пригла-
шал женщин, которые оказались рядом, клялся каждой
в вечной любви и дружбе, причем так, что слышали ос-
тальные, но сам он, конечно, на это не обращал ника-
кого внимания - он жил мгновением, и все женщины
казались ему великолепными, и ни одну нельзя было
отпустить без лучших слов, когда-либо придуманных че-
ловечеством.

Каждый танец Миронова заканчивался зажигательно.
Он брал очередную партнершу на руки и неистово кру-
жил и кружил, и еще раз кружил ее, прильнувшую к
нему, по зеркальному залу дорогого кафе... Кружил, даже
если музыка заканчивалась. Кружил, даже если партнер-
ша выглядела не такой уж невесомой.

Этим вечером полковник не чувствовал ни тяжести,
ни усталости, ни трудностей. Он парил, он сгорал от
страсти сбежавшего с эшафота. "Мы живы! Понима-
ешь?" - шептал он мне на ухо, когда пришла моя оче-
редь танцевать с ним. Шептал так, как другие раньше
произносили лишь: "Я люблю тебя".

Оказалось, он не вылезал из Чечни уже больше года
и если что и имел за эти отвратительные месяцы, так
кратковременные случайные попадания в мир, наподо-
бие нынешнего.

- Сколько раз ты возвращался живым?

- Сегодня - шестой. - Он поставил меня на пол. -
Как ты считаешь, можно испытывать удачу в седьмой раз?

И не интересуясь ответом, потому что знал, что нель-
зя, - тут же громогласно возвестил начало следующей
игры:

- Всем женщинам - цветы!

И подлетел к крошечной эстраде, и привычным рез-
ким движением, каким офицеры выхватывают пистолет
в мгновение опасности, выдрал микрофон из рук расте-
рявшегося ресторанного певца.

Это полковник хотел петь. И пел целый час. Сам себе.
Для себя. Ничуть не заботясь ни о чем: ни о том, что его
устали слушать, ни о том, что он редко попадает в ритм
и музыкальную интонацию.

Этой ночью у него были только свой собственный
ритм и своя мелодия. Закончил полковник логично -
колыбельной. И потребовал коньяка.

- Куда тебе завтра?

- Решила - в Москву.

- Когда прилетишь снова?

- Недели через две.

- Не торопись, нехорошо сейчас.

- Знаю. Не буду. А ты куда?

- Утром - в Чечню. Вертолетчики сказали: погода
будет.

- Удачи.

Мы знали друг друга часов пять. Может, шесть.

А говорили, словно роднее не бывает. Как спустя лет
тридцать счастливого брака. Короткими фразами, и ни-
чего не требовалось разжевывать, и все мы понимали с
полуслова и полудвижения...

- Знаешь, я уже не могу сильно расстроиться от того,
например, что нет денег.

- И я. Или что муж ушел...

- А твой муж ушел?

- Ушел.

- Ерунда.

- Ерунда.

Это уже глубокая ночь и не кафе. Мы говорим в холле
одной владикавказской гостиницы, где не оказалось мест
за те деньги, которые у нас остались.

- И когда ушел?

- В начале войны. Пил-гулял-прожигал, а потом
ушел. Но это такие мелочи по сравнению...

- По сравнению с чем? - проверяет все-таки.

- Сам знаешь.

- Знаю. С жизнью и смертью.

- И я благодарна войне, на которую случайно попа-
ла и так же случайно застряла, потому что знаю теперь,
как быть выше ерунды. Война - отвратительная вещь,
но она вычистила меня от всего ненужного и отсекла
лишнее. Мне ли быть не благодарной судьбе?

Миронов молчит. Он согласен. Но о себе в ответ не
распространяется. И незачем. Все понятно без слов.
Мы - люди одной крови, нам влили ее на войне, и она
бродит в нас, как гормоны, и слишком часто заводит
нас в никуда, в темную комнату без дверей, и, когда в
самый последний миг все-таки отпускает, мы понима-
ем, до чего же одиноки и обречены искать по миру себе
подобных, которые знают о жизни то, что большинство
не прочувствует никогда. Быть может, мы и хотели бы
поделиться с остальными этой своей тайной, но мир,
никто ничего не желает знать, никому нет до этого дела.


...Ранним утром Миронов провожал до трапа тех, кто
улетал в Москву. И в нем ничто не напоминало того ро-
зовощекого черноволосого крепыша, что вечером чудил
во владикавказском кафе. Миронов оказался человеком
с сильной проседью, был сер лицом, печален, отвечал
невпопад и, похоже, думал о плохом.

- Не нервничай, я позвоню тебе домой. Скажу, что
все отлично. - Что я еще могла выдать, кроме привыч-
ных "чеченских" фраз, которые говорят все, кто улетает,
всем, кто остается?

- Ну позвони... Все отлично... - повторял он, как
магнитофон. - Старший сын - в Суворовском. Млад-
шему - три года. Жена - молодая красавица. И что
дальше?..

- Дальше - надо верить в удачу. Мы - никто без нее.

Промолчал. Значит, не согласился: он очень хотел в
Москву. Подарить на память было совершенно нечего, а
очень хотелось. Я стянула шарф и отдала полковнику. Но
он даже не улыбнулся, верный "чеченской" хандре и ин-
туиции.


В следующий раз мы встретились уже в подмосковном
госпитале. Миронов позвонил и сообщил, что ранен.

- Тяжело ранен? - глупо переспросила я, потому
что все знают: в подмосковные госпитали возят из Чеч-
ни только тяжелораненых.

- Обычно, - так же бессмысленно соврал он.

Я испугалась: мы перестали быть людьми одной кро-
ви? И надо говорить лишнее?

Но первое же, что выдал Миронов, приветственно
помахивая рукой со своей скрипучей казенной койки,
успокоило:

- На этой войне я возненавидел слово "никогда". По-
тому что "никогда" наступает тут же.

Это было именно то, о чем думала и я, поднимаясь в
его палату. Значит, мы - прежние. Он знает, что я есть,
а я знаю, что он есть. Слишком много для плохо знако-
мых людей? Нормально - даже для совершенно незна-
комых, побывавших там, где мы побывали.

А дальше с удовольствием трепались, и его молодая
жена, действительно очень красивая, ухаживающая за
ним и внимательно сейчас следившая за капельницей,
совершенно не понимала нас.

Например, что ему, Миронову, грандиозно повезло:
его ведь ранило, а не убило, и значит, он жив.

- Ты понимаешь! Ведь и на этот раз - жив! - Пол-
ковник явно выздоравливал. Он по-владикавказски под-
прыгивал на койке, забыв о боли. Был готов петь и пля-
сать.

- Отлично! - отвечала я, и жена Миронова дурно на
меня смотрела. - Представь, теперь у тебя будет очень
длинный отпуск. У тебя накопились командировочные,
тебе выплатят страховку... Ты будешь жить королем. А
пока будешь гулять, глядишь, и война закончится. Обе-
щаю! Я напишу кучу статей, больше, чем должна, -
только для того, чтобы она, проклятая, закончилась и
ты больше никогда туда не попал.

Конечно, чушь. Но почему бы не сказать, если он
ждет. И я продолжала:

- И будешь воспитывать сыновей, и водить Вас, -
это - жене, я, как могла, ласково улыбнулась ей, стра-
стно ожидающей моего ухода, - в театр, и ездить в гос-
ти к матери. Да мало ли еще что можно сделать, когда ты
здесь...

- Погоди-подожди, - остановил меня полковник. Это
была его любимая присказка: если "погоди-подожди",
значит, сейчас обязательно последует что-то очень важ-
ное для него. - Я правильно тебя понимаю? Чтобы я
остался жив, ты будешь писать, но для этого ты должна
продолжать ездить туда, и тогда ты можешь погибнуть?..
Значит, ты хочешь, чтобы я здесь лежал и ждал этого
"никогда"?


Бог миловал. Мы оказались удачливы - мы оба живы.
Опять. Одно плохо: пока полковник выздоравливал, я
писала неважно. Потому что за это время он-то успел
все: встать на ноги, окрепнуть, использовать все свои
"военные" отпуска, съездить на курорт, наговориться и
наиграться с сыновьями, побывать с женой в театре
"больше десяти раз" (его слова)...

А я? Я очень подвела его. Война, окончание которой я
пообещала Миронову, так и не завершилась. И он снова
вернулся туда, где даже совсем зрелые люди выучивают
истинный смысл слова "никогда". И теперь мы оба с
ужасом ждали, когда же оно наступит и для нас, и бо-
ялись одного: что некому будет однажды заорать на весь
владикавказский аэропорт: "Понимаешь, мы живы! И
на этот раз!"


Так и случилось: теперь - некому. В декабре 2001 года
полковник Миронов скончался от ран, несовместимых
с жизнью.


ЛОНДОН. МАЙ 2002. ИНТЕРВЬЮ

...Итак, пора обратно в Лондон (см. стр. 9). На интер-
вью с Ахмедом Закаевым - спецпредставителем Аслана
Масхадова.


- Было очень много разговоров о так называемых
мирных переговорах Закаев-Казанцев - переговорах
между вами и полномочным представителем президента
Путина в Южном федеральном округе генералом Викто-
ром Казанцевым. Все писали, включая мировое сообще-
ство: мол, дело мира в Чечне сдвинулось с мертвой точ-
ки. Однако финал был как-то размыт. Чем же все-таки
эти переговоры закончились?

- Ничем. Встреча состоялась 18 ноября 2001 года как
результат заявления Путина от 24 сентября о сдаче ору-
жия. И заявление, и встреча в большей степени носили
пропагандистский характер, направленный на Европу и
Буша, - это ведь было после "11 сентября". Изначально
ничего особенного мы и не ждали от этого. Но для нас
было принципиально важным встретиться и еще раз
попытаться поговорить. Однако диалога не получилось.
Потому что Виктор Германович - не самостоятельный
политик, который может принимать решения. В последу-
ющем, как мне показалось, он даже не сумел довести
наверх. Путину, те наши предложения, которые были
сделаны. Ну, а с его стороны вообще не было никаких
предложений. Кроме - "сдавайтесь, присоединяйтесь, и
мы будем жить дружно".

- Надо понимать, это было предложение об амнис-
тии боевикам?

- Никакой амнистии. И речи об этом не было. Про-
сто: "Хватит. Навоевались. Надо объединиться".

- Чем Казанцев это мотивировал 18 ноября 2001 года?

- Тезисом о единой и неделимой России. Больше ни-
чем. Мы три часа с ним проговорили, но предложений,
хоть каких-то, которых мы ждали, так и не последовало.
Ни одного, направленного на то, чтобы завершить этот
конфликт. У нас же, напротив, были предложения, ко-
торые могли бы способствовать прекращению боевых
действий и, в дальнейшем, нормализации обстановки в
Чечне.

- А сейчас еще можно реализовать ваши предложе-
ния? Время не упущено?

- Конечно.

- Так какие же они? Скажите.

- Первое: немедленное прекращение всех боевых дей-
ствий со всех сторон. Второе: создание двухсторонней ра-
бочей группы для ведения переговоров. Или государствен-
ных комиссий, или правительственных - на "их" выбор.
Третье: немедленное прекращение "зачисток", которые
ни к чему, кроме дальнейшего взаимного отчуждения,
не ведут. Четвертое: возобновление сотрудничества с
Масхадовым, конечно.

- В качестве кого?

- В качестве субъекта переговоров. Безусловно, пер-
вого лица на них. Я сказал тогда Казанцеву, что у нас
есть формула, которая позволяла бы России говорить о
целостности государства...

- Без Чечни? Какая же это формула?

- Ну, это тоже предмет переговоров. Но она действи-
тельно есть.

- Вы передали Казанцеву ваши предложения и на
бумаге? Или только устно?

- На бумаге, конечно. Но по тому, что он вообще
ничего не записывал, я понял, что ведется запись. Он
сказал: "Я все это доведу до президента". Я спросил его:
"Вы теперь знаете, что для нас приемлемо. Будет ли это
приемлемо для Путина? Ваше мнение?" Он ответил: "Уве-
рен, на 99 процентов - "да", и встреча будет иметь раз-
витие. Но на 100 процентов, конечно, решение будет при-
нимать президент".

- И?..

- И ничего. На этом все закончилось. Потом продол-
жались контакты на уровне наших помощников, замес-
тителей. По телефону. Но мы с ним больше не разговари-
вали даже по телефону.

- Почему?

- Потому что события дальше стали развиваться так,
что с нашей стороны продолжать диалог было бы амо-
рально, невозможно - "зачистки" не только не прекра-
тились, но ужесточились намного. И мы не делали попы-
ток встретиться - и они... Хотя, чтобы возобновить мир-
ные переговоры, технически проблем нет.

- Вы были тогда с Казанцевым один на один?

- Да. В международной зоне аэропорта "Шереметье-
во". Вылетал я в Москву, безусловно, не один. Мы лете-
ли на частном самолете вместе с лидером Турецкой ли-
берально-демократической партии. Он являлся гаран-
том моей безопасности. О нашей миссии было офици-
ально поставлено в известность турецкое посольство в
Москве.

- В каком виде на сегодняшний день существует мир-
ный процесс?

- Нету его. Никакого мирного диалога. Война про-
должается. Моя точка зрения состоит в том, что сегодня
в российском руководстве нет человека, который может
взять на себя ответственность и прекратить войну. Ни
Путин, ни премьер-министр... Никто.

- Почему?

- Убежден, они абсолютно не контролируют ситуа-
цию в Чечне. Военные диктуют России стиль поведения
сегодня. Существенная разница между Ельциным и Пу-
тиным состоит в том, что Ельцин, при всех его пробле-
мах, имел очень низкий рейтинг, но высокий автори-
тет - а у Путина вроде бы есть высокий рейтинг, но нет
авторитета. Решение же об окончании войны требует ав-
торитета, потому что только авторитет дает право на про-
явление политической воли.

- В апреле в Ингушетии, граничащей с Чечней и все
годы войны являющейся прифронтовой территорией,
прошли президентские выборы. Как известно, бывший
президент Руслан Аушев, симпатизирующий Масхадо-
ву, добровольно ушел в отставку, не имея сил дальше
сопротивляться давлению Кремля. В результате на ап-
рельских выборах победил ставленник администрации
президента Путина генерал ФСБ Мурат Зязиков. На ваш
взгляд, как может повлиять победа Зязикова на ход вто-
рой чеченской войны? Как она может изменить полити-
ку вашей - масхадовской стороны?

- На наше дело это никак не повлияет. Я думаю о
том, что это значит для самой Ингушетии, где сотруд-
ник ФСБ был фактически назначен президентом Пута-
ным. Думаю, в Ингушетии готовится "вторая Чечня".
Военным нужно расширение военной зоны, поскольку
все, что можно было выбить из Чечни, они выбили, все,
что можно было вывезти, - вывезли. Война в самой Чеч-
не, если сравнить нынешнюю ситуацию с той, что была
в 1999-2000 годах, очень непопулярна в военной среде.
Дальше "вариться" на этой территории невозможно -
должно быть развитие, потому что военные не хотят упус-
кать свои лидирующие позиции в стране. А сохранить их
они могут, только создавая новые локальные войны и
конфликты. Для такого государства, как Россия, которое
еще не отказалось от имперских традиций и еще не сфор-
мировалось как правовое государство, - России, такой,
какая она есть, необходим враг. Для внешнего врага сил
не хватает, а внутреннего всегда можно назначить. Сна-
чала назначили чеченцев, теперь очередь за ингушами,
которые якобы лояльны к чеченцам.

- На ваш взгляд, когда можно ожидать войну в Ин-
гушетии?

- Думаю, скоро: летом-осенью. Теракт в Каспийске
неслучаен, и я совершенно определенно заявляю, что
ни чеченцы, ни сочувствующие нашему делу к нему не
причастны.

- Тем не менее, полевого командира Раббани Хали-
лова правоохранительные органы ищут практически с
первых часов после теракта, об этом широко объявлено
через СМИ. Почему вы уверены, что Халилов не имеет
отношения к теракту?

- Я не могу сказать: имеет он отношение или не имеет.
Я знаю одно, что он не имеет отношения к чеченцам -
к нам. Для нас эта фамилия возникла так же, как для
всех остальных, - после теракта 9 мая. Из телевизора.

- Так вы не знаете такого полевого командира? Ха-
лилова?

- Нет. Человек с такой фамилией не воевал в наших
рядах ни в первую, ни во вторую войну. Ни в одном под-
разделении такого человека не числилось. Хотя дагестан-
цев было достаточно... А уверен я только в том, что у
российских спецслужб в арсенале еще много подобных
фамилий, которые для меня ничего не будут значить, я
их просто не буду знать - они будут для общественно-
сти, чтобы создавать видимость расследований, следствен-
ных мероприятий, поисков...

- А Масхадов? Он Халилова знает?

- Нет - 100 процентов. Уверен, большинство чечен-
цев его тоже не знают.

- Что вы можете сказать о смерти Хаттаба и Басаева?
Можете ли вы подтвердить или опровергнуть эти факты,
с вашей стороны?

- Басаев жив. Хаттаб мертв. Но никакого отношения
спецслужбы России к смерти Хаттаба не имеют - они
только получили видеокассету с его мертвым телом.
Спецслужбам его смерть невыгодна - теперь, чтобы
придумать нового Хаттаба для российской обществен-
ности, нужно очень много времени. Кассету они полу-
чили задолго до ее публичного показа и не хотели ее
показывать. Однако было давление с американской сто-
роны, поскольку американцы, подозревая Хаттаба в свя-
зях с Аль-Каидой, требовали от российских спецслужб
конкретных результатов по Хаттабу в общей борьбе с
международным терроризмом. Поэтому дальше молчать
было нельзя, нескладно как-то... Вот и получилась ин-
формация о "сверхсекретной операции". Ничего же этого
не было. Хаттаб умер своей смертью.

- От чего?

- Он просто утром не проснулся.

- Собственно, так и говорят наши информаторы -
офицеры спецслужб: сверхсекретная операция состояла
в том, что засланный агент сумел отравить Хаттаба. Из-
вестно ли вам, проводилось ли вскрытие? Был ли судмед-
эксперт? Существует ли официальное свидетельство о
его смерти? Где похоронен Хаттаб? Иначе с Хаттабом
получится все то же самое, что мы уже проходили с Ду-
даевым: напустили тумана, нет документов, нет моги-
лы, и большинство чеченцев верит, что он жив...

- Судмедэксперта не было. Смерть Хаттаба никак
официально не фиксировалась. Похоронен он в Чечне.
В Ножай-Юртовском-Веденском районе - в горной ча-
сти. Чепуха то, что заявляет его брат, - вроде тело Хат-
таба вывезено в Саудовскую Аравию. Никаких возмож-
ностей для тайного перевоза тела из Чечни в Саудов-
скую Аравию не было.

- Кто из чеченских полевых командиров присутство-
вал на похоронах Хаттаба?

- Никто. Только его личное окружение.

- Как вы относитесь к тому, что многие СМИ, вслед
за представителями ФСБ и администрации президента,
обсуждая его смерть, называли Хаттаба "культовой" фи-
гурой?

- Хаттаб много сделал. Но Хаттаб был один из рядо-
вых бойцов чеченского сопротивления. Я никогда не со-
глашусь с тем, что кто-либо - Джохар Дудаев, Шамиль
Басаев, Аслан Масхадов - "культовые" фигуры. Изна-
чально этот подход - персонификация нашей пробле-
мы - носит исключительно пропагандистский характер.
Был Дудаев - говорили, что не станет Дудаева, и все
будет закончено. Потом "культовым" сделали Радуева и
говорили: не станет Радуева, и все будет закончено...
Уверен, не станет Радуева, Масхадова, Закаева, Басае-
ва, Хаттаба - ничего не изменится, потому что эта че-
ченская проблема - политическая. Пока она не будет
решена, все обречено на продолжение.

- И Басаеву вы также не отдаете "культовых" рега-
лий?

- Нет, абсолютно.

- Вы сказали: Басаев жив. Как это доказать? Считает
ли Масхадов, что Басаев жив?

- Да, я разговаривал с Масхадовым позавчера, он
так считал. Повторю, что даже если все - начиная с
Масхадова - будем мертвы, от этого у Ястржембского
или Путина меньше проблем не станет. В том смысле,
который они вкладывают. Политическая проблема между
Россией и Чечней не может быть представлена персони-
фицированно. Такая попытка нужна, чтобы затянуть то
сумасшествие, которое продолжается в Чечне.

- Есть ли сейчас в мирном процессе - тайном, быть
может, какая-то роль у Березовского?

- Что касается Березовского, то он для нас - реаль-
ный человек, который выступил в оппозиции к режиму
Путина. Никакой роли он сегодня просто играть не мо-
жет. Роль могут играть только те, кто влияет на Путина.
А те, кто влияет, пока заинтересованы в продолжении
войны. Никого другого в его окружении нет.

- Одна из самых больших проблем Чечни - в том,
что никто не знает точных цифр. Сколько людей погиб-
ло? Сколько живы? Сколько боевиков? Ястржембский
даже официально "плавает" в цифрах...

- У нас есть попытки фиксировать, но это очень слож-
но. Мы считаем: погибло примерно 300 тысяч за обе вой-
ны. 120 тысяч - в первую. Остальные - в эту.

- А сколько сейчас боевиков?

- Называть цифры нет смысла. Идет партизанская вой-
на. Сколько нужно - пять, десять лет - столько она и
будет продолжаться. До тех пор, пока...

- Пока?.. Что такое для вас - конец войны? Кон-
кретно, понятно и осязаемо. В каком виде вы примете
окончание второй чеченской войны?

- Прекращение боевых действий. Выход Масхадова
из подполья - основное условие. Гарантии его безопас-
ности... Никакого второго Хасавюрта, конечно, не будет.
Никаких помпезных переговоров тоже. Но российские
войска в Чечне не останутся. Я в этом абсолютно уверен.

- А я - нет.

- Если мы проживем еще год-два, вывод будет.

- Что вам дает эту уверенность?

- Против логики все-таки сложно идти. В той ситуа-
ции, в которой сегодня войска находятся в Чечне, в по-
ложении карателей, которое они сами себе там опреде-
лили, - они обречены на уход. Можно год-два-три тя-
нуть, но народ нельзя победить. Мы, например, никог-
да не ставили задачу - победить российские войска, но
они - ставят. Чеченцы, самое главное, выдержали вре-
мя, когда эта война была популярна для Путина. Теперь
она очень непопулярна. Поэтому мы выдержим и дальше.
Люди, даже которые сейчас эмигрировали, никогда не
забудут того, что произошло, и не простят. Даже если
сегодня война бы закончилась и была сохранена та же
политическая составляющая во взаимоотношениях Чеч-
ни и России, война обречена возобновиться через пять
лет. Потому что появится новый Джохар Дудаев, новый
Басаев, новый Масхадов, который снова поднимет на-
род, напомнив ему, что было... Заметьте, каждый раз мы
проходим более ужесточенную форму карательных ак-
ций со стороны России. Поэтому сегодня, не разрешив
основной вопрос, прекратить Сопротивление - значит,
обречь себя через пять лет на более страшные акции. Се-
годня это осознали все. Даже те, кто в начале войны по-
дыгрывал Путину. Например, Руслан Хасбулатов.

- Кто сегодня может вести переговоры с Кремлем от
имени чеченского народа?

- Должен вести только Масхадов.

- Вы уверены в том, что лично вы и Масхадов -
представляете сегодня чеченский народ?

- Я ждал этот вопрос. Да, я сегодня не там. Да, я себя
чувствую некомфортно, я комплексую, потому что я не
там... Но в то же время меня успокаивает то, что Масха-
дов находится там. А я его представляю. Чеченский народ
избрал Масхадова, значит, Масхадов представляет че-
ченский народ. А я - спецпредставитель Масхадова, и в
этом смысле тоже представляю чеченский народ. И ни-
когда никакого назначенца из Москвы чеченцы не при-
знают. Такие попытки продолжаются с 1991 года, вплоть
до Кадырова сейчас, и не получается ничего.

- Ваше отношение к Кадырову - нынешнему главе
администрации Чечни.

- И у нас, и у вас не принято говорить о покойниках
плохо. Надо говорить хорошо. А хорошего ничего сказать
не могу.

- Каково политическое будущее Кадырова, на ваш
взгляд?

- У него нет будущего в Чечне.

- А Кадыров говорит, что у вас нет будущего в Чеч-
не. И у Масхадова тоже...

- Уверен, его физически уничтожат те, кто его дер-
жит у власти. До момента вывода войск из Чечни. Кстати,
я не исключаю и стихийный выход. Кадыров - абсолют-
но не чеченская проблема. Это проблема тех, кто его
вырастил и посадил. Кадыров сегодня провоцирует на-
род и призывает к гражданской войне внутри Чечни -
против врагов Кадырова и его людей. Это происходит
для того, чтобы, развязав ее, уйти от ответственности за
страшные преступления, которые совершены в Чечне.

- Не он один бегает от ответственности...

- Мы со своей стороны - и Масхадов, и я - готовы
предстать перед Международным судом и нести ответ-
ственность в той мере, в которой мы виноваты во всем
случившемся в Чечне. Рядом с военными преступника-
ми. Уверен, при любом исходе - такой процесс будет.
Если чеченцам не удастся его добиться, война между
Чечней и Россией никогда не закончится. До сих пор
российские генералы делали на чеченской крови только
карьеры, получали ордена, звания, обогащались, стано-
вились политиками... Но никто ни разу не ответил. И если
опять этого не будет, мы обречены на повтор. Россий-
ский генералитет привык расти на чеченской крови и
самостоятельно не откажется от этой традиции.

- Но и у вас, в вашей среде, тоже не все так просто.
Разве в ваших рядах - единство?

- А у нас был повод - например, один день переми-
рия - чтобы подтвердить, что Масхадову кто-то из от-
рядов не подчинился? Разве у Масхадова была возмож-
ность отдать приказ всем отрядам - не стрелять?.. И кто-
то ему ответил: "Нет, Аслан"? Такого факта у нас нет. И
приказа не было. И перемирия тоже, которое бы кто-то
из его подчиненных нарушил. Что позволило кому-либо
говорить, что Масхадов не контролирует силы сопро-
тивления? С 1991 года чеченцам внушают, что они -
враги друг другу... А у нас - свой менталитет. В отличие
от других народов, от прочих восточных людей, кровь на
нас действует отрезвляюще, а не наоборот. Потому что
каждый знает: за эту кровь надо будет отвечать.

- Тем не менее 18 чеченских омоновцев были взор-
ваны в конце апреля в Грозном, и командир ОМОНа
Муса Газимагомадов должен теперь отыскать и уничто-
жить убийц. Он ведь несет ответственность перед семья-
ми тех, кого он зазвал в отряд, а они погибли... Разве это
не внутричеченская гражданская война?

- У меня нет никаких сомнений, что это сделали
российские спецслужбы.

- Почему, собственно, они? Все говорят... Но как
доказать?

- Менталитет у нас такой. В чеченских подразделени-
ях ничего нельзя скрыть. Ну хоть как-нибудь, но он дол-
жен сказать, что это сделал он. Хоть кому-то... А тот,
кому сказали, ну хоть кому-то еще должен сказать, что
он знает, кто это сделал... А сегодня нет такого человека.

- Сегодня много разговоров на всех уровнях, и среди
чеченцев тоже, о поиске некой компромиссной фигуры
в качестве главы Чечни, которая могла бы устроить и
большинство чеченцев, и Кремль. Как вы к этому отно-
ситесь?

- Никаких компромиссных фигур не будет. Есть пре-
зидент, которого избрал народ...

- А он возьмет и отречется... Об этом многие чечен-
цы сегодня говорят.

- Не отречется.

- Почему вы в этом так уверены?

- Он - не Шамиль (Басаев). Разница между назна-
ченцем и избранным президентом огромная. Дудаев был
избранным и не отказался - он погиб. Масхадов никог-
да не сбежит, не откажется, не отречется. А жизнь или
смерть - это в руках Всевышнего.

- Тем не менее такой сценарий существует, и его
рисуют сами чеченцы - зачем лицемерить? - что в пер-
вый день конца войны и выхода из подполья Масхадов
покинет свой пост, передав полномочия той самой ком-
промиссной для всех фигуре, которую сейчас ищут. Как
вы к этому относитесь?

- Аслан не уйдет так. Это не вотчина Масхадова -
а воля народа. Ее невозможно перепоручить. Никто это-
го не допустит.

- Но есть люди - депутат Асланбек Аслаханов, тот
же Руслан Хасбулатов, например, - которые готовы и
имеют соответствующие предложения от Кремля стать
этими переходными компромиссными фигурами. Ком-
промисс состоит в том, что надо пойти на компромисс
ради спасения народа. Перехода от Чечни масхадовской -
к какой-то другой...

- Не Кремль это будет решать, куда будет этот пере-
ход. Чеченцы будут решать.

- В каком виде ждать такого решения?

- Через выборы. Пройдут другие выборы, изберет на-
род Аслаханова - будет президентом Аслаханов.

- Как вы считаете, когда такие выборы возможны?

- Думаю, война будет продолжаться еще год. Потом -
выборы.

- На ваш взгляд, в чем главная ошибка Масхадова?

- Не только его. Наша ошибка - его соратников,
кто прошел с ним первую войну, - состоит в том, что
мы приняли за чистую монету ту пропагандистскую улов-
ку, которую нам бросил Кремль после Хасавюрта, - что
мы победили в первую войну. Это была наша трагичес-
кая ошибка, за которую мы сейчас и расплачиваемся. И
не только мы, но и весь наш народ. Дело в том, что ни-
какой победы не было. 120 тысяч погибли... Разрушена
вся инфраструктура, стерты с лица земли села и города...
А мы праздновали победу. Награды присваивали, звания.
Если бы мы с того дня стали предъявлять счет как жерт-
вы антинародной войны, может быть, второй войны во-
обще бы не случилось. Но мы не сделали этого, и на
победной волне наломали столько дров... Сравнить мож-
но только с детским садом. Российские спецслужбы нас
развели и привели к национальной трагедии. При любом
исходе чеченцы - жертвы войны.

- Ну, жертв уже слишком много. Со всех сторон. Как
лично вас изменила вторая чеченская война?

- Ничего не могу сказать, кроме одного: к осозна-
нию многого я пришел только в ходе второй войны. И к
тому, что мы были наивны и поверили, что это так про-
сто может закончиться, как Хасавюрт.

- Вы стоите по-прежнему на позициях суверенитета
для Чечни?

- Если есть какая-либо другая форма, которая будет
гарантировать безопасность чеченскому народу, мы го-
товы ее принять. Но не с этим руководством - не с Пу-
тиным об этом говорить.

- По всей видимости, разговор состоится не скоро -
Путин рассчитывает на второй срок.

- Это проблема России.

- Проблема России - проблема Чечни...

- Безусловно. Но дело в том, что от чеченцев сейчас
зависит очень мало. Нам осталось только продолжать со-
противление. Ничего другого. Я хочу, чтобы вы меня пра-
вильно поняли. Я комплексую, потому что говорить о
сопротивлении здесь, сидя в холле отеля очень далеко от
Чечни, не в моей натуре. Я всегда был в процессе, в
гуще событий. А сейчас, волей судьбы, - здесь. Но уже
очень многие чеченцы осознали, что другого выбора,
кроме как продолжать сопротивление, независимо от
меня, Масхадова, Басаева, - у них нет. Это осознало,
прежде всего, молодое поколение.

- Но вот, представим, Масхадова Путин приглашает
в Кремль, на переговоры. И что? Он откажется?

- Да, теперь уже не поедет. Во-первых, нет гарантий
безопасности.

- Хорошо. Встреча - в "Шереметьево", как у вас с
Казанцевым?..

- В "Шереметьево" - тоже. Не из-за страха. Масхадов
просто не имеет права на ошибку.

- Ладно, вам звонит Казанцев и говорит: "Давайте
встретимся вновь".

- Я тоже скажу: "Нет". Опять - под какую-то поли-
тическую конъюнктуру играть? Или Буш приезжает... Или
еще что-нибудь... Нет.

- А вам лично война не надоела?

- А у меня есть выбор?

- Как вы представляете свое возвращение в Чечню?

- Это - личный вопрос. Я не могу объяснить... Но на
белом коне.

- Где Масхадов предполагает жить после войны?

- В Чечне. Я ни на минуту не сомневаюсь в этом. И я
нахожусь не в Чечне только потому, что мне сегодня
поручено представлять Масхадова в Европе и междуна-
родных институтах. Я из Чечни не вышел - меня оттуда
вынесли, раненого. И я вернусь. Ради этого и живу.

- Кому, как вам кажется, в Чечне будут ставить па-
мятники после второй чеченской войны?

- Никому. Героев в этой войне уже не будет. Как и
победителей. Нация полностью унижена, оскорблена. Ге-
рои до этого свой народ не доводят.


Послесловие

Люди звонят в редакцию, люди пишут письма и очень
часто спрашивают одно и то же: "А зачем вы все это
пишете? Зачем нас пугаете? Зачем это нам?"

Уверена, так надо. По одной простой причине: мы -
современники этой войны, и все равно нам отвечать за
нее... И тогда не отговоришься классическим советским:
мол, не был, не состоял, не участвовал...

Так знайте же. И вы будете свободны от цинизма.

И от расизма, в вязкий омут которого все более ска-
тывается наше общество.

И от скоропалительных и страшных личных решений -
о том, кто есть кто на Кавказе, и есть ли там сегодня
вообще герой...


Приложение

Что такое Чечня? Кто такие
чеченцы? Сколько было российско-
чеченских войн? Кто за что
воевал и воюет?

Сначала несколько объективных характеристик. Чеч-
ня - небольшая территория, расположенная на северо-
восточных склонах Главного Кавказского хребта. Чечен-
ский язык относится к восточнокавказской (нахско-да-
гестанской) языковой ветви. Сами себя чеченцы называ-
ют нохчами, чеченцами же их нарекли русские, предпо-
ложительно в 17-м веке. Рядом с чеченцами жили и жи-
вут ингуши - народ, очень близкий им и по языку (ин-
гушский и чеченский ближе, чем русский и украин-
ский), и по культуре. Вместе эти два народа именуют себя
вайнахами. Перевод означает "наш народ". Чеченцы -
самый многочисленный этнос Северного Кавказа.

Древняя история Чечни известна довольно плохо - в
том смысле, что осталось мало объективных свидетельств.
В Средневековье вайнахские племена, как и весь этот
регион, существовали на путях перемещения огромных
кочевых тюркоязычных и ираноязычных племен. И Чин-
гисхан, и Батый пытались покорить Чечню. Но, в отли-
чие от многих других северокавказских народов, чечен-
цы все равно держали вольницу вплоть до падения Золо-
той Орды и не подчинялись никаким завоевателям.

Первое вайнахское посольство в Москву состоялось в
1588 году. Тогда же, во второй половине 16-го столетия,
на территории Чечни появляются первые небольшие ка-
зачьи городки, а в 18-м веке российское правительство,
приступая к завоеванию Кавказа, организовывает здесь
специальное казачье войско, ставшее опорой колониаль-
ной политики империи. С этого момента начинаются рос-
сийско-чеченские войны, длящиеся до сих пор.

Первый их этап относится к концу 18-го века. Тогда,
в течение семи лет (1785-1791 гг.), объединенное войско
многих северокавказских народов-соседей под предводи-
тельством чеченца шейха Мансура вело освободитель-
ную войну против Российской империи - на террито-
рии от Каспийского до Черного морей. Причиной той
войны стала, во-первых, земля и, во-вторых, экономи-
ка - попытка российского правительства замкнуть на
себя многовековые торговые пути Чечни, проходившие
через ее территорию. Это было связано с тем, что к
1785 году царское правительство завершило строитель-
ство системы пограничных укреплений на Кавказе -
так называемой Кавказской линии от Каспия до Черно-
го моря, и начался процесс, во-первых, постепенного
отнятия плодородных земель у горцев, а во-вторых, взи-
мания таможенных пошлин с перевозимых через Чечню
товаров в пользу империи.

Несмотря на давность этой истории, именно в наше
время невозможно пройти мимо фигуры шейха Мансура.
Он - особая страница чеченской истории, один из двух
чеченских героев, имя, память и идейное наследие кото-
рого использовал генерал Джохар Дудаев для свершения
так называемой "чеченской революции 1991 года", при-
хода к власти, объявления независимости Чечни от Мос-
квы; что и привело, среди прочего, к началу десятиле-
тия современных кровопролитных и средневеково-жес-
токих российско-чеченских войн, свидетелем которых
мы являемся, и описание чего и стало единственной при-
чиной появления на свет этой книжки.

Шейх Мансур, по свидетельству видевших его людей,
был фанатично предан главному делу своей жизни -
борьбе с неверными и объединению северокавказских
народов против Российской империи, за что и воевал
вплоть до взятия в плен в 1791 году с последующей ссыл-
кой в Соловецкий монастырь, где и умер. В начале 90-х
годов 20-го века во взбудораженном чеченском обществе,
из уст в уста и на многочисленных митингах, люди пере-
давали друг другу следующие слова шейха Мансура: "Для
славы Всевышнего я буду являться в мир всякий раз, ког-
да несчастье станет опасно угрожать правоверию. Кто за
мной пойдет, тот будет спасен, а кто не пойдет за мной,
против того я обращу оружие, которое пошлет пророк". В
начале 90-х оружие "пророк послал" генералу Дудаеву.

Другим чеченским героем, также поднятым на знаме-
на в 1991 г., был имам Шамиль (1797-1871), лидер сле-
дующего этапа кавказских войн - уже 19-го века. Имам
Шамиль считал шейха Мансура своим учителем. А гене-
рал Дудаев в конце 20-го века, в свою очередь, причис-
лял уже их обоих к своим учителям. Важно знать, что
выбор Дудаева был точен: шейх Мансур и имам Шамиль
именно потому являются непререкаемыми народными
авторитетами, что боролись за свободу и независимость
Кавказа от России. Это - принципиально для понима-
ния национальной психологии чеченцев, поколение за
поколением считающих Россию неиссякаемым источни-
ком большинства своих бед. При этом и шейх Мансур, и
имам Шамиль - совсем не декоративные и вытащен-
ные из нафталина персонажи далекого прошлого. До сих
пор оба они настолько почитаемы в качестве героев на-
ции даже в молодежной среде, что о них слагают песни.
Например, самую свежую, только что тогда записан-
ную на кассеты автором, молодым самодеятельным эс-
традным певцом, я услышала в Чечне и Ингушетии в
апреле 2002 года. Песня звучала из всех машин и торго-
вых ларьков...

Кем же был имам Шамиль на фоне истории? И поче-
му он сумел оставить столь серьезный след в сердечной
памяти чеченцев?

Итак, в 1813 г. Россия полностью укрепляется в За-
кавказье. Северный Кавказ становится тылом Россий-
ской империи. В 1816 г. наместником Кавказа царь назна-
чает генерала Алексея Ермолова, все годы своего намест-
ничества проводившего жесточайшую колониальную по-
литику с одновременным насаждением казачества (только
в 1829 г. на чеченские земли было переселено более
16 тысяч крестьян из Черниговской и Полтавской губер-
ний). Воины Ермолова немилосердно сжигали чеченские
аулы вместе с людьми, уничтожали леса и посевы, уце-
левших чеченцев изгоняли в горы. Любое недовольство
горцев вызывало проведение карательных акций. Самые
яркие тому свидетельства остались в творчестве Михаила
Лермонтова и Льва Толстого, поскольку оба воевали на
Северном Кавказе. В 1818 г. для устрашения Чечни была
сооружена крепость Грозная (ныне город Грозный).

На ермоловские репрессии чеченцы отвечали восста-
ниями. В 1818 г., в целях их подавления, и началась Кав-
казская война, длившаяся более сорока лет с перерывами.
В 1834 г. наиб Шамиль (Хаджи-Мурад) был провозглашен
имамом. Под его руководством началась партизанская
война, в которой чеченцы сражались отчаянно. Вот сви-
детельство историка конца 19-го века Р.Фадеева: "Гор-
ская армия, многим обогатившая русское военное дело,
была явлением необычайной силы. Это была сильней-
шая народная армия, с которой встретился царизм. Ни
горцы Швейцарии, ни алжирцы, ни сикхи Индии ни-
когда не достигали в военном искусстве таких высот,
как чеченцы и дагестанцы".

В 1840 г. происходит всеобщее вооруженное чеченское
восстание. После него, достигнув успеха, чеченцы впер-
вые пытаются создать свое государство - так называе-
мый имамат Шамиля. Но восстание подавляется со все
нарастающей жестокостью. "Наши действия на Кавказе
напоминают все бедствия первоначального завоевания
Америки испанцами, - писал в 1841 г. генерал Николай
Раевский-старший. - Дай Бог, чтобы завоевание Кавка-
за не оставило в русской истории кровавого следа исто-
рии испанской". В 1859 г. имам Шамиль терпит пораже-
ние и оказывается в плену. Чечня - разграблена и разру-
шена, однако еще около двух лет отчаянно сопротивля-
ется присоединению к России.

В 1861 г. царское правительство наконец возвестило о
завершении Кавказской войны, в связи с чем упразд-
нило Кавказскую укрепленную линию, созданную для
покорения Кавказа. Чеченцы сегодня считают, что в
Кавказской войне 19-го века они потеряли три четверти
своего народа; с обеих сторон тогда погибло несколько
сот тысяч человек. По окончании войны Империя при-
ступила к переселению выживших чеченцев с плодород-
ных северокавказских земель, отныне предназначавших-
ся казакам, солдатам и крестьянству из глубинных рос-
сийских губерний. Правительство образовало специаль-
ную Комиссию по переселению, которая выдавала де-
нежное пособие и транспорт переселенцам. С 1861 по
1865 г. в Турцию было так перевезено около 50 тысяч че-
ловек (это цифра чеченских историков, официальная -
более 23 тысяч). Одновременно на присоединенных чечен-
ских землях только с 1861 по 1863 г. было основано 113
станиц и в них расселено 13 850 казачьих семей.

С 1893 г. в Грозном начинается добыча большой нефти.
Сюда приходят иностранные банки и инвестиции, созда-
ются крупные предприятия. Начинается бурное развитие
промышленности и торговли, принесшее взаимное смяг-
чение и лечение российско-чеченских обид и ран. В конце
19-го - начале 20-го века чеченцы активно участвуют в
войнах уже на стороне России, их покорившей. Никакого
предательства с их стороны нет. Наоборот, существует
много свидетельств об их беспремерном мужестве и само-
отверженности в боях, об их презрении к смерти и уме-
нии терпеть боль и лишения. В Первую мировую этим
прославилась так называемая "Дикая дивизия" - чечен-
ский и ингушский полки. "Они идут в бой, как на празд-
ник, и так же празднично умирают..." - писал современ-
ник. Во время Гражданской войны большинство чеченцев
тем не менее поддержало не Белую гвардию, а большеви-
ков, полагая, что это борьба с Империей. Участие в Граж-
данской войне на стороне "красных" для большинства
современных чеченцев является и сейчас принципиаль-
ным. Характерный пример: спустя десятилетие новых рос-
сийско-чеченских войн, когда любовь к России потеряли
даже те, кто ею обладал, сегодня в Чечне можно встре-
тить такие картины, как видела я в селении Цоцан-Юрт
в марте 2002 г. Многие дома не восстановлены, следы
разрушений и горя повсюду, но памятник нескольким
сотням воинов-цоцан-юртовцев, погибших в 1919 г. в
боях с армией "белого" генерала Деникина, отреставри-
рован (был неоднократно обстрелян) и содержится в пре-
красном состоянии.

В январе 1921 г. была провозглашена Горская совет-
ская республика, в которую вошла и Чечня. С условием:
чтобы чеченцам были возвращены отобранные царским
правительством земли и был признан шариат и адаты,
древние правила чеченской народной жизни. Но уже че-
рез год существование Горской республики стало сходить
на нет (полностью она ликвидирована в 1924 г.). А Чечен-
скую область вывели из нее в отдельное административ-
ное образование еще в ноябре 1922 г. Впрочем, в 20-е
годы Чечня начинает развиваться. В 1925 г. появляется пер-
вая чеченская газета. В 1928-м начинает работать чечен-
ская радиовещательная станция. Потихоньку ликвидиру-
ется безграмотность. В Грозном открываются два педаго-
гических и два нефтяных техникума, а в 1931-м - пер-
вый национальный театр.

Однако одновременно это годы и нового этапа госу-
дарственного террора. Первой его волной смыло 35 тысяч
наиболее авторитетных к тому времени чеченцев (мулл и
зажиточного крестьянства). Второй - три тысячи пред-
ставителей только-только нарождавшейся чеченской ин-
теллигенции. В 1934 г. Чечня и Ингушетия оказались
объединены в Чечено-Ингушскую автономную область,
а в 1936 г. - в Чечено-Ингушскую автономную респуб-
лику со столицей в Грозном. Что не спасло: в ночь с
31 июля на 1 августа 1937 г. были арестованы еще 14 ты-
сяч чеченцев, хоть чем-то выделявшихся (образованием,
социальной активностью...). Часть была расстреляна по-
чти сразу, остальные сгинули в лагерях. Аресты продол-
жались до ноября 1938 года. В результате была ликвиди-
рована почти вся партийно-хозяйственная верхушка
Чечено-Ингушетии. Чеченцы считают, что за 10 лет по-
литических репрессий (1928-1938 гг.) погибло более
205 тысяч человек из самой продвинутой части вайнахов.

При этом в 1938 г. в Грозном открывается пединсти-
тут - легендарное учебное заведение, кузница чеченской
и ингушской интеллигенции на многие десятилетия впе-
ред, прерывавший свою работу лишь на период депорта-
ции и войн, чудом сохранивший в первую (1994-
1996 гг.) и вторую (с 1999 г. до сих пор) войны свой
уникальный педагогический коллектив.

Перед Великой Отечественной войной уже только чет-
верть населения Чечни оставалась неграмотной. Работали
три института и 15 техникумов. В Великой Отечественной
участвовало 29 тысяч чеченцев, многие из которых ушли
на фронт добровольцами. 130 из них были представлены к
званию Героя Советского Союза (получили только во-
семь, из-за "плохой" национальности), а более четырех-
сот погибли, защищая Брестскую крепость.

23 февраля 1944 г. произошло сталинское выселение
народов. Более 300 тысяч чеченцев и 93 тысячи ингушей
депортировали в Среднюю Азию в один день. Депорта-
ция унесла жизни 180 тысяч человек. На 13 лет был за-
прещен чеченский язык. Лишь в 1957 г., после развенча-
ния культа личности Сталина, выжившим было разре-
шено возвратиться и восстановить Чечено-Ингушскую
АССР. Депортация 44-го года - тяжелейшая травма на-
рода (каждый третий живущий чеченец, считается, про-
шел через ссылку), и народ до сих пор панически боится
ее повторения; стало традицией всюду выискивать "руку
КГБ" и признаки нового готовящегося переселения.

Сегодня многие чеченцы говорят, что самым лучшим
временем для них, хоть они и оставались нацией "небла-
гонадежных", были 60-70-е годы, несмотря на проводи-
мую в отношении них политику насильственной руси-
фикации. Чечня отстроилась, опять стала промышлен-
ным центром, многие тысячи людей получили хорошее
образование. Грозный превратился в самый красивый
город Северного Кавказа, здесь работали несколько те-
атральных трупп, филармония, университет, знамени-
тый на всю страну нефтяной институт. При этом город
развивался как космополитический. Здесь спокойно жи-
ли и дружили люди самых разных национальностей. Эта
традиция была настолько крепка, что выдержала испыта-
ние первой чеченской войной и сохранилась до сих пор.
Первыми спасителями русских в Грозном выступали их
соседи-чеченцы. Но и первыми их врагами были "новые
чеченцы" - агрессивные захватчики Грозного времен при-
хода к власти Дудаева, маргиналы, пришедшие из сел
для реванша за прошлые унижения. Однако бегство рус-
скоязычного населения, начавшееся с "чеченской рево-
люции 91-го года", большинство грозненцев восприняли
с сожалением и болью.

С началом перестройки и тем более с развалом СССР
Чечня опять становится ареной политических дрязг и про-
вокаций. В ноябре 1990 г. собирается Съезд чеченского
народа и провозглашает независимость Чечни, прини-
мая Декларацию о государственном суверенитете. Актив-
но дискутируется идея о том, что Чечня, добывающая
4 млн. тонн нефти в год, спокойно выживет и без России.
На сцене появляется национальный лидер радикального
толка - генерал-майор Советской армии Джохар Дуда-
ев, который на пике повсеместных постсоветских суве-
ренитетов становится главой новой волны национал-осво-
бодительного движения и так называемой "чеченской ре-
волюции" (август-сентябрь 1991 г., после путча ГКЧП в
Москве - разгон Верховного Совета республики, пере-
ход власти к неконституционным органам, назначение
выборов, отказ войти в Российскую Федерацию, актив-
ная "чеченизация" всех сторон жизни, миграция русско-
язычного населения). 27 октября 1991 г. Дудаев был из-
бран первым президентом Чечни. После выборов он по-
вел дело к полному отделению Чечни, к собственной
государственности для чеченцев как единственной гаран-
тии, что колониальные замашки Российской империи в
отношении Чечни больше не повторятся.

В это же время "революцией" 91-го года с первых ро-
лей в Грозном был практически сметен небольшой слой
чеченской интеллигенции, уступивший место, в основ-
ном, маргиналам, более смелым, жестким, непримири-
мым и решительным. Управление экономикой переходит
в руки тех, кто не знает, как ей управлять. Республику
лихорадит - не прекращаются митинги и демонстрации.
И под шумок чеченская нефть уплывает неизвестно куда...
В ноябре-декабре 1994 г. в результате всех этих событий
начинается первая чеченская война. Ее официальное на-
звание - "защита конституционного строя". Начинаются
кровопролитные бои, чеченские формирования дерутся
отчаянно. Первый штурм Грозного длится четыре месяца.
Авиация и артиллерия сносят квартал за кварталом вмес-
те с гражданским населением... Война перекидывается на
всю Чечню...

В 1996 г. стало ясно, что число жертв с обеих сторон
перевалило за 200 тысяч. А Кремль трагически недооце-
нил чеченцев: пытаясь сыграть на межклановых и меж-
тейповых интересах, вызвал лишь консолидацию чечен-
ского общества и невиданный подъем духа народа, а зна-
чит, превратил войну в малоперспективную для себя. К
концу лета 1996 г., усилиями тогдашнего секретаря Со-
вета Безопасности России генерала Александра Лебедя
(погиб в авиакатастрофе в 2002 году) бессмысленное
кровопролитие удалось прекратить. В августе был заклю-
чен Хасавюртовский мирный договор (подписаны "За-
явление" - политическая декларация и "Принципы опре-
деления основ взаимоотношений между Российской Фе-
дерацией и Чеченской Республикой" - о не-войне в те-
чение пяти лет). Под документами - подписи Лебедя и
Масхадова, начальника штаба сил чеченского сопротив-
ления. К этому моменту президент Дудаев уже мертв -
он уничтожен самонаводящейся ракетой в момент теле-
фонного разговора по спутниковому аппарату.

Хасавюртовский договор поставил точку в первой вой-
не, но и заложил предпосылки для второй. Российская
армия посчитала себя униженной и оскорбленной "Хаса-
вюртом" - так как политики ей "не дали довести дело
до конца", - что и предопределило беспримерно жесто-
кий реванш в ходе второй чеченской войны, средневе-
ковые методы расправы и с гражданским населением, и
с боевиками.

Впрочем, 27 января 1997 г. вторым президентом Чеч-
ни становится Аслан Масхадов (выборы прошли в
присутствии международных наблюдателей и признаны
ими) - бывший полковник Советской армии, с нача-
лом первой чеченской войны возглавивший сопротивле-
ние на стороне Дудаева. 12 мая 1997 г. президентами Рос-
сии и самопровозглашенной Чеченской республики Ичке-
рии (Борисом Ельциным и Асланом Масхадовым) был
подписан "Договор о мире и принципах мирных взаимо-
отношений" (полностью забытый сегодня). Управлять Чеч-
ней "с отложенным политическим статусом" (согласно
Хасавюртовскому договору) стали полевые командиры,
выдвинувшиеся на лидирующие позиции в ходе первой
чеченской войны, большинство из которых были людь-
ми хоть и отважными, но необразованными и малокуль-
турными. Как показало время, военная элита Чечни про-
израсти в политическую и экономическую не смогла. На-
чалась невиданная грызня "у трона", в результате летом
1998 г. Чечня оказывается на пороге гражданской войны -
вследствие противоречий между Масхадовым и его про-
тивниками. 23 июня 1998 г. на Масхадова происходит по-
кушение. В сентябре 1998 г. полевые командиры, возглав-
ляемые Шамилем Басаевым (на тот период - премьер-
министр Ичкерии), требуют отставки Масхадова. В январе
1999 г. Масхадов вводит шариатское правление, начина-
ются публичные казни на площадях, но и это не спасает
от раскола и неповиновения. Одновременно Чечня стре-
мительно нищает, люди не получают зарплат и пенсий,
школы работают плохо или не работают вообще, "боро-
дачи" (исламисты-радикалы) во многих районах нагло
диктуют свои правила жизни, развивается заложничес-
кий бизнес, республика становится мусоросборником рос-
сийского криминала, а президент Масхадов ничего с этим
поделать не может...

В июле 1999 г. отряды полевых командиров Шамиля
Басаева ("герой" рейда чеченских бойцов на Буденновск,
с захватом больницы и роддома, результатом чего стали
начавшиеся мирные переговоры) и Хаттаба (араба из Са-
удовской Аравии, умершего в своем лагере в горах Чечни
в марте 2002 г.) предприняли поход на дагестанские гор-
ные села Ботлих, Рахата, Ансалта и Зондак, а также рав-
нинные Чабанмахи и Карамахи. Россия должна чем-то
отвечать?.. Но в Кремле - нет единства. И результатом
чеченского рейда на Дагестан становится смена руковод-
ства российских силовых структур, назначение директо-
ра ФСБ Владимира Путина преемником дряхлеющего
президента Ельцина и премьер-министром РФ - на том
основании, что в сентябре 1999 г., после августовских
взрывов жилых домов в Москве, Буйнакске и Волго-
донске с многочисленными человеческими жертвами, он
согласился начать вторую чеченскую войну, отдав при-
каз о начале "антитеррористической операции на Север-
ном Кавказе".

С тех пор многое поменялось. 26 марта 2000 г. Путин
стал президентом России, на полную пиаровскую ка-
тушку использовав войну как средство создания образа
"сильной России" и "железной руки" в борьбе с ее вра-
гами. Но, став президентом, он так войну и не остано-
вил, хотя после своего избрания имел для этого несколь-
ко реальных шансов. В результате кавказская кампания
России теперь уже 21-го века вновь превратилась в хро-
ническую и выгодную слишком многим. Во-первых, во-
енной верхушке, делающей себе блестящие карьеры на
Кавказе, получающей ордена, звания, чины и не жела-
ющей расставаться с кормушкой. Во-вторых, среднему и
низовому военному звену, имеющему стойкий доход на
войне за счет разрешенного сверху повального мародер-
ства в селах и городах, а также массовых поборов с насе-
ления. В-третьих, и первым, и вторым, вместе взятым -
в связи с участием в нелегальном нефтяном бизнесе в
Чечне, который постепенно, по мере войны, перешел
под совместный чечено-федеральный контроль, осенен-
ный государственным, по сути, бандитизмом ("крышу-
ют" федералы). В-четвертых, так называемой "новой че-
ченской власти" (ставленникам России), нагло наживаю-
щейся на средствах, выделяемых госбюджетом на восста-
новление и развитие экономики Чечни. В-пятых, Крем-
лю. Начавшись как стопроцентно пиаровская акция под
выборы нового президента России, война впоследствии
стала удобным средством лакировки реальной действи-
тельности вне территории войны - или увода обществен-
ного мнения от неблагополучного положения внутри ру-
ководящей элиты, в экономике, политических процессах.
На российских штандартах сегодня - спасительная идея о
необходимости защиты России от "международного тер-
роризма" в лице чеченских террористов, постоянное по-
догревание которой позволяет Кремлю манипулировать
общественным мнением как заблагорассудится. Что ин-
тересно: "вылазки чеченских сепаратистов" теперь возни-
кают на Северном Кавказе всякий раз "к месту" - когда
в Москве начинается очередной политический или кор-
рупционный скандал.

Так воевать на Кавказе можно десятилетия подряд,
как в 19-м веке...

Остается добавить, что сегодня, спустя три года пос-
ле начала второй чеченской войны, опять унесшей мно-
гие тысячи жизней с обеих сторон, никто точно не зна-
ет, сколько людей живет в Чечне и сколько вообще че-
ченцев на планете. Разные источники оперируют цифра-
ми, отличающимися в сотни тысяч человек. Федераль-
ная сторона преуменьшает потери и масштабы бежен-
ского исхода, чеченская - преувеличивает. Поэтому един-
ственным объективным источником остаются результа-
ты последней переписи населения в СССР (1989 г.). Че-
ченцев тогда насчитали около миллиона. А вместе с че-
ченскими диаспорами Турции, Иордании, Сирии и не-
которых стран Европы (в основном это потомки пересе-
ленцев времен Кавказской войны 19-го века и Граждан-
ской войны 1917-20 гг.) - чеченцев было чуть больше
миллиона. В первую войну (1994-1996 гг.) погибло око-
ло 120 тысяч чеченцев. Число погибших в ныне продол-
жающуюся войну неизвестно. Учитывая миграцию после
первой войны и в течение нынешней (с 1999 г. и до сих
пор), ясно, что произошло повсеместное увеличение чис-
ленности чеченских диаспор за рубежом. Но до каких
размеров, вследствие распыленности, - тоже неизвестно.
По моим личным и необъективным данным, основан-
ным на постоянном, в течение всей второй войны, обще-
нии с главами районных и сельских администраций, в
Чечне сегодня остается от 500 до 600 тысяч человек.

Многие населенные пункты выживают как автоном-
ные, перестав ожидать помощи как из Грозного, от "но-
вой чеченской власти", так и с гор, от масхадовцев. Ско-
рее, сохраняется и укрепляется традиционное социаль-
ное устройство чеченцев - тейповое. Тейпы - это родо-
вые структуры или "очень большие семьи", но не всегда
по крови, а по типу соседских общин, значит, по прин-
ципу происхождения из одного населенного пунта или
территории. Когда-то смыслом создания тейпов была со-
вместная защита земли. Теперь смысл - физическое вы-
живание. Чеченцы говорят, что сейчас существуют более
150 тейпов. От очень больших - тейпы Беной (около
100 тысяч человек, к нему принадлежит известный чечен-
ский предприниматель Малик Сайдулаев, а также наци-
ональный герой Кавказской войны 19-го века Байсан-
гур), Белгатой и Гендаргеной (к нему принадлежали
многие партийные руководители советской Чечни) - до
маленьких - Туркхой, Мулкой, Садой (в основном это
горные тейпы). Некоторые тейпы играют сегодня и по-
литическую роль. Многие из них продемонстрировали
свою общественную устойчивость и в войнах последнего
десятилетия, и в короткий промежуток между ними,
когда существовала Ичкерия и действовал шариат, от-
рицающий такой тип образований, как тейпы. Но за чем
будущее, пока неясно.

Июнь 2002 г.


Кто я такая? И почему я пищу о второй
чеченский войне?
Я журналистка. Работаю спецкором
столичной "Новой газеты", и это
единственная причина, почему я увидела
войну, - меня послали ее освещать.
Поэтому я езжу в Чечню каждый месяц,
начиная с июля 1999 года. Естественно
исходила всю Чечню вдоль и поперек...
Люди часто спрашивают одно и то же:
"А зачем вы всё это пишете?
Зачем нас пугаете? Зачем это нам?"
Уверена, так надо. По одной простой
причине; мы современники этой войны,
и ведь нам отвечать за нее...
И тогда не отговоришься классическим
советским: мол, не был, не состоял, не
участвовал...
Так знайте же.
И вы будете свободны от цинизма.
И от расизма, в вязкий омут которого
все более скатывается наше общество.
И от скоропалительных и страшных
личных решений о том, кто есть кто на
Кавказе, и есть ли там сегодня вообще
герои...

-----------------------------------------------------------
23.1.2003